Невидимые знаки (ЛП) - Винтерс Пэппер - Страница 101

Его тело согревало мою спину, при дыхании он обдавал меня струями прохладной морской воды. Его руки лежали на моем животе, готовые помочь в последнем рывке.

Не стану лгать и говорить, что это не самое мучительное, что я когда-либо пережила.

Я закричала так громко, что звуковая волна пронеслась, словно камень, по гладкой поверхности, будто эхо, разносящееся вокруг нашего острова.

Последний толчок был адом, пламенем и самим дьяволом.

Но после этого наступило облегчение? Это было самое эйфорическое ощущение, которое я когда-либо испытывала.

Руки Гэллоуэя покинули мой живот и опустились между ног, чтобы принять нашего ребенка.

Поднял крошечное красное существо, морская вода и кровь каскадом стекали по извивающимся ногам.

Гэллоуэй никогда не рассказывал о своем прошлом. Он до сих пор не поведал, что изменило его, превратив из заботливого, замечательного человека в закоренелого циника. Но это не имело значения, потому что, когда он обнимал своего ребенка и похлопывал по спине, чтобы он сделал первый вздох, по его щеке скатилась одинокая слеза.

— О, боже мой!

Он так восторженно обнимал нашу малышку, она мгновенно стала владелицей его сердца.

Я сделала это.

Пережила свой самый страшный страх и родила здорового ребенка.

Я подарила нам девочку.

МАРТ

В нашем браке появилось новое измерение.

Более глубинная суть.

Сложная, внушающая трепет связь.

После того как Эстель родила, я передал ей нашу дочь и помог ей в послеродовых манипуляциях. Когда все было готово, и мать и ребенок были чисты, я перенес любовь всей моей жизни и перевязал пуповину.

Используя швейцарский армейский нож (простерилизованный в огне), я с честью отделил последнее звено и создал совершенно нового крошечного человечка.

Я делал все это на инстинктах.

Я никогда раньше не был рядом с новорожденным.

Я никогда не видел, что бывает и что нужно делать после.

Но это знание было внутри меня, как и знание того, что я нашел свою половинку, и вместе мы непобедимы.

Те первые несколько ночей были тяжелыми.

Я был уставшим.

Эстель была измотана.

И все же у нас был совершенно новый человек, который требовал, чтобы его кормили, пеленали и ухаживали за ним. Мы чередовали зомбиподобное бодрствование с кататоническим сном.

Пиппа и Коннор были предоставлены сами себе, и вместо того чтобы спалить лагерь, они кормили меня и Эстель. Они убирались в доме, ловили рыбу, готовили. Я чертовски гордился ими и был им благодарен.

Было так много вещей, которыми нужно было жонглировать.

Первый раз, когда Эстель кормила грудью, я испугался, пока ребенок не начал сосать.

Первый раз, когда завтрак прошел сквозь мою дочь, чтобы снова появиться в отвратительном месиве, научил нас тому, что гигиена должна быть превыше всего.

А первый раз, когда она срыгнула и заснула на руках, убедил нас, что мы готовы терпеть все, потому что мы любим.

Мы разрезали рваную футболку и превратили ее в многоразовый подгузник.

Мы обнимали друг друга, когда ребенок спал, и сочувствовали, когда она не переставала плакать.

Так много первых шагов.

Так много всего, что нужно было узнать и преодолеть.

К тому времени, когда прошла первая неделя, мы уже достаточно оправились, чтобы немного прийти в себя.

Однако у Эстель случился срыв, когда ее соски стали болеть от постоянного кормления, и я чувствовал себя совершенно неполноценным, потому что не мог взять на себя ответственность и предотвратить ее боль.

Все, что я мог делать, — это держать ее на руках, укачивать и держать нашу малышку в чистоте, насколько это было возможно.

Наш остров не изменился.

Но, боже мой, изменился наш мир.

Однажды поздно вечером, лежа в постели с завернутым в шарф ребенком на груди и женой в объятиях, я прошептал:

— Я чертовски горжусь тобой, Стел.

Она поцеловала кожу над моим сердцем.

— Я не смогла бы сделать это без тебя.

— Давай будем честными. Ты бы смогла. — Я улыбнулся в темноте. — Но я ценю твои слова.

Она приподнялась на локтях и поцеловала меня в губы.

— Это ложь. Я жива только благодаря твоему упрямству, которое заставляет меня оставаться такой.

— Это упрямство — то, что поможет нам пережить следующие несколько месяцев.

Она посмотрела на нашего ребенка.

— Ты очень легко адаптируешься, Гэл. Я смотрю на тебя и думаю, что ты был рожден для этой жизни. Как будто это не случайность, что ты приземлился здесь.

Я пожал плечами.

— Какой у нас был выбор? Выжить или умереть. Я выбрал выжить. Как и все мы.

Она провела пальцем по кончику моего носа и проследила за нижней губой.

— Знаешь, что еще мы не выбрали?

— Нет, что?

— Имя.

— Ах, да, — я усмехнулся. — Я помню, как на прошлой неделе я спросил тебя об этом, и ты разрыдалась, сказав, что это слишком большое давление — нарекать кого-то именем на всю оставшуюся жизнь.

— Ну да, — она ухмыльнулась. — Возможно, в тот момент я была слишком уставшей. — Ее взгляд опустился, когда она застенчиво произнесла. — У меня есть предложение... если ты хочешь его услышать?

Наша дочь заерзала, когда я выгнул шею и поцеловал ее.

— Во что бы то ни стало, поделись.

Она глубоко вздохнула.

— Если тебе это не понравится, то это не обязательно.

— Ты говоришь так, будто хочешь назвать ее каким-то ужасным именем.

— Ну, у нас у всех разные мнения о том, что значит ужасное.

— Может, ты просто скажешь, чтобы я не гадал, назовут ли нашего ребенка Нарциссой или Эдвиной.

Она похлопала меня по плечу.

— Это не ужасно-ужасно.

Я закатил глаза.

— Давай, выкладывай.

Ее тело напряглось, когда она сказала:

— Кокос.

— Кокос?

Она перевернулась на спину.

— Забудь об этом, это глупо.

Кокос.

Коко.

Маленькая милашка Коко.

Мои губы дернулись.

— Значит, ты предпочитаешь фрукт, а не имя вроде Надежда, Вера или Мы выживем на этом острове, несмотря ни на что?

Она нахмурилась.

— Я просто сказала тебе забыть об этом. Ты прав... это глупо.

— Я не говорил, что это глупо.

— Ты смеялся.

— Когда это я смеялся? — Я не мог сдержать смех. — Ладно, сейчас только что, а раньше не смеялся.

— Ты ухмылялся.

— Ухмылка — это не смех.

— Это не важно. Кокос не обсуждается.

— А что, если я не хочу, чтобы он был убран со стола?

Она надулась.

— Что?

— Ты хочешь назвать нашего ребенка в честь чего-то, что стало неотъемлемой частью нашей жизни. Если бы не кокосы, мы бы голодали и, скорее всего, умерли от обезвоживания. Они спасли нас. Какое слово лучше подойдет нашей дочери?

— Какое слово?

— Спасение. Кокосы были нашим спасением.

— Так... тебе нравится?

— Вообще-то, это идеально.

Она посмотрела на меня из-под ресниц.

— Правда?

Отодвинув в сторону материал, прикрывающий расплющенное лицо нашей новорожденной, я усмехнулся.

— Знаешь что? Так и есть.

Проведя костяшкой пальца по ее теплой пухлой щечке, я пробормотал:

— Привет, Коко. Приятно наконец-то познакомиться с тобой.

…

АПРЕЛЬ

Я сделал все возможное для дня рождения Коннора — как и обещал.

Однако пятнадцатилетний подросток признался, что вместо того чтобы заставлять нас вырезать или выстругивать что-то ненужное, он попросил Кокос в качестве подарка на день рождения. Он решил, что их имена настолько похожи, что мы назвали ее в его честь (я позволил ему тешить себя иллюзиями).

День рождения Эстель снова выпадал на сентябрь (у меня уже были идеи, как провести его наилучшим образом), а мой по-прежнему проходил в марте без всяких фанфар, потому что мне это нравилось.