Бурсак в седле - Поволяев Валерий Дмитриевич - Страница 44

Калмыков понимал — нужно снова объявлять среди казаков мобилизацию, иначе его войско так и останется карликовым и никто с ним считаться не будет, более того, — иностранные атташе даже перестанут с ним здороваться.

Для того чтобы пополнить свое войско, надо было снова возвращаться на территорию России.

Четвертого июля восемнадцатого года Калмыков на полном скаку ворвался в Гродеково, окружил станцию, помещение телеграфа, банк, еще несколько важных стратегических точек — в общем, действовал почти по-ленински. Боя с большевиками не было — перед Калмыковым в Гродеково вошли чехословаки, поспешили занять там квартиры потеплее и пообжитее, где водились грудастые бабы; Калмыкову же достались в основном холодные склады, в которых находилось таможенное имущество.

На следующий день Калмыков созвал казаков Гродековского станичного округа и объявил им:

— Наша общая цель — восстановить земское и городское самоуправление — это р-раз, — он демонстративно загнул один палец, поднял руку и всем показал этот палец, — изгнать из наших пределов всех немцев и большевиков — это два, — атаман загнул еще один палец, также показал его собравшимся, — привести Россию к Учредительному собранию — три, — атаман пристигнул к ладони третий палец, потряс рукой в воздухе, и последнее… последнее… — Калмыков закашлялся, ему хотелось говорить убедительно, красиво, но получалось это не всегда, и атаман страдал от этого, наливался помидорной краснотой, начинал заикаться, затем бледнел, потом снова наливался мучительной краснотой и снова начинал заикаться: тяжело это дело — ораторствовать перед казаками. Но выхода у атамана не было — приходилось ораторствовать. — Последнее, значится, вот что… Тут в Имане собрался так называемый ликвидационный круг, который распустил казачество… так вот, официально заявляю — если мне попадутся на глаза организаторы этого круга — я их повешу. Без суда и следствия. Эти люди совершили тяжкое преступление против казачества.

Калмыков неожиданно почувствовал, что задыхается — собственные слова закупорили ему горло, застряли там, сбились в комок — доступа свежего воздуха не стало. Он смятенно оглянулся, увидел стоявшего позади него Эпова, попросил тихо:

— Ударь меня по спине кулаком. Что-то в горле застряло.

Эпов все понял, хлобыстнул атамана кулаком по спине. Голос у того вновь обрел звонкость.

— А пока считаю решения ликвидационного круга незаконным, казачье войско — мобилизованным, — объявил Калмыков. — Вся власть в нашем крае принадлежит атаману и войсковому правительству… Брестский мир, заключенный большевиками, считаю преступным и незаконным.

Вот такой был Маленький Ванька — голыми руками, без перчаток, не возьмешь. Он помял себе пальцами горло и закончил речь следующими словами:

— А пока объявляю мобилизацию казаков шестнадцатого, семнадцатого годов службы для восстановления германского фронта. Германцев мы должны победить.

— А как же быть с этим — с Брестским миром? — выкрикнул кто-то из толпы.

— Я же сказал — он объявлен незаконным.

— А сам-то как, атаман? Переизбираться будешь?

— Буду! — твердым голосом ответил Калмыков. — Как только советскую власть прикончим в Приморье, так сразу и сдам свои атаманские дела на ближайшем круге.

Ох, лукав был Маленький Ванька! Он научился пускать пыль и дым в глаза; сам он прекрасно понимал — никогда никому атаманскую власть добровольно не отдаст. Пока его не убьют.

Как бы там ни было, нынешние историки считают, что это было первое серьезное политическое выступление Калмыкова. Начало, так сказать.

В толпе собравшихся, в дальнем углу, под развесистым деревом стоял широкогрудый казак с жесткими, сжатыми в щелочки глазами, недобро поглядывал на трибуну, где распинался атаман, в конце концов, не выдержал, выставил перед собой два пальца на манер охотничьего ружья и сочно чмокнул губами.

— Ты чего? — спросил его приятель, такой же широкогрудый казак с ржаным рыжеватым чубом, выбивавшимся из-под фуражки.

— Очень удобно этого фазана с трибуны снимать. С одного выстрела положить можно.

Приятель налег казаку локтем на плечо, придавливая к земле.

— Ты чего, сдурел? Тебе сейчас охрана в котлету превратит.

— Зато фазана не будет.

— Что, допек уже?

— Допек. И давно допек, — казак тяжело вздохнул. — У меня дочка по его милости исчезла…

— Слышал об этом, — сказал его приятель и тоже вздохнул. — Вот дела наши бедовые, не дела, а делишки, — в голове у него вертелись разные умные мысли, но как выразить их словами, он не ведал.

— Не знаю, жива дочка или нет, — Помазков, а это был он, помялся, переступая с ноги на ногу, поднял два сложенных вместе пальца, будто ствол пистолета, глянул на них печально и опустил. — На войне все было понятно, мы знали, кому надо ломать хребет, а тут ничего не понятно.

— Вот ему, прежде всего надо засунуть голову под микитки, — вздернув подбородок и, указав таким образом на достойную цель — атамана Калмыкова, произнес приглушенным голосом помазковский приятель, — а потом — всем остальным.

— Легко сказать — засунуть голову по микитки, а сделать это как?

Калмыков же тем временем начал говорить о казачьих традициях, о том, что сразу после падения советской власти будет избран новый атаман…

— Ну, так давай и изберем его прямо сейчас, — крикнул кто-то из толпы, — советская власть уже свергнута.

— Э, не-ет! — Кадыков поднял руку, подвигал из стороны в сторону указательным пальцем. — Она свергнута только здесь, в Гродеково, свергнута во Владивостоке, а в Никольске-Уссурийском еще не свергнута. И во многих других места тоже не свергнута. Так что… — атаман красноречиво развел руки в стороны, лицо у него сделалось хитрым и ехидным, — так что извиняйте, станичники.

По лицу атамана было видно, что добровольно власть свою он никогда не отдаст. Обещания обещаниями, а дела делами. И если кто-нибудь вздумает встать у него на дороге, он недрогнущей рукой ликвидирует этого человека.

Вытащив из-за голенища сапога плетку, атаман звонко хлопнул ею, прокричал что было силы:

— На этом все! Хватит! Замитинговались мы!

Аня Помазкова нашла себя — примкнула к организации, которая, как считала она, боролась за правое дело. Здесь были и головы хорошие, и умельцы, которые могли из двух гаек с одним болтом соорудить переправу через буйную реку, имелись и знатоки восточной борьбы, которым ничего не стоило одним пальцем отправить на тот свет целый эскадрон… Позже организацию эту не только в Приморье, но и по всей России их было создано много, — стали называть чрезвычайками.

Руководил приморский подпольной чрезвычайкой немногословный человек с угрюмыми глазами, обелесевшими от натекшей в них усталости. Точного имени его никто не знал, знали только по псевдонимам. Псевдонимов этих — на деле обычных русских фамилий, либо имен, очень простых, у руководители подпольной чрезвычайки было несколько. Последний псевдоним — Антон. Товарищ Антон.

Как-то он собрал в одном из старых купеческих домов, расположенном на окраине Никольско-Уссурийского (дом этот имел несколько выходов, из него можно было исчезнуть незамеченным), небольшую группу молодых людей.

Некоторое время он молчал, оглядывал внимательно каждого, кто пришел, потом сказал:

— Главная наша задача — защита советской власти. Всеми средствами, всеми способами… Чем меньше станет врагов, тем лучше мы будем жить. А врагов у нас много. Под свой сапог старается загнать Приморье атаман Семенов. Хоть и находится он в Чите, а руки свои загребущие старается протянуть и сюда; на Амуре бесчинствует атаман Гамов, в Приморье — Калмыков, хозяин КВЖД генерал Хорват объявил себя ни много ни мало — правителем России и обозначил свою платформу — кадетско-монархическую, во Владивостоке правит бал ВП АС… Слышали о таком? ВПАС — это Временное правительство автономной Сибири. Как видите — всюду временные. И все — враги советской власти. Вместе в ВПАСом краем пытается править ПОЗУ — Приморская областная земская управа… Слова какие неприличные, товарищи, только что изобретенные — ВПАС, ПОЗУ… Звучат, как мат. — Некоторое время руководитель подпольной чрезвычайки молчал, соображая, что же говорить дальше, потом сжал крупную правую руку в кулак — получился вполне приличный молот, — саданул этим молотом по левой руке. От удара едва искры во все стороны не полетели — тяжелы и тверды были кулаки у товарища Антона. — Вот что надо делать с врагами советской власти! Как учит товарищ Ленин, — бить их, бить и еще раз бить!