День очищения (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич - Страница 20

— И тебя не смущало, что растишь отродье?

— Знаешь, Роберт, между нами, я думаю, что и сам… Может, если родители были бы живы, не пережил бы Очищения, а так про меня просто забыли. Но мне тридцать шесть, я до сих пор никого не загрыз тёмной ночью, может, и нет ничего ужасного в том, что я отродье? Поэтому я не согласился убить мою дочь.

— От тебя этого требовали?

— Не то слово, — он разлил ещё по одной. — Иногда приходилось доставать дробовик… То, что она отродье, слишком очевидно. Как ты верно заметил, ребёнок у неженатого молодого парня сам собой не появится. В какой-то момент я и сам колебался, на меня в жизни так не давили. Я понимаю, почему тот другой сдался, но не понимаю, как он с этим живёт. Если ещё живёт, конечно. Я бы, наверное, не смог.

— Любишь дочь?

— Шутишь? Да в ней вся моя жизнь. Я так и не женился, всё время уходило на бар и на неё.

— Но ведь Очищение только в этом году?

— Только это и спасло, — вздохнул он. — Отродья должны умереть. Город должен быть очищен. Но многие растят до восемнадцати.

— Зачем?

— Не хочу об этом даже думать. Чужая душа потёмки, и не надо туда подсматривать. Те, кому плевать, решают вопрос на стадии корзиночки. Остальные не то тянут до последнего, не то оттягивают удовольствие. А к тем, кто не может или не хочет, приходит Палач.

— Он придёт к вам?

— Да. Уже… — он покосился на часы, — завтра, я думаю. Или раньше, кто знает?

— И что будет?

— Без понятия. Дробовик на месте, но не хочу рисковать. Поэтому прошу — пусть девочка побудет у тебя. Ты же нанял её подружку уборщицей? Вдвоём им будет веселее. А если что-то случится со мной… Ну, код от сейфа у тебя есть, а как распорядиться его содержимым, она пусть сама решает. Согласен?

— Отчего нет? — пожал плечами я. — Мне же ничего не надо делать.

— Вот и прекрасно, спасибо.

— Не за что.

— Ладно, давай ещё по стаканчику и по домам. Хотя дом-то у нас в каком-то смысле один.

Мы погасили свет в зале, и коллега вышел в ночь первым, толкнув дверь от себя. Я за ним, потянув на себя. Не знаю, что ждало за дверью его, но меня дожидался Шнырь.

***

— Ваше диавольское…

— Просто Роберт, — перебил я его.

— Ах, да, простите, вы же у нас неофициально. Забыл. Я, собственно, по вопросу сделки. Хочу товар показать.

— Товар?

— Ну, пока только установочную партию. Из наших, так сказать, личных запасов.

— И велика ли партия?

— Семь штук. Понимаю, не ваш масштаб, но так и Очищение ещё не настало. Будет больше, ваше диа… Роберт. Просто оцените товар, и, может быть, небольшой аванс? Поймите, ребятам надоело пить шмурдяк, хотят встретить осенний праздник достойно. Так что, взглянете на товар?

— Далеко идти?

— Ну, придётся немного прогуляться, факт. Держим в надёжном месте, бережём для вас.

— Веди.

После прогулки по тёмным ночным улицам Шнырь привёл меня к Заводу, точнее, на какие-то его задворки. Лабиринт заборов, мусорка, сараи, ржавая узкоколейка, пересекающая двор и обрывающаяся в никуда, таблички «Склад номер…» и прочая промзона. Пространство имеет полузаброшенный вид, видимо, Завод знавал лучшие времена. Пропетляв между облезлых кирпичных стен, мы пришли к старым деревянным воротам с огромным навесным замком, который Шнырь не без труда открыл не менее монументальным ключом.

— В работе ночным уборщиком есть свои преимущества, — сказал он, — если ты шляешься по территории, всем пофиг. Я тут искал… что-нибудь, чтобы…

— Украсть и обменять на самогонку?

— От вас ничего не скроешь, ваше… Ну да, есть такое дело. Грешен. Вас этим ведь не удивишь, да? Были бы все такие хорошие, как вид делают, ваша контора бы без работы осталась. В общем, это проход в старую шахту. Жутенькое место, но, если чего надо спрятать, то прям как доктор прописал. Проходите, осторожно, не споткнитесь. Тут темновато, но дальше есть свет. Внимательно, порожек… А правду говорят, что у вас копыта? И хвост?

— Не ношу вне службы.

— А, ну да, конечно… Вот, дальше уже светло. Если идти налево, то окажешься в административном здании. Кабинеты начальства, клиника, научная часть. Если взять правее — то в цеха. Но нам прямо и вниз.

Проход прорублен в какой-то мягкой породе типа известняка, обрамлен старой деревянной крепью из толстых тёмных брёвен, на полу дощатый настил. На деревянных поверхностях белый кристаллический налёт. Я ковырнул его, лизнул ноготь — солоно.

— Ага, тут соль добывали. Мне дед говорил, ещё до завода дело было, давно. Если глубже идти, то там всё белое, как чёртова солонка… Извините за «чёртову», само вырвалось. Целые километры этой соли. Но я сам не лазил, чёрта мне в ней? Ой, опять…

— Ничего.

— Ну да, вы привычный, наверное. Это не главный проход, есть другой, где две тройки ломовых лошадей разъезжались. Там рельсы, вагонетки и всё такое. Но тоже давно никто не ходит, шахту забросили. Тут соль грязная, низкосортная, её потом промывали, фильтровали, выпаривали — затратно. Как все леса свели на топливо, все почвы засолили рапой, озеро выкачали на растворы, так и бросили. Невыгодно стало. В корпусах солевой фабрики сделали Завод, так что он на шахте прямо и стоит. Вот, нам сюда, вашество. Тут типа рабочего общежития было, я так думаю. Чтобы отдохнуть между сменами, наверх не бегать.

Широкий проход разделён на дощатые клетушки маленьких комнаток. В некоторых двери открыты или отсутствуют, видно, что внутри деревянные топчаны, вешалки, табуреты и крошечные столы. Такая индивидуальная ячейка на одного. Всё пыльное, мрачное, но выглядит основательно. В сухом просоленном воздухе древесина отлично сохранилась, разве что потемнела. Комнатушки тёмные, но коридор скудно освещён тусклыми голыми электрическими лампочками, висящими прямо на проводах.

— А здесь типа столовки было, я думаю, — Шнырь сделал приглашающий жест, — там ребята вас ждут. Хотят, значит, сами поторговаться, не доверяют. Вы уж им скажите, что я, того-этого, типа торговый представитель, ладно? Удобнее же с одним договариваться, а то базар выходит и суета.

Я неопределённо кивнул.

Внутри большого помещения с длинными столами и сдвинутыми в один угол табуретами стоят четверо мужчин в рабочей одежде. Всем им по пятьдесят четыре, третье поколение, понятно, почему тридцатишестилетний Шнырь у них не в авторитете.

— Вот, привёл, — сказал он.

— Мы тут подумали, — сказал один из них, небритый, с низким лбом, — и решили, что деньги вперёд.

— С какой стати? — поинтересовался я.

— Не на пропой, не подумайте, — выступил второй, худой, сутулый, в красной бейсболке, — мы тут бизнес-схему придумали. Будем выкупать отродий у тех, кому очищать кишка тонка. Таких хватает.

— Ну да, — сказал низколобый, — сопливый народец. Ручки марать не любят. Им только в радость. И избавятся, и денежек получат. А мы своё на обороте возьмём. Если, конечно, в цене сойдёмся. Скажем, им треть, нам две трети.

— Хрена им треть? — возразил ещё один представитель новорождённого бизнес-консорциума, бородатый кряжистый мужик в бесплатном рабочем комбинезоне. Говночелу такой город выдал, и даже, кажется, того же размера, хотя этот пролетарий его на голову ниже и вдвое шире в плечах. — Четверти за глаза. Я знаю таких, что и сами приплатят, лишь бы кто-то за них работу сделал. Палача дожидаться никому не охота.

— Не грузите уважаемого покупателя, — вмешался Шнырь. — Треть, четверть — это наша проблема, ему не интересно. Давайте обсудим размер аванса…

— Я думаю, — заявил сутулый, — за два десятка вперёд. Это кроме тех семерых, которые по наличию.