Искры на воде (сборник) - Архипов Вячеслав - Страница 57

Никита сам себя затравил думками так, что даже в тени ему стало жарко. Он вернулся в прокос, взял косу и стал докашивать остатки покоса. Отец с удивлением посмотрел на сына. Какая оса его укусила? Но ничего спрашивать не стал, мало ли чего. Захочет — скажет.

Но Никита никому ничего не сказал.

Закончился покос, молодёжь снова стала ходить на вечёрки. Опять до утра играла гармонь, а девчата пели песни. Вальсировали пары, крутили кадриль. Никита и раньше нечасто ходил к костру, а теперь вообще боялся показаться на глаза. Ему казалось, что каждый будет смеяться ему вслед. В глаза не посмеют, а за глаза будут шептаться. А девки и частушку состряпают и ославят на всю деревню, проходу не будет. У них быстро это получается.

Никита целыми днями и ночами пропадал в кузнице. Днём делал заказы, а по вечерам крутил из железа цветы. Много уже было их, и все разные.

— 

Что делаешь? — вдруг за спиной раздался звонкий голос.

Никита вздрогнул, но вида не показал.

Медленно повернувшись, спросил:

— 

По делу? — осознавая, что говорит глупость.

— 

Без дела нельзя? — улыбнулась Иринка.

— 

Можно.

— 

Ты на вечёрки почему не ходишь? — спросила она, словно не знала.

— 

Не хожу.

— 

Почему?

— 

Никто не зовёт.

— 

А если я позову? Придёшь?

— 

Проходи сюда, чего там стоишь.

— 

Там грязно.

— 

Иди, чего покажу, — сказал он и вытащил кованые цветы.

Разложил их на верстаке. Иринка подошла, стала разглядывать.

Брала каждый цветок, крутила в руках и клала на место. Резко повернулась к нему и, глядя в глаза, спросила:

— 

Про сватов мне послышалось? — и она хитро улыбнулась.

У Никиты перехватило дыхание. Он смотрел на девушку и молчал, не мог выговорить ни слова.

— 

Значит, послышалось, — заявила Иринка и, положив цветы на верстак, направилась к двери.

— 

Нет, — выдохнул Никита, — не послышалось. Жди сватов.

— 

Когда?

— 

Скоро.

— 

А цветы красивые.

Она засмеялась и побежала в горку.

Осень пришла плаксивая и нудная, но потом смилостивилась. Установилась солнечная и тёплая погода. Подсыхало с трудом. Картошку копали уже около недели, складывали в кучи и накрывали ботвой. В последний день, когда копать оставалось совсем немного, кучи раскрыли и стали просушивать, а к вечеру — затаривать в мешки и на телеге возить домой. Часть сложили в яму, вырытую прямо на меже. Глубокая яма закрывалась досками и ботвой, потом её заносило снегом. И никто ничего не трогал до весны. Весной яму открывали, картошка была, как свежая, её хватало на всё лето.

Никита таскал мешки один. Работа нетяжёлая: взял мешок, закинул на плечо, пронёс немного и высыпал в подвал. Мать с сестрой Иринкой набирали картошку из куч и затаривали мешки. Потом мать пошла управляться со скотиной, остались Никита с сестрой.

— 

Никита, ты пойдёшь на вечёрку? — спросила сестра.

— 

Зачем?

— 

Кое-кто просил тебя прийти.

— 

Кто это? — повернулся Никита.

— 

Тебе лучше знать. Меня просили тебе передать, а там как хочешь. Можешь и не ходить, тогда и останешься один. Уведут невесту.

— 

Кто? — спросил брат.

— 

Значит, есть невеста, — протянула Иринка. — Давай закончим быстрей, мне тоже хочется вечером погулять.

— 

Тебе язык хочется почесать?

— 

Нет, правда, просили передать.

— 

Ладно. Давай работать, там видно будет. Поторопись. Отец приболел. Надо всю картошку определить к месту.

Антип промок под нудным осенним дождём, потом его продуло немного. Сейчас побаливала спина. В огороде он работать не мог, но слонялся по двору, топил баню да делал разные мелочи. Баню он полюбил здесь, в Сибири. Там, на родине, бань не было — мылись в печке. Париться не парились и не знали, что это такое. Когда здесь первый раз помылся в бане, не понравилось: жара, дышать нечем. Горят ногти и уши, волосы трещат. Дым выедает глаза, сколько ни проветривай баню. Потом привыкли. Сначала баня была общая в деревне, когда жило только пять семей, но потом каждый сделал свою.

Никита с Иринкой, весело болтая, везли на телеге последнюю картошку домой.

Пока мать готовила баню, Никита переносил картошку в подполье, а Антип распряг коня. Вскоре отец с сыном пошли париться.

Запарили сразу четыре веника, чтобы всё было под рукой. Антип надел шапку, рукавицы и полез на полок. Никита подал ему таз с холодной водой. Первый ковш кипятка брызгами разлетелся по камням. Пар жаром заполнил помещение. Прошло немного времени — жар распространился повсюду и немного растаял. Антип кивнул сыну. Тот плеснул на каменку уже полковшика. Белое облачко пара, едва появившись, растворилось, жар приятной волной коснулся тела. И пошёл гулять веник по спине. Когда кожа начала гореть, Антип окунул веник в таз с холодной водой и опять принялся неистово истязать своё тело. Наконец, обессиленный, он слез с полка и вышел в предбанник. Тяжело дыша, наслаждался прохладой. Немного глотнул холодной воды, много нельзя — прохватит горло. Пока отец отдыхал, с веником управлялся сын. Здоровья у него было побольше, сердце покрепче, и пару он поддал посильней. Отдохнув, Антип, было сунулся в баню, но оттуда так дохнуло жаром, что он отпрянул.

— 

Никита, ты что? Сдурел? — заорал Антип. — Как ты там терпишь! На полу не усидеть!

Никита, улыбаясь, весь малинового цвета, пышущий жаром, вышел в предбанник и, сладко жмурясь, сказал:

— 

Хорошо.

— 

Сдурел совсем, — проворчал отец, — открывай дверь — не войти.

— 

Хорошо, — повторил сын, сидя на скамейке, и закрыл глаза. — Отдохну и ещё схожу.

Отец с сыном сидели в предбаннике уже одетые, не в силах подняться и идти.

— 

Здоров же ты париться, — сказал отец, — да и в работе тоже горазд. Женить тебя надо уже, а тебя из дому не выгонишь. Так и просидишь всю жизнь на родительской шее.

— 

Жени, — буркнул сын.

— 

Так на ком женить? Ай высмотрел кого? — подозрительно посмотрел Антип.

— 

Иринка, Ивана Юшкевича дочка.

— 

Это которая? — спросил Антип, словно не знал. — Старшая, что ли? Ничего, справная. Сосватаем, а через месяц и свадьбу отгуляем. Или шутишь?

Были у Антипа сомнения: дома сидит по вечерам, днями в кузне, где это они сговорилися?

— 

А как погонят сватов-то, что тогда делать?

— 

Какие сваты будут, так и встретят, — заулыбался Никита.

— 

Чего скалишься? Толком-то скажи что-нибудь.

Отец шёл из бани впереди и ворчал, сын шагал позади, улыбался, думая о своём. Уже вечером, сидя за столом, Антип сказал:

— 

Слышишь, мать, жениться наш младший надумал. Говорит, сватать надо идти.

— 

Сиди, старый, несёшь ерунду, — сказала мать, взглянув на сына.

— 

Чего ерунду? Сказал мне, что выбрал себе невесту. Вот и думаю: шутит он или правду говорит. У него сразу ничего толком не выбьешь.

— 

И кого ж он выбрал?

— 

Будут у тебя две Иринки, — сказал отец.

Сестра прыснула в кулак. Ей было известно, о ком идёт речь.

— 

Цыц, хохотушка, — приструнил отец, — нечего тут смешки разводить.

Непонятно стало: шутит отец или нет.

—

Так серьёзно, что ли? — растерянно спросила мать. — Ты-то чего молчишь? Кто за тебя пойдёт, если у тебя каждое слово щипцами вырывать надо?

Никита ел молча. Пусть поговорят, понимал, что ещё шутят над ним, но не обижался. Сейчас наговорятся, а потом и он скажет своё слово.

— 

Скажи матери, кого ты выбрал, — кивнул отец, — не мне же называть.

— 

Иринка, Юшкевича Ивана дочь.

— 

Ишь ты? Так она молодая ещё, — всплеснула руками мать. — Сколько ей?