Невидимые знаки (ЛП) - Винтерс Пэппер - Страница 77

Нам не пришлось бы некоторое время ловить рыбу или охотиться.

Но как только я подумал об этом, я отбросил эту идею. Мне пришлось бы убивать и готовить, а... я больше не мог этого сделать.

Не после того, что я сделал и какую цену заплатил.

Я убил по правильным причинам. Я убил плохого человека.

Но это не значит, что это не испортило меня изнутри. Если я едва мог вынести уничтожение того, кто заслуживал своей участи... как я мог справиться с убийством невинного животного, которому предстояло прожить жизнь?

Пиппа завизжала и ударила Коннора своей мягкой игрушкой.

— Ты — тупица.

— А ты — рыбья чешуя.

— Неправда.

— И это тоже.

Он ударил, пощекотав ее в идеальном месте, отчего она разразилась хихиканьем. Оттолкнув его, Пиппа бросилась прочь.

Коннор погнался за ней.

— Похоже, отсутствие сна не ослабило их энергию. — Эстель придвинулась ближе. Прилив омывал наши лодыжки, и моя кожа обострилась до тлеющей чувствительности.

Я не мог перестать смотреть на нее, заботиться о ней, медленно убивать себя желанием к ней.

Она раздражала меня и сбивала с толку, но что-то в ней успокаивало, исцеляло и сосредотачивало меня. Она стерла мое гнойное прошлое, чудовищное чувство вины и чудовищный гнев на несправедливость.

Тюремные решетки, возможно, больше не держат меня в клетке, но те, что окружали мою душу, держали. Однако Эстель обладала силой, способной взорвать замок, разрушить ворота и вручить мне ключи, чтобы я мог бороться за свою свободу.

Мои губы жаждали ее поцелуя. Мое тело напряглось, чтобы обнять ее, словно она была идеальным завершением моей несчастной трагедии. Мое тело хотело ее (этого я не мог и не хотел отрицать), но моя похоть была глубже этого. Глубже, чем кости и плоть, и именно эти причины чертовски пугали меня.

Я хотел ее не потому, что она была самой невероятной женщиной, которую я когда-либо встречал (это неоспоримый вывод), а из-за того, что я хотел дать ей взамен.

Я хотел отдать ей себя.

Всего.

Хорошее, грязное и ебаное.

Но какое право я имел брать так много и заставлять ее брать меня взамен? Она заслуживала кого-то намного лучше, чем я. Кого-то целого...

Мои мысли затихли, когда взгляд Эстель встретился с моим.

Внезапно мои заботы потеряли значение.

Единственное, что имело значение, это то, что до рассвета оставались считанные мгновения.

Я не позволил бы еще одному дню исчезнуть, не сделав того, что мне нужно.

Сейчас или никогда.

Схватив Эстель за запястье, я закричал на весь пляж.

— Коннор, Пип. Возвращайтесь в лагерь. Расслабьтесь, вздремните, делайте все, что захотите. Но не приходите на другую сторону острова. Вы поняли?

Нам с Эстель нужно кое-что обсудить.

Что такое жизнь? Это вздох, улыбка или брак с идеальным супругом?

Что такое судьба? Это предопределенный сценарий, сказочное везение или возможность и обстоятельства?

Что такое смерть? Это вечный сон или вечное одиночество от тех, кого вы любите?

Я не знаю, что такое жизнь. Не знаю, как устроена судьба. Но я знаю, что такое смерть.

Смерть обретается в удовольствии.

Смерть обретается в сексе.

И абсолютная смерть обретается в оргазме.

Взято из блокнота Э.Э.

…

Что он делает?

Что я делаю?

Что, черт возьми, происходит?

Гэллоуэй не произнёс ни слова, но каждое его действие сопровождалось громогласным заявлением.

С меня хватит.

Я не могу остановиться.

Я не хочу прекращать это.

Его пальцы обхватили мои запястья, словно огненные кандалы. Его хромота была забыта, когда мы пробирались через лесистую местность до края острова, где пляж встречался с океаном почти у линии деревьев, независимо от прилива или отлива.

Тяжело дыша, он отпустил меня, запустил обе руки в волосы, а затем ущипнул себя за переносицу.

Несколько секунд он не шевелился.

Я не двигалась.

Но затем он повернулся ко мне лицом, в его глазах было столько жизни, никогда раньше не видела их такими, он открывался мне больше, чем я надеялась.

— Эстель.

Я ждала большего.

Ничего не происходило.

— Гэллоуэй.

Его взгляд искал мой. Неопределенность затуманила их глубины, словно тропический шторм. Ладони сжимались и разжимались по бокам.

— Я не причиню тебе боль.

Мои губы приоткрылись.

— Я знаю, что ты этого не сделаешь.

— Хорошо, потому что я никогда не причиню тебе вреда. Никогда. Ты поняла?

Он шагнул ближе.

Пальцы ног приклеились к пляжу.

— Я-я поняла.

Его голубые глаза превратились в торпеды, впивающиеся в меня, проносящиеся вокруг моего тела.

— Неважно, что ты прочитаешь, с кем поговоришь… о моем прошлом... Я. Никогда. Не. Причиню. Тебе. Боль.

От беспокойства моя кожа покрылась мурашками.

— Я знаю, Гэл. Почему... почему ты это говоришь?

Его горло сжалось, когда он подавил дискомфорт и гнев, от которых ему так и не удалось избавиться.

— Я хочу, чтобы ты это знала. Я не такой уж плохой. — Он развел руками. — Поступки не определяют нас. Разве не об этом говорится в какой-то глупой цитате? Что ж, тут я не согласен. Мои поступки определяют меня, и я не могу уйти от этого, как бы ни старался. Я не хочу, чтобы это разрушило то, что у нас может быть. Не хочу, чтобы ты меня ненавидела...

Я шагнула вперед, песок заскрипел под моими ногами.

— Гэллоуэй... прекрати. — Остановилась на расстоянии прикосновения, на расстоянии поцелуя. — Я никогда не смогу тебя ненавидеть.

— Могла бы. Если бы знала, кто я.

— Неправда.

Мои волосы скользнули по завязкам на моем бикини, щекоча спину. Нерешительно опустила руку на его грудь. И тут же его сердце с гулом ударилось в кончики моих пальцев. Тук-тук, тук-тук.

Он вздохнул, накрывая мою руку своей.

Мне было трудно сосредоточиться на словах, потому что все, чего я хотела, — его прикосновения.

— Я знаю, что никогда не смогу тебя ненавидеть, потому что знаю, кто ты. Этот остров не позволяет хранить секреты, как бы мы ни старались. Я знаю, что ты что-то сделал. Знаю, что это было что-то серьезное. Если ты хочешь рассказать мне, не бойся, что я отвернусь от тебя. Я никогда не осужу тебя за это. Но если ты не хочешь мне рассказывать, то не бойся, что твое прошлое разрушит твое будущее. Не знаю, выберемся ли мы когда-нибудь с этого острова. Но что я точно знаю, так это то, что я бы хотела, чтобы ты был со мной. Неважно, где мы окажемся.

Его тело напряжено, будто Медуза превратила его в камень.

— Я хочу тебя, Эстель.

— Я знаю. — Мой голос стал хриплым. — Я тоже хочу тебя.

— Так ты не собираешься убегать?

— Я не хочу убегать.

— В ту ночь я спросил тебя, хочешь ли ты большего, чем дружба. Ты ответила «нет». — Его голос понизился. — Ты солгала?

— Да, — с трудом признала я. — Ты был прав. Я не хочу быть только твоим другом.

— Ты хочешь большего?

Я покраснела.

— Тебе обязательно спрашивать? В ту ночь, когда я сняла твою шину... я не могла перестать думать об этом. Я хочу... я хочу…

Его глаза сузились.

— Ты хочешь?

— Я хотела бы не останавливаться. — Я облизнула нижнюю губу. — Как бы мне хотелось взять тебя за руку и увести из лагеря, чтобы закончить начатое. Я хочу тебя, Гэл. Я устала отрицать это.

Я не издала ни звука, когда его губы коснулись линии моих волос. Его дыхание опаляло кожу головы. А его тело разрушило все мои страхи и ограничения.

Тяжело вздохнув, я отдалась ему, растворившись в его объятиях.

— Я никогда ничего не хотел так сильно, как тебя. — Он целует мои веки. — Никогда ни с кем не хотел быть так отчаянно, как с тобой. — Он целует мои щеки. — Я добьюсь тебя, Стель. Я собираюсь заявить на тебя права, удовлетворить, развратить. — Он целует уголок моего рта. — Я собираюсь соблазнить тебя, и как только ты будешь моей, я не позволю тебе уйти.