Кокаиновый сад - Саломатов Андрей Васильевич - Страница 48

Зуев с Шуваловым сразу направились в бар. Выбрав столик поближе к окну, они взяли по две кружки дорогого пива, по бутерброду с фиолетовой селедкой и заняли свои места. С довольной миной, деловито, Шувалов достал из кармана захваченную в дорогу бутылку портвейна, которую он ночью использовал в качестве подушки, залихватски сорвал с нее пробку и налил вино в матовый от ежесекундного пользования стакан.

– Ну, что ж, Тулепово так Тулепово, – без радости и сожаления сказал он. – Слава богу, наше с тобой дело не требует каких-то особых условий. Портвейн, он и в Африке, и в Тулепове портвейн. – Шувалов выпил, налил Зуеву и подвинул ему стакан.

После того как друзья «поправились», они уселись на своих колченогих стульях поудобнее, оба распахнули пальто, и потекла беседа, неторопливая, как жизнь лесного отшельника.

– Я бы не смог здесь жить, – сказал Зуев, поставив кружку на стол. – И пиво плохое – кислое.

– Да, – через минуту откликнулся Шувалов, – городишко дрянь. Что с того, что страна такая огромная? Везде одно и то же: грязь до колен да кислое пиво. Две недели можно поездом ехать, чтобы перебраться из одного Тулепова в другое. Неужели во всем мире так живут?

– Нет, я слышал, в Индии никто не носит пальто, – прыснул Зуев, но сразу как-то поскучнел и добавил: – Дрянь городишко. И люди страшные какие-то. Понапяливали телогрейки. Тоже мне, национальный костюм. Не отличишь, где мужик, а где баба.

– Интересно, куда подевались хорошенькие пастушки и пастушки-очаровашки, – поддержал Шувалов друга. – Откуда взялись все эти двухъяйцевые близнецы? Вроде живут на природе, пьют молоко, едят хлеб, выращенный своими руками…

– Ну, о молоке – это ты загнул, – перебил его Зуев.

– Но по идее-то так, – ответил Шувалов. – Откуда эти бугаи с апоплексическими лицами и глазами убийц? Они же не здоровые, они опухшие.

– Вон та вроде ничего, – кивнул Зуев в сторону прилавка. – В ватных штанах которая. Плечи узкие, бедра толстые, и волосы ничего… грязноватые малость.

– Ты уже сбрендил, – приглядевшись к фигуре у прилавка, сказал Шувалов. – Это мужик. Хипует.

В этот момент приглянувшаяся Зуеву селянка повернулась к друзьям лицом и выяснилось, что это действительно мужик.

– Фу, ну и рожа, – с отвращением проговорил Зуев и усмехнулся: – Молоко!

– Да они здесь все на одно лицо, – сказал Шувалов. – И бабы такие же. Лошади, а не бабы. С ними только вагоны с гирями разгружать.

– Ну, летом они, может, и ничего, – предположил Зуев, – без телогреек.

– Без телогреек, – вздохнул Шувалов и неожиданно поинтересовался: – Слушай, Саша, а ты-то почему женился? Ты что, без нее жить не мог? Или потому, что это у нас пока не запрещено?

– Отстань, – отмахнулся Зуев. Он уже порядочно захмелел, и попытка залезть к нему в душу напомнила о неприятностях, которые ожидали его дома.

– Ну, не жадничай, колись, – не унимался Шувалов. – Я никому не скажу, не бойся. Может быть, и сам во второй раз женюсь.

– Я уже засыпать начал, – капризно проговорил Зуев, – а ты с ерундой… – Он потер кулаком глаз и куда-то в воротник пробурчал: – Почему, почему. Да ну тебя к черту! Наливай давай. Великий вселенский запой продолжается.

И он действительно продолжался. Посетителей в пивной прибывало и прибывало, воздух густел и становился все менее прозрачным от табачного дыма. Соответственно все громче надо было говорить, чтобы тебя услышали, и все труднее было услышать, что тебе говорят. В конце концов, утомившись от постоянного необязательного напряжения, друзья задремали и проснулись уже в полдень. Разбудил их крик, на октаву ниже чем у чайки, но такой же резкий и противный:

– Закрываю! На обед закрываю. Давай, давай, выматывайтесь!

Шувалов открыл глаза, бестолково оглядел ограниченное стенами пространство, в котором как в тумане бродили какие-то черно-белые тени с большими прозрачными сосудами в руках. Сосуды эти были наполнены то ли медом, то ли ядом, но…

– Пивная, – вслух удивленно произнес Шувалов. Он окончательно проснулся, и то, что открылось ему после забытья, только расстроило его. Всего несколько секунд назад во сне он видел юную, удивительно милую девушку в длинном белом платье. Из всего сна Шувалов запомнил только платье и лицо, да осталось щемящее чувство тоски по всему ушедшему или не пришедшему, по упущенному или отобранному. В общем, почему-то такому нематериальному и расплывчатому, как любовь к человечеству.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Обратный путь до станции оказался и короче и веселее. Облака разошлись над Тулеповым и седым венчиком легли на горизонт. Ветер и ноябрьское солнце слегка подсушили дорогу. А когда наши герои очутились на платформе, вдалеке показался пассажирский поезд.

– Если это московский, я поеду домой, – заявил Шувалов. – Ну тебя к черту с твоим Симферополем.

Зуев только удивленно посмотрел на друга и ничего не сказал.

2

В Москве путешественники оказались только вечером, в десятом часу. Они вышли из поезда трезвые и мрачные, хотя и перехватили в вагоне-ресторане по двести граммов варварски разбавленного муската. Поеживаясь от сырости и холода, с поднятыми воротниками они сразу направились к стоянке такси.

– На Ордынке сейчас делать нечего, – сказал Шувалов. – Все уже надрались до свиней.

– Может, что осталось? – без всякой надежды сказал Зуев.

– Все равно, – отмахнулся Шувалов. – Тоска – пить, когда рядом храпят. Пивные уже закрылись, значит, давай в «Золотой рожок». – Шувалов открыл дверцу машины, пропустил вперед Зуева и уселся сам: – Застава Ильича, шеф. «Золотой рожок» знаешь?

– Ясно, – коротко ответил таксист, и машина, лихо маневрируя, вырулила на улицу, а затем нырнула в переулок.

Войти в ресторан с допотопным, каким-то даже археологическим названием «Золотой рожок» оказалось совсем просто. В дверях не было никакого швейцара. К этому времени ресторанный цербер обычно был либо пьян как сапожник, либо растаскивал на площадке у туалета сцепившихся клиентов.

Шувалов и Зуев скинули пальто, сунули в гардеробную амбразуру и, поправив несуществующие галстуки, направились в зал. Едва они подошли к двери, как та с треском распахнулась, и из зала прямо на грудь Шувалову вывалилась костлявая девица с перекошенным от ужаса ртом и окровавленной шеей. Светлое платье девицы до самого подола было залито кровью и почему-то разодрано по шву с правой стороны до пояса. И это было только начало триллера.

Надо сказать, что ресторан «Золотой рожок» пользовался дурной славой у тех, кто хотя бы раз побывал в нем. Его называли «лимитным», «дном», «золоторожим», в общем, названий у него было много, и каждое в той или иной мере отражало какую-нибудь характерную черту этого заведения общепита. Посетители здесь отдыхали в шапках, поскольку гардеробщик не принимал их. В шапках пили, ели, дрались, танцевали до упаду. Кухня была отменно плохой. Возможно, служащие уносили домой слишком много продуктов, а может, повара здесь были из тех, что наловчились отмерять порции пельменей в обжорках, и больше ничего и не умели. Но, скорее всего, виной тому было и то и другое, и третье, о чем можно на досуге поразмышлять и не имеет смысла говорить. Ведь сюда в основном приходили выпить, а какой, к черту, из пьяного в стельку гражданина в ушанке гурман? Съест все, что подадут.

Продолжение триллера не отличалось оригинальностью. Вслед за окровавленной девицей из зала выскочил молодой человек с безумным лицом. Шувалов уже успел оторвать от себя девицу и сделал это вовремя. Публика повалила через узкую дверь, как во время пожара. Кто-то кого-то по дороге бил ресторанной посудой и кулаками. Женщины визжали, как милицейские свистки, мужчины матерились, да каждый старался перекричать целую толпу, в общем, гвалт стоял, как на восточном базаре.

Зуев отпихнул от себя пьяного молодца, крикнул ему: «Я не ваш!» – и тут же получил кулаком по губам. Не успев оправиться от удара, он отмахнулся еще от одного драчуна, но тут Шувалов схватил его за руку и увлек в зал.