Форварды - Филатов Лев Иванович - Страница 6

Григорий Федотов принял на себя больше, чем кто-либо другой, неправедных ударов. И вот странность: это широко известно, об этом вспоминают в мемуарах – словом, исторический факт. Однако нигде не сыщешь фамилии тех, по чьей злобе беспримерное дарование форварда, сделавшегося гордостью отечественного футбола, было преждевременно урезано. Остро не хватает «черного списка» – его бы побаивались. Вместо этого миндальничаем, отводим глаза, прощаем. С чисто технической точки зрения грубый прием ведь ни в коем случае не неизбежен, достаточно защитников, играющих классно и порядочно, их принято уважать и ценить столь же высоко, как и умелых форвардов.

Разговор на эту тему был бы уместен и в очерках о многих других форвардах. Он возник в связи с именем Федотова, потому что его судьба со всей возможной очевидностью поведала нам о футбольном злодействе. И, может быть, потому еще, что Федотов был доверчив и незлобив, он с удивлением смотрел на тех, кто его цеплял и валил с ног.

Есть форварды – рыцари определенных достоинств. Я затрудняюсь выделить какие-либо стороны дарования Федотова. Идут годы, сменяют друг друга на поле поколения, а Федотов в памяти держится особняком, как мастер, выразивший себя искусством игры. Необычайно удачно, что он первым забил сто мячей и Клуб носит его имя. Это неспроста, не воля случая. Это по заслугам.

ВСЕВОЛОД БОБРОВ

О Всеволоде Боброве столько написано, что теряешься: а можно ли что-то сказать, не слишком повторяясь?

Начну, может быть, и со скучноватого, зато с точного – с цифр, которые оставил нам на память о себе Бобров.

В пяти чемпионатах он играл за ЦДКА. И вот как играл: в 1945 году забил 24 мяча (в 21 матче), в 1946-м – 8(8), в 1947-м – 14(19), в 1948-м – 23(17), в 1949-м – 11(14). Сложим отдельно мячи и матчи. 80 раз Бобров брал ворота, приняв участие в 79 матчах. Вот уж кто не уходил с поля без гола, так это он!

И тут же вопрос: почему так мало он играл? Да, за пять сезонов он пропустил 49(!) календарных матчей. И это в пору, когда ему игралось в охотку, когда он слыл неудержимым, когда о нем только судили да рядили.

Ему на роду было написано играть мало. Дарованием его был прорыв – наверное, самое редкое и уж наверняка самое дух захватывающее футбольное деяние. В прорыве все: бесстрашие, быстрота, ловкость, интуиция, открытый вызов преградам, лоцманское чутье фарватера, по которому предстоит провести мяч, а в самом конце – удар, ради чего все и затевается. Прорыв трудно замаскировать, а особенно тому, кто им славится. Прорывов Боброва ждали, они не могли не состояться, иначе незачем было выходить на поле этому человеку, ленившемуся поспевать за всеми событиями. Он ждал своей очереди. И когда она наступала, высокий, всем заметный, бросающий послушное гибкое тело то чуть влево, то чуть вправо, Бобров резал зеленую гладь поля, как сильный катер, а поспевавшие за ним, виснувшие на нем, преграждавшие ему дорогу, оставались сзади, как две косые волны. Он возникал перед воротами как бог футбола, разгоряченный и разгневанный, не знающий удержу, и бил как-то бесшумно, тайно, легко, продолжая прорыв. Все это было как наваждение, как нечто совершающееся вопреки всему общепринятому.

Мы в каждом матче можем увидеть прорыв по флангу, заканчивающийся передачей мяча в центр, прорыв, сменяющийся паузой, когда игрок решает подождать партнера, длинный прорыв – забег, после которого у выскочившего вперед не остается сил для удара по воротам. Прорывы Боброва были редкостны тем, что доводились до конца, он не «наводил панику», не «обострял обстановку», а рвался забить. И забивал. Ясно, что не все свои голы провел он только так. Умел он и подстеречь мяч в засаде и выскочить на тонкую передачу партнера. Многое было ведомо этому бомбардиру милостью божьей. Но прорыв сделал его фигурой исключительной, неповторимой. Обречен же он был играть мало из-за неотвратимой расплаты, которая его ожидала за небывалую дерзость. Бобров был крупной мишенью, и в него попадали. Не мог он не знать, что играет с огнем, но, широкая натура, не умерял себя, чего бы это ему ни стоило.

Геракл совершил двенадцать подвигов. Нисколько не сомневаюсь, что и у Боброва найдется столько же подвигов, особенно если вспомнить, каков он был еще и в хоккее с шайбой. Что до футбола, то по памяти, не вороша старых газетных страниц, назову такие: первое появление на поле после замены в матче с «Локомотивом» – и за полчаса два гола и сразу шумное признание; турне по Великобритании в 1945 году вместе со столичным «Динамо»; знаменитый третий гол в ворота «Динамо» в 1948 году, сделавший чемпионом его клуб; уже упомянутые 80 мячей в 79 матчах в ЦДКА; гол в товарищеском матче с венгерской сборной в 1952 году, когда наша команда называлась сборной Москвы, тот гол, когда он обвел всех защитников и вратаря Грошича; самый первый гол вновь созданной сборной СССР, открывший ее счет; в том же 1952 году на Олимпиаде в Финляндии, забитый болгарам; три мяча в фантастическом матче там же, на Олимпиаде, в ворота югославов, когда наши проигрывали – 1:5 и отыгрались – 5:5. Семь? Добавьте еще пять хоккейных подвигов – они легко найдутся, и вот он спортивный Геракл – Всеволод Бобров.

Из ЦДКА Бобров перешел в клуб ВВС, созданный экстренно и самовластно за счет игроков из других команд. Хоккейная команда получилась, а футбольная не сложилась. Футбол не подчиняется произвольному приглашению более или менее известных игроков без взыскательного отбора. И даже Бобров в футбольном ВВС потерялся, его голы как бы упали в цене – не смотрелись в матчах средненькой команды при полупустых трибунах. Второй, и уже последний, взлет был у 30-летнего Боброва, когда Б. Аркадьев призвал его в сборную СССР. Интересная задача его, как видно, увлекла, он загорелся, провел несколько матчей разведывательного толка, в том числе и два с венгерской сборной, тогда, думается, игравшей ярче всех в мире, потом – три официальных матча на Олимпиаде (остался верен себе, забив 5 мячей), был выбран капитаном команды. Словом, сборная началась с Бобровым во главе. Это не забудется.

Всего-то-навсего у него 116 матчей чемпионата страны (в наше время столько можно сыграть за три с половиной сезона), всего три матча в сборной, а слава такая, что и тридцать лет спустя о Боброве говорят настолько живо и весело («Сева!»), со столькими красочными подробностями, благо и привирать-то нет нужды, что кажется – он завтра опять выйдет на поле, всех обведет и забьет с прорыва свой гол. Остаться для людей живым, без хрестоматийного глянца, всемогущим Бобром, войти в стихи, в книги и тем самым продолжать незримую службу футболу – удел редкостный. Двенадцать подвигов Геракла – один из вечных сюжетов живописцев. Право, меня не удивит, если на каком-либо стадионе или в зале на стенах изобразят подвиги Боброва.

ВЛАДИМИР ДЁМИН

Со старым футболом уходят и слова. «Бек», «центр-хав», «инсайд» – анахронизмы. Возникают новые – «стоппер», «либеро», «игрок середины поля». «Крайний нападающий» сейчас еще говорят, они пока существуют, но трудно поручиться, что сохранятся. Большинство играющих в линии атаки теперь просто «нападающие», перемещаются по полю как им удобно. А вот слово «краек» не услышишь. Этого нежного наименования прежде удостаивались крайние нападающие невысокого роста, неуловимые как ртутные шарики, крепенькие как боровички, мастера скоростного ведения мяча, которым поручалось завязывать атаку. Сейчас, сидя у телевизоров, мы то и дело слышим попреки комментаторов: «А фланги-то пустуют». Замечания резонные. Без игры на флангах у ворот образуется что-то вроде дорожной пробки – движение закупоривается, атаки становятся монотонными. У хорошо организованной команды на края поля врываются поочередно полузащитники и защитники, становясь на какое-то время крайними форвардами. В старом же футболе, когда в штате– состояли пять, а потом четыре нападающих, фланги не пустовали, там постоянно находились мастера своего дела, и в том числе особо заметные, пользовавшиеся неизменной симпатией зрителей «крайки». Симпатия возникала из парадоксальности противостояния: на мощного, рослого защитника набегал с мячом малыш и как бы на смех его обыгрывал и обгонял. Такими «крайками» были тбилисец Г. Джеджелава, киевлянин М. Гончаренко, московские динамовцы С. Ильин и В. Трофимов, спартаковец Б. Татушин. «Крайком», левым, был и армеец Владимир Дёмин.