Страна Печалия - Софронов Вячеслав - Страница 64

—

Знаешь имена воров тех? — спросил у него Аввакум, сухо кашлянув. — Назови, а уж я о них владыке сообщу, мигом сыщут и к ответу призовут за воровство ихнее.

—

Какие же они воры? — искренне удивился Яков. — Взяли на время… Пришли гуртом и меж собой поделили.

—

Как имена тех подельщиков? — настойчиво переспросил Аввакум.

—

Да, почитай, все мужики с нашей слободки и побывали здесь, разве всех упомнишь.

—

Ты мне хоть одного назови, а там поглядим.

—

Нет, батюшка, не тот я человек, чтоб своих выдавать. Мы все тут одна семья, а тебя к нам прислали на какой срок, не известно. Поживешь, поживешь и обратно подашься, а нам-то дальше сообща жить, ты уж сам ищи, куда что делось, и меня в это дело не втравливай.

—

Ясно, значит, и ты с ними заодно…

—

Супротив всех не пойду. А вам, батюшка, чем смогу — пособлю. Золотых гор не обещаю, а там поглядим. А сейчас меня хозяйка заждалась. Пойду я…

С этими словами Яшка встал с лавки, слегка поклонился протопопу, запахнул свою шубейку, которую не снимал по причине холода и направился к двери.

— Да, — словно что вспомнил он, обернувшись уже у порога, — я там, в сенцах, дровишек принес немного, протопи, а то зябко тут у тебя. — И с этими словами вышел.

Аввакум остался один, не зная, радоваться ли ему или, наоборот, печалиться после всего произошедшего с ним за столь короткий срок. И, надо признать, больше всех поразил его Яков Плотников, пришедший без приглашения и сделав жилище вполне обитаемым. Теперь можно было лечь спать не на пол, а на ту же лавку. Окно затянул пусть не слюдой, что, скорее всего, для Сибири было непозволительной роскошью, но сойдет и бычий пузырь. Зато не сквозит, не дует. И новая дверь не даст теплу выйти наружу. Если бы еще печь добрую изладить да пол настелить, можно зажить вполне беззаботно.

В мыслях протопоп вернулся все к тому же Якову, поскольку, надо признаться, редко ему приходилось встречать бескорыстных людей, которые бы вот так, ни на страх, а на совесть, помогли работой своей ближнему, не ожидая за то положенного в таких случаях вознаграждения.

Но что-то беспокоило Аввакума, когда он вспоминал о Якове. Голубые с зеленым отливом глаза умельца выдавали в нем потаенную хитринку, присущую, впрочем, любому русскому мужику. Только у одних хитрость их бывает направлена на отлынивание от любой работы, будь она по собственному хозяйству или в наем, а тем более в помощь родственнику, свояку или соседу. Про таких говорят: он не перетрудится, но и своего не упустит. Богато люди эти не живут, но и в нужде не маются. Не пропускают они ни крестин, ни свадеб, являясь без зова или особого приглашения. И споют и спляшут после поднесенного хозяйкой ковша крепкого пива. Но случись у кого беда — и не дозваться плясунов тех, скажутся или немощными, или занятыми делом важным. Так и живут они до самой старости своим двором, посмеиваясь с крылечка над соседом, что корячится с утра до вечера за тяжкой работой, надрывая пупок, а потом сляжет в хворобе тяжкой от трудов непосильных.

Именно такой чуть насмешливый взгляд и имел Яшка Плотников. Но не походил он хитринкой своей внутренней на любителя гулянок, которым хоть пень колотить, лишь бы день проводить. Что-то другое крылось внутри него, чего понять протопоп Аввакум никак не мог, сколько ни представлял Якова в разных жизненных случаях, уготовленных повседневной жизнью русскому мужику. И чем дальше думал он о покинувшем его жилище слободском умельце, тем больше хотелось ему узнать, что он за человек, что его подтолкнуло на бескорыстную помощь соседу, которого он до того и в глаза не видывал. И решил в ближайшие же дни расспросить о том слободских баб, которые если знают чего этакое о нем, то вряд ли будут долго скрывать. С этими мыслями он и улегся на новую лавку, с удовольствием вдыхая исходивший от нее свежий запах смолистого дерева.

Яшка Плотников был едва ли не единственный человек во всей монастырской слободе, кто никогда не отказывал в бесплатной и бескорыстной помощи братьям своим во Христе. Уж так повелось, что испытывал он к людям звания духовного редкое для русского мужика уважение. А повелось все с детства, от матери, которая не пропускала ни единой церковной службы и, пока была молода, бесплатно обстирывала и обшивала служителей их сельского храма, любезно за то пускавших ее на клирос наряду с другими певчими.

Когда же она за работой той незаметно состарилась, а дети подросли и не требовали уже прежнего ухода и присмотра, то взяли ее послушницей в один из небольших монастырей, находящийся поблизости от их родного села, где она тихо скончалась, завещав Якову навещать скромную могилку ее во всякие праздники, а по возможности заказывать сорокоуст на помин ее мирно отлетевшей в положенный срок души.

Яков и рад был бы выполнять неукоснительно тот материнский завет, но, ведя жизнь простую и безденежную, при всем своем желании не мог делать это, поскольку редких его заработков хватало лишь на худое пропитание. Потому и шел на монастырские работы, чтоб по окончании их робко попросить архимандрита помянуть в молитвах матушку свою, которая обычно после этого приходила к Якову во сне и благодарила за содеянное. И от того он со счастливой улыбкой просыпался по утрам и с нежностью думал о наверняка пребывающей в раю душе своей родительницы, надеясь, что и она рано ли, поздно ли отмолит и его у Господа, упросит допустить сыновью душу в райскую обитель, где они когда-нибудь навечно воссоединятся.

В Сибирь Яшка попал и вовсе случайно, вызвавшись еще, будучи молодым парнем, поехать на заработки с мужиками из плотницкой артели, которых пригласили для возведения храма в одном из только встающих на ноги сибирских сел. Когда же они добрались, преодолев множество мытарств и лишений, до нужного места, то выяснилось — староста, собиравший деньги на храм, неожиданно куда-то исчез, прихватив и всю общинную казну. Артельщики от души отматерили того хваткого старосту и разбрелись кто куда мог, сговорившись, что, найдя работу, известят об этом остальных.

Некоторые из опытных и поднаторевших в скитаниях артельщиков подались обратно в родные края, на что у Яшки просто не хватило бы ни сил, ни денег. И он, добравшись до Тобольска, следуя материнским заветам, пришел к настоятелю подгорного монастыря, где тот определил его на житье с остальными иноками и послушниками, а после того как однажды застал новичка после очередной выпивки в состоянии, близком к свинскому, то хотел поначалу навсегда выгнать его. Но, зная Яшкино умение и безотказность к любой работе, решил не лишать монастырь бесплатных рабочих рук и поселил его в слободе, разрешив какое-то время столоваться при монастырской кухне.

…Одной из самых страшных напастей для горожан были случающиеся раз за разом все вокруг испепеляющие пожары. Начавшись где-нибудь на окраине, огонь в короткий срок достигал центра города, пламя, словно лютый зверь, перескакивало с одной крыши на другую и не щадило ни ветхих лачуг, ни богатых, с конюшнями, завознями и лабазами. Жар случался такой, что плавились колокола на городских колокольнях. Многие жители на такой случай держали на берегу челноки и баркасы, на которых угребались на другую сторону Иртыша и там ждали, когда огненная стихия успокоится и отступит. Потом осторожно возвращались на пепелища, копали землянки, строили шалаши, балаганы и строились заново.

Постепенно жизнь в городе начинала налаживаться и наибольшим спросом тогда стали пользоваться столяры и плотники, отстраивающие город заново. Уже с раннего утра к ним тянулись соседи с просьбами соорудить кому лавку, кому обеденный стол, а то и дверь или раму для окна во вновь отстроенную избу. И хотя среди тоболяков почти что каждый умел держать в руках плотницкий инструмент, но после случившегося пожара мало у кого он уцелел, когда из горящего дома в первую очередь выносили различные пожитки, забывая об инструментах, хранящихся обычно в самом дальнем уголке. И сами плотники в большинстве своем брали топоры у тех, кого пожар миловал. Всем хотелось побыстрее вселиться в новое жилье и чтоб было оно краше старого и на лицах хозяев новехоньких срубов зачастую играла счастливая улыбка, что случается с каждым, когда он забывает о недавней беде и радуется вновь обретенному.