Невидимые знаки (ЛП) - Винтерс Пэппер - Страница 108

— Н-не выйдет, Пип...

Чудовищное отчаяние охватило ее.

— Ну же. Не будь придурком. — Смахнув слезы, она склонилась, словно желая сделать ему искусственное дыхание. — Все будет хорошо, вот увидишь.

— Пип, не надо.

Я удержала ее. Я не смогу ему помочь, если она будет в поле моего зрения. Что стало причиной его состояния? Что случилось?

Крови не было. Не было и следов укуса.

Кто посмел причинить боль моему сыну?

И тогда я увидела.

Корешок, смертоносное перо, ядовитая колючка, которую я надеялась никогда больше не увидеть. Но на этот раз... это была не легкая ссадина на ноге, а целый набор стрел, пронзивших его сердце.

Рыба-камень (прим. пер.: Бородавчатка, или рыба-камень, — морская хищная рыба семейства скорпеновых с ядовитыми шипами на спине, которая обитает на дне возле коралловых рифов и мимикрирует под камень. Считается самой ядовитой рыбой в мире).

Он всегда был осторожен. Рыбачил в шлепанцах. Делал все возможное, чтобы оставаться в безопасности.

Мои руки взлетели вверх, закрывая лицо, а с губ сорвался всхлип ужаса.

Глаза Гэллоуэя метнулись к моим, пробежались по моим исказившимся чертам, а затем к смертному приговору на груди Коннора.

— Черт.

Он побелел. Протянул руку к шипам яда, вырывая их из плоти Коннора так быстро, словно это были гранаты, готовые взорваться.

Но было слишком поздно.

Ущерб нанесен.

В прошлый раз Коннор обманул смерть. В этот раз... победителем был не он.

Этого не может быть.

Это невозможно!

Мои плечи содрогались, когда я начала всхлипывать.

На этот раз его не спасет горячая вода и припарки.

Гэллоуэй переместился, положил голову Коннора на мокрый песок и пересел сбоку от него. Сплетя большие руки вместе, положил их на сердце Коннора, готовый приступить к массажу, чтобы вернуть его к жизни, готовый реанимировать, оживить и обратить вспять ужасную, ужасную катастрофу.

Коннор скривился, его губы стали темно-синими, глаза покраснели. Его пальцы свело судорогой от токсинов, он вцепился в горло, когда его тело поддалось анафилактическому шоку.

Он задыхался.

На наших глазах.

— Коннор, нет!

Пиппа делала искусственное дыхание, пока Гэллоуэй делал массаж сердца.

Потрясение превратило меня в немое изваяние: длинные волосы Гэллоуэя развевались вокруг его лица при каждом нажатии, бледные щеки Пиппы раздувались, когда она выдыхала в рот брата, а теплый поток не прекращал свои ласки.

В больших дозах рыба-камень была смертельна. Сомневаюсь, что кто-то получал большую дозу.

Я должна что-то сделать.

Хоть что-то.

Но я знала, лучше, чем они, лучше, чем Коннор, что ничем нельзя помочь.

Даже если бы у нас было противоядие и скорая помощь, никто ничем не смог бы помочь.

Старуха с косой посетила нас.

Три года мы выживали без потерь. Смеялись, плакали, разнообразили свой рацион и стойко боролись с болезнями. Мы игнорировали все статистические данные, утверждающие, что такая катастрофа, как наша, в скором времени приведет к смерти.

Это не фортуна.

Это судьба.

И она наконец-то нас нашла.

Забирая слишком юную жизнь.

Коннор встретил мой взгляд, морская вода стекала по его щекам.

— Стел...

Я поймала его скрюченные спазмами пальцы, поднесла их к своим губам. Пока мой муж и дочь боролись за его жизнь, я предлагала уединенную и безопасную гавань, пока он покидал нас.

Покидал и угасал.

— Я люблю тебя, Коннор, — прошептала я. — Очень-очень сильно.

Он не мог ответить, но его взгляд горел карим огнем храбрости. Протянув руку, я коснулась плеча Пиппы, создав между нами треугольник.

— Тише, все хорошо, Пиппи. Я с тобой.

Как только моя рука коснулась ее кожи, Пиппу словно озарило. Ее позвоночник искривился, и слезы хлынули словно из ее души. Мое прикосновение открыло правду, правду, в которую она не хотела верить.

Он покидает нас.

Она разразилась истошными рыданиями.

— Нет. Нет! — Ее пальцы сцепились с пальцами Коннора, и она повторяла снова и снова: — Не засыпай, Ко. Пожалуйста, пожалуйста, не засыпай. Я не смогу без тебя.

Мои слезы превратили все словно в подводный мир, когда я обняла двух своих детей и отдалась душераздирающему, разрывающему сердце осознанию того, что мы приоткрыли дверь смерти.

Гэллоуэй сдерживал слезы, когда Коннор забился в конвульсиях в его объятиях. Сердце подростка колотилось так сильно, что пульс был виден на его побелевшей шее. Загар не мог скрыть распространения удушья, превратив его в ледышку.

— Все хорошо, Коннор, — пробормотала я. — Все хорошо.

Ничего хорошего.

В этом нет ничего хорошего!

Пиппа кричала и сопротивлялась.

Но Коннор не мог утешить ее.

Его глаза не отрывались от моих.

Коричневый оттенок сменился на ореховый, молодость на увядание.

Этот мальчик любил меня.

А я любила его.

Я зарыдала сильнее, отдавая ему каждую унцию своей любви.

— Я люблю тебя, Коннор.

Я напрягла спину, когда поднесла его руку ко рту и поцеловала. Я позволила гравитации притянуть меня к его пронизанному ядом телу и целовала его лоб, нос, щеки.

Его глаза оставались открытыми, любуясь последними проблесками этого мира. Его кожа потеряла жизненную силу, когда он сделал последний вдох.

В его теле было слишком много яда.

Его нервная система отказала.

Его сознание было последним, что связывало его с болью.

Я не хотела, чтобы он продолжал мучиться.

Гэллоуэй притянул нас с Пиппой к себе, когда мы прощались с нашим ангелом.

Пиппа осыпала поцелуями все его лицо, бормоча обещания и клянясь сделать то, о чем они договаривались. Гэллоуэй похлопывал его и гладил по щеке, не в силах сдержать печаль, клянясь, что будет оберегать нас с сестрой.

Глаза Коннора остановились на каждом из нас, когда его легкие отказали, а сердце перестало биться.

Его тело забилось в конвульсиях.

Его губы прошептали: Я люблю вас.

А затем...

он

покинул

нас.

…

ОКТЯБРЬ

Коннор.

Я не могла без слез произнести его имя.

Я не могла думать о нем, не желая разрушить прошлое и превратить все в фальшь, перевоплотить все в ужасный садистский розыгрыш.

Я даже с трудом произносила имя своей дочери, поскольку оно слишком напоминало мне ухмылку Коннора, когда она произнесла свое первое слово. Сходство между Коннором и Коко калечило мое сердце.

Он любил меня.

И оставил.

Несколько дней я не могла встать с постели.

Никто из нас не мог.

Мы лежали, неподвижно, не ели и не пили, предаваясь своей скорби и поднимались только, чтобы позаботиться о Коко, когда она кричала.

Коко.

Эти два символа навсегда остались запечатленными в горе.

Ко.

Ко.

Вернись.

Прости.

Я не могла понять, как иглы застряли в его груди. Он оступился? Упал? Возможно, волна натолкнула его на риф?

Или это была... непредвиденная, незапланированная, и мельчайшая ошибка, которая стоила самой лучшей жизни.

Мы никогда не узнаем.

Мы всегда будем гадать, что украло у нас Коннора.

И у нас не будет врага, чтобы отомстить.

…

Похороны состоялись две недели назад, но боль от его потери ощущается так, словно прошло всего пару часов.

Пиппа не произнесла ни слова с тех пор, как мы собрались на том же пляже, где похоронили пилота и ее родителей, и опустили тело Коннора на дно, чтобы его забрал прилив.

Он выглядел спящим. Холодным и отстраненным. Словно просто заснул.

Наблюдение за тем, как волны медленно поглощают его, скользят по закрытым глазам и приоткрытым губам, сводило меня с ума.

Гэллоуэю пришлось удерживать меня, терпя мои кулаки и крики, пока Коннор медленно покидал сушу и погружался в морскую пучину. Я жаждала утешения в объятиях мужа, но чувствовала себя недостойной этого. Кто будет обнимать и целовать Коннора?