Бес в серебряной ловушке - Ягольницер Нина - Страница 1

Нина Евгеньевна Ягольницер

Бес в серебряной ловушке

© Н. Е. Ягольницер, текст, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Глава 1

Рай и его хищники

Тревизо, 1547 год

Жесткая рука схватила за ворот камизы и рванула назад так, что затрещали дешевые нитки.

– Спешишь, висельник? – пророкотал хозяин в самое ухо Пеппо. – Попробуй только за старое приняться! Пальцы клещами повыдергиваю, как редьку!

Ответная грубость леденцом звякнула о стиснутые зубы, и Пеппо кротко пробормотал:

– Да господь с вами, мессер, и в мыслях не держал…

А хозяин пнул его в спину, почти выталкивая за порог.

– Гляди мне, поганец малолетний! – рявкнул он напоследок, но вопль этот осколками разлетелся о захлопнувшуюся дверь, и Пеппо, не сдерживая ухмылки, сбежал по ступенькам. Вскинул голову, подставляя лицо солнечным лучам, потянулся было опустить засученные рукава, но тут же поморщился и поддернул их повыше: рукава давно были коротки.

Привычно огладив ладонью стену, подросток двинулся по улице. Что там рукава… От хозяйских повадок скоро вся рубашка пойдет на лоскуты. Впрочем, до зимы и без рубашки не пропадешь. Куда важнее, что он сдержался и не нагрубил хозяину в ответ. Он слишком долго ждал этого дня, чтоб просидеть в мастерской под замком. Дзинь!

– Да чтоб ты скис, лахудрин сын!

Погруженный в раздумья, Пеппо наткнулся на торговку посудой, вывернувшую навстречу из-за угла. Несколько мисок оглушительно грянулось о мостовую и сейчас радостно вертелось, рассыпая звонкое медное стаккато.

– Простите, донна… – процедил Пеппо, наклоняясь и подбирая миски. Выпрямился, украдкой шире распахивая глаза. Торговка вырвала посуду из его рук.

– Э! Сгинь! Прочь глазищи, ирод! – взвизгнула она, поддерживая лоток левой рукой и широко крестясь.

– А это за «лахудрина сына», – вкрадчиво пояснил Пеппо и двинулся дальше. Позади послышался плевок.

– Дурноглазый! – ударило в спину.

Подросток не обернулся. К бесам всех… Сегодня ничто не испортит ему день. Даже нападки горожан. Даже отхлестанные с вечера плечи, к которым до сих пор гадко прилипает камиза. Он пообещал себе это еще на рассвете, когда под куполами Собора ударили колокола, во весь голос возвещая о наступлении праздника Святой Троицы. Воскресенье. День, чтоб распрямить спину и вволю хлебнуть ласкового ветерка, несущего с каналов гниловатый запах разогретого ила.

Пеппо любил маленький провинциальный Тревизо почти так же сильно, как ненавидел его обитателей. Город был ему другом, верным и надежным. Все в нем – и выщербленные камни криво замощенных улиц, и густая зябкая тень, гнездящаяся среди тесно выстроенных домов, и вечная сырость – все было знакомо, понятно и незыблемо.

В обычные дни городок походил на улей, вибрирующий ровным рабочим гулом. Разве только пчелы на лету вряд ли горланили песни и похабно ругались.

Но сегодня никто не собачился понапрасну. Мастерские были закрыты, а лавки работали едва ли не с ночи. Веселые толпы простонародья в выходном платье, еще хранящем складки и душный запах сундуков, клубились на улицах и площадях. Повсюду было вдоволь дешевого вина, траттории источали дурнотно-упоительный запах мяса и трав, и каждый час с соборной колокольни несся благовест, отчего-то заставляя душу шальной птицей взметнуться к небесам.

Пеппо сбавил шаг, всходя на шаткий мостик и отводя от лица прохладные плети старой ивы, нависающей над затянутой зеленью водой. Под ногой хлопнула третья доска. Вот черт, недавно хлопала только шестая. И в узоре трещин на ветхих перилах наметилась новая. Надо перестать здесь ходить, не ровен час, провалишься.

Но до места уже было рукой подать. Еще две извилистые улочки, и стали слышны звон колокольцев, скрип телег и гвалт веселых голосов. Ноги оскальзывались на гниющих остатках овощей, упавших утром с подвод и раздавленных колесами и копытами.

Последний поворот сдернул с лица тень переулка, и ярмарочная площадь обрушила на Пеппо тугую волну оглушительного гомона и резких запахов. Здесь переплетались свежий аромат хлеба и радостный дух базилика, терпкие ноты дубовых винных бочек, сыромятных кож, нового полотна, и все это привычно сдабривалось зловонием навоза и слитой наземь крови из мясных рядов.

Остановившись у стены, Пеппо замер, вливаясь каждой клеткой своего существа в этот бестолковый, шумный, изобильный мирок. Пора было приниматься за дело…

Это был рай. Отвратительный, зловонный, ошеломляюще-прекрасный рай. Башмаки мерзко чавкали по загаженной мостовой, а над головой взметались старинные крепостные башни, будто прямиком из пасторских книг.

Здесь повсюду были плесень и мох, сор плавал в бурой воде пахнущих гнилью каналов, а неколебимая твердыня церкви Сан-Николо вонзала шпиль в самые облака, сияя на солнце светлыми гранями древних стен.

Здесь люди были злы и суетливы, как лесные муравьи, а на утренней мессе Годелот впервые слышал настоящий хор, коего отроду не бывало в тесной и полутемной церквушке его родного графства.

Здесь улицы кишели ворами, нищими и прочим отребьем, а лавки ломились от изобилия товаров, о существовании которых сын наемного солдата и не подозревал.

Здесь девушки одевались так, как ни одна крестьянская красотка не нарядилась бы и на собственную свадьбу, а на площади у колодца Годелот даже увидел самую настоящую девицу легкого поведения, о которых доселе слышал лишь от отцовских однополчан.

За свои немалые годы – а Годелоту давно сравнялось семнадцать – он еще не бывал в городе.

Но сегодня настал великий день. Гарнизонный капрал Луиджи, славный, хотя и люто скупой тип, отрядил юнца в Тревизо с поручением. Вручая Годелоту жидкий кошель, он путано и высокопарно вещал о долге перед синьором. Но даже ошеломленный восторгом паренек не сумел себя убедить, что покупка тюка арбалетной тетивы сойдет за эпический подвиг.

Годелот упивался оказанным ему доверием, хотя скрипучий голосок на задворках ума и подсказывал, что дело пустяковое и воякам постарше неохота тащиться в Тревизо, когда его светлость граф уже приказал в честь Троицы заколоть телка. Куда сподручнее отослать с безделицей непутевого мальчишку-иноземца.

А посему в то ослепительное воскресное утро Годелот, порядком захмелевший от впечатлений, неспешно пробирался в ярмарочной толчее. Он зря опасался показаться неуклюжим в незнакомом месте – в этом вертепе все следили лишь за своими карманами, и никому не было дела до долговязого паренька в сером колете.

Все же не зря он так истово гнал казенного коня… Оружейные мастерские откроются только завтра, а сегодня у него целое воскресенье, чтоб прогуляться в этом удивительном месте и как следует поглазеть на городские чудеса. Отец даже расщедрился на пару медяков, и не выпить глоток вина – это сущее неуважение к светлому празднику.

Пеппо неспешно скользил в толпе. Солнце катилось к зениту, винные бочки не оскудевали, и ярмарка шумела все щедрей и заливистей. Самое время…

Слева у лабазов крестьянин грузит на подводу гулкие пустые ящики. У него был удачный день. Он пьян и благодушно-рассеян, поэтому то и дело роняет ящики наземь и разморенно бранится без всякой досады. Только вот незадача – селянин с семьей, его жена что-то сварливо бубнит, сидя на козлах. Не подберешься. Жаль.

Под беззаботный фруктовый хруст и полотняный шелест мимо прошла девица. Вот почти задела его плечом, так близко, что Пеппо ощутил молочный запах кожи вперемешку со свежим духом яблока. Пощекотала щеку любопытным взглядом, будто пером провела…

А вот и другой взгляд иглой ткнул под лопатку. Этот совсем другой, колючий и недобрый.

А справа накатил новый запах, тяжелый дух больной плоти, нищеты и отчаяния. Пеппо невольно вздрогнул, сворачивая в другой ряд, и вдруг заметил: вот оно. Простецкое сукно, чистая камиза, сено, лошадиный пот, легкий душок вина. Не горожанин. Постукивают на ходу ножны – служивый, подвыпивший и недалекий. Да-да, иначе не слышалось бы при каждом шаге тяжкого звяканья монет. Кошель бестолково висит у пояса, а в той мошне, судя по упоительному тону, не меньше пяти серебряных дукатов. Превосходно. Внимание, сельские олухи имеют наивную манеру то и дело хвататься за кошель. Вот резкий звяк, а потом снова мерное побрякивание. Еще два шага. Пеппо едва заметно повел кистью, и меж пальцев возникло узкое лезвие.