Революция и семья Романовых - Иоффе Генрих Зиновьевич - Страница 40

18 июля по представлению правительственного комиссара Юго-Западного фронта эсера Б. В. Савинкова и комиссара 8-й (бывшей «корниловской») армии, также эсера и верного савинковского «оруженосца» М. М. Филоненко Керенский назначил генерала Корнилова верховным главнокомандующим. Почти одновременно Савинков был выдвинут на пост управляющего военным министерством, а Филоненко назначен верховным комиссаром Временного правительства в Ставке («комиссарверхом»). Все трое (тандем Филоненко – Савинков и Керенский), несомненно, связывали с выдвижением Корнилова собственные планы. Керенский под напором правых сил делал откровенный жест в их сторону, рассчитывая укрепить свое положение. Планы Савинкова, надо полагать, имели более далекий прицел. Путем сложной игры он рассчитывал «соединить» разваливавшуюся керенщину с поднимавшейся корниловщиной и создать таким образом новую политическую структуру (по его словам, «под красным знаменем Керенского и крепкой рукой Корнилова»). В. Шкловский, по своему комиссарству на Юго-Западном фронте хорошо знавший Савинкова и особенно Филоненко, позднее писал, что игра их главным образом состояла в том, чтобы «пугать Корниловым Временное правительство», а Временным правительством блокировать черносотенное влияние, которое оказывалось на Корнилова в Ставке[311]. Вряд ли при этом Савинков не понимал, что эти два честолюбца – Керенский и Корнилов – недолго смогут идти вместе и что новая «структура» потребует и нового человека. И не виделась ли ему за создавшимся им искусственным симбиозом (Керенский – Корнилов) растущая тень собственной фигуры?

Корнилов, однако, не желал быть послушным орудием в руках прожженных политиканов, которых он глубоко презирал в душе. Прорываясь к креслу верховного главнокомандующего, он имел собственные планы, вынашиваемые еще с апрельских дней и разрабатываемые его окружением во главе с уже известным нам Завойко. Керенский, Савинков и Филоненко сознавали потенциальную опасность Завойко. Не случайно во время пребывания на Юго-Западном фронте Савинков и Филоненко настояли на том, чтобы Корнилов «убрал» «ординарца». То же требование было предъявлено ему при назначении «верховным». Снова Корнилов подчинился, но, как только все улеглось, Завойко сразу же объявился в Ставке…

Вскоре после прибытия Корнилова в Могилев весь состав президиума главного комитета «Союза офицеров армии и флота» появился у него. Вспомним, что Керенский в своих показаниях Чрезвычайной следственной комиссии, а затем и в эмиграции упорно говорил о существовании в главном комитете некоей «конспиративной группы», имевшей связи в промышленных и финансовых кругах Петрограда и Москвы. Теперь в нашем распоряжении имеются материалы, подтверждающие это. По воспоминаниям члена президиума полковника С. Ряснянского, Корнилову на встрече с членами главного комитета был прямо поставлен вопрос: не считает ли он возможным «принять на себя единоличное правление»? В ответ Корнилов сказал, что «подобный вопрос ему уже задавали некоторые лица и даже предлагали сделать переворот, но что он не считает подобное выступление сейчас полезным». На вопрос «а в будущем?» Корнилов ответил: «При известных условиях, возможно». «Эта фраза, – писал далее Ряснянский, – была принята нами как согласие стать в будущем правителем, и придала уверенность в работе»[312]. Председатель главного комитета полковник Л. Новосильцев в своих воспоминаниях передает ответ Корнилова в более развернутом виде. На вопрос о его отношении к реставрации Романовых Корнилов ответил, что «лично ему ничего не надо; кроме хорошего царская семья ему ничего не сделала, но не только реставрации, но даже вообще появления у власти Романовых он бы не желал… Власти он не ищет, но сам понимает, что диктатура только и могла бы спасти положение, и если придется взять власть в свои руки, то он этого избегать не будет…»[313]

Большая часть членов главного комитета образовала после этой встречи конспиративную группу, получившую название «корниловской». Примечательно, что об ее возникновении и деятельности ничего вначале не было сказано даже самому Корнилову! Объяснялось это, по-видимому, тем, что многие участники «корниловской организации», будучи монархистами, не желали афишировать своих намерений.

Вскоре же в Ставку прибыли представители «Республиканского центра» К. Николаевский и полковник Дисеметьер. Они были приняты Корниловым, который выделил Новосильцева и полковника В. И. Сидорина в качестве связных между Ставкой и «Республиканским центром». Почти одновременно через посланца генерала Крымова полковника Г. Дементьева была установлена связь Ставки и с «крымовской организацией»[314]. Так в конце июля начал завязываться корниловский заговор, участниками которого были члены конспиративной группы главного комитета «Союза офицеров армии и флота» (Ставка), офицеры «крымовской организации» и члены «Республиканского центра». Видную роль в этом заговоре, несомненно, играл Завойко, поскольку, как мы уже знаем, он имел тесные связи с «деловыми кругами», связанными, в свою очередь, с «Республиканским центром». А финансировали все «дело» именно они.

Несмотря на довольно обширную литературу о корниловщине как движении, наиболее полно воплотившем в себе идею контрреволюционной военной диктатуры, мы все же недостаточно знаем ее подлинную социально-политическую сущность, точнее, те политические потенции, которые были в ней заложены, и те импульсы, которые могли их развернуть, в том случае, если бы ей сопутствовал успех. В общем это можно понять. Корниловщина являлась исходным пунктом, началом будущего «белого движения», и ей в полной мере были присущи все его черты, в том числе маскирующий, прикрывающий политический лозунг «непредрешения». Кроме того, корниловщина выросла из заговора, имела заговорщическую основу, которая всегда трудно поддается историческому анализу. Провал корниловщины еще больше усугубил эту трудность. Но В. И. Ленин прямо указывал на возможность поворота корниловского движения в монархическом направлении. «Относительно целей корниловщины, – писал он, – мы все знаем, и никто из демократии не оспаривает, что эти цели состояли в диктатуре помещиков и буржуазии, в разгоне Советов, в подготовке восстановления монархии»[315]. Вся сложность состоит, однако, в том, чтобы раскрыть эту глубоко законспирированную и не всегда организационно оформленную работу. Не все страницы истории, к сожалению, прочитываются легко…

Совершенно очевидно, что силы сторонников военной диктатуры были неоднородны. Мы старались показать то на примере главного организационного центра растущего корниловского движения – Ставки. Две тенденции довольно отчетливо прослеживаются в ее контрреволюционной деятельности. Первая – в лице «упрвоенмина» Савинкова и «комиссарверха» Филоненко – развивалась в направлении сотрудничества с правительством, с Керенским, рассчитывая «законно» двинуть его вправо, преобразовать в «сильную власть». Эта тенденция, естественно, «устраивала» Керенского, именно в этом смысле Керенского следует считать корниловцем»: вся его политика лавирования практически поощряла прокорниловские силы, содействовала их консолидации. Вторая тенденция, олицетворявшаяся Завойко и другими авантюристами из ставочного окружения Корнилова, уже готова была идти к военной диктатуре в обход Временного правительства и самого Керенского. Можно считать, что вплоть до Государственного совещания (середины августа) генерал Корнилов ибо еще не определил своей позиции во взаимодействии и соперничестве этих двух тенденций, либо сознательно до поры до времени не выявлял ее…

Государственное совещание в известном смысле стало переломным пунктом. Созывая Государственное совещание в Москве, Керенский рассчитывал на демонстрацию единства между «демократической Россией», «Россией правой», Россией корниловской. Но произошло это только символически, когда один из лидеров «демократической России» – меньшевик И. Церетели и представитель финансово-промышленных кругов А. Бубликов пожали друг другу руки на сцене Большого театра. Если же обратиться к тому, о чем говорили представители «правой России» на совещании, станет ясно, что рука, которую им протягивал Керенский, повисала в воздухе. В слегка завуалированной форме Гучков, Родзянко, Шульгин, Маклаков, Каледин, Корнилов др. фактически ставили правительству ультиматум, требовавший решительно покончить с «революционной анархией» и встать на позиции «национальной России». «Россия, господа, – говорил Маклаков под бурные аплодисменты справа, – за революцию себя не продаст! Для России нужно – спасать ее, а не революцию… И те, кто дрожит сейчас над этими захватами и завоеваниями революции, увидят очень скоро, как они в своей политике ошибались». Открыто сказать большего было попросту невозможно, но и эти слова вдохновляли тех, кто за стенами Большого театра, по словам Керенского, готовил «безумную попытку кучки офицеров и политических авантюристов взорвать Временное правительство».