Шок и трепет 1978 (СИ) - Арх Максим - Страница 16

Первый — тот, кто пошёл в армию, пройдя жернова дедовщины, скорее всего в конце пути сам станет таким же, как и его предшественники, ибо жить несколько лет и не стать таким же как все, способен далеко не каждый.

Убивший дракона, сам становится драконом. Это было и вероятно это будет всегда.

Ну, так вот, поучаствовав в избиении и унижении новых призывников, психика у молодого человека изменится навсегда, и он потеряет большую часть доброго и вечного. Да, он станет мужчиной. Но мужчина этот будет озлоблен, зол и будет видеть в человеке не друга и брата, а, если не врага, то конкурента по пищевой цепочки.

И чем сильнее в его судьбу вмешается болезнь по имени «дедовщина», чем круче она в него проникнет и перемелет сознание, тем ожесточёней он выйдет в обычный мир. Для такого гражданина сломать кому-то челюсть, ногу или вообще выкинуть в окно того кто ему не угоден, не будет составлять особых нравственных проблем и уж тем более переживаний. Взял да сделал с неугодным, что захотел. «А чего такого? Он мне мешал. Да и вообще, так все делают». Вот что будет у него в голове. И эти слова не просто плод фантазий. Они основаны на историческом факте.

Все прекрасно помнят бандитов 90-х. Так вот, большинство из самых отмороженных были вовсе не уголовниками, а те, кто прошёл через армейскую дедовщину. Выйдя из армии озлобленными на весь мир, закалёнными и уже умеющими подчинять, они без проблем реорганизовались в банды, занимающиеся рэкетом и тому подобным. Вот и получила страна вечные бандитские разборки на каждом углу. И роль дедовщины в этой катастрофе нельзя не учитывать.

А что же второй потенциальный новобранец — тот который сумел в армию не пойти, а «откосил»? Что он? А с ним всё тоже очень не хорошо. Для того чтобы откосить, он если не навредил себе, став инвалидом, то сумел теми или иными способами дать взятку военкому или медработнику, и те выписали ему белый билет или что-то подобное. Зная о том, что твориться в армии он, к своему счастью, туда не попал. Однако своими действиями он нанёс не только урон боеспособности страны, которая потеряла перспективного и отважного танкиста, ракетчика или связиста, но и простимулировал коррупцию.

Теперь военком или медработник понимают, как легко и без особых проблем заработать кучу денег. Всего-то нужно слепить пару-тройку липовых медицинских справок и вот уже тысячи рублей, или даже впоследствии долларов, нашли нового владельца.

Но на самом деле и это ещё не всё. Тот, кто «откосил» с помощью взятки, прекрасно знает, что в армии дедовщина. И он обязательно причинит стране ещё хотя бы два существенных ущерба. Нет сомнения в том, что в разговорах с другими людьми, коих у этого индивида в жизни будет не мало, он будет внедрять свою не безосновательную доктрину: «Там всё плохо, поэтому туда лучше не ходить». И внедрит он её, не в одну пару ушей, на протяжении всей жизни.

Другим же его действием, будет то, что и своему сыну или сыновьям, такой человек не пожелает столь печальной участи, как попасть в армию с процветающим беспределом. Он предпримет всё от него зависящее, чтобы его любимое чадо тоже не попало в горнила дедовщины.

И осуждать его за это нельзя, потому что хороший родитель обязан заботиться о здоровье своих детей.

Так что же мы имеем на выходе? А то, что как ни крути, а получается, что дедовщина в армии изменяет не только сознание юного гражданина, но и уклад жизни, внося свой разрушительный эффект. И, наверняка, если хорошенько покопаться, то очень вероятно окажется, что за поддержкой той самой пресловутой дедовщины, стоят спецслужбы иностранных государств, ибо сказано: «Ищи того, кому выгодно». А кому может быть выгоден распад страны? Только конкурентам по цивилизационному процессу, желающим уничтожить своего ненавистного врага по имени СССР.

А какое наказание предусматривает уголовный кодекс за помощь врагу в уничтожении своей страны? Правильно — высшая мера социальной ответственности — расстрел.

И вот сейчас, я воочию наблюдал, как эта ужасное явление в виде дедовщины, собирается испортить души и жизнь юных, и в большинстве своём ещё крайне наивных юношей, которые по факту ещё являются самыми настоящими детьми.

Я лежал и смотрел, как два пьяных дебила, брызгая слюной из своих поганых пастей, пытаются строить из себя хозяев жизни. Дети не понимают, чего от них хотят. Дети весь день вели себя хорошо. Они делали все, что им говорили старшие — офицеры. Они маршировали, они пели песни, они ходили в баню и парикмахерскую. Они были после долгой дороги. Они волновались, переживали. Они очень, очень устали. И вот, они, наконец, получили разрешение на столь долгожданный отдых. Ведь им нужно набраться сил перед не менее тяжёлым, а быть может более тяжёлым, завтрашним днём. Но отдохнуть им не дали. Объявились возомнившие себя хозяевами и решили своих новых рабов «обжать».

Я помнил, что по нормативам ООН рабство в мире запрещено. Поэтому естественно я собирался вмешаться в процесс порабощения и изменения сознания масс. Я не мог допустить, чтобы на моих глазах происходило столь мерзкое деяние.

Но прямо сейчас вмешиваться не хотел. И не потому, что размышлял над вопросом, стоит ли вмешиваться или нет. Отнюдь. Такого вопроса передо мной не стояло. Я видел зло. Я прекрасно понимал, что это зло. А так как в своей жизни я всегда придерживался постулата, что зло должно быть наказано, никаких сомнений при выборе стороны у меня не было.

А не вмешивался я в конфликт в сию минуту, чисто из воспитательных целей. Я хотел, чтобы до тех, кого построили, поняли, как мерзко быть тварью и издеваться над людьми. Я хотел, чтобы они запомнили этот момент на всю жизнь и никогда не были бы такими, как их мучители.

— Кудрик, смотри какой жирный карась тут плавает и жабрами мотыляет, — заржал второй «дед», показывая на моего знакомца.

— Это он, по ходу дела, на мясокомбинате отожрался! Смотри, Чернявый, какие щёки толстомясые, — Кудрик показал.

— Ага. Ага. Опасный салабон. Обожрать нас может, — продолжал играть Чернявый.

— Нет! Мы ему этого не позволим, — ощерился первый и, подавшись вперёд, заорал прямо в лицо моему негласному охраннику: — Фамилия, гнида толстозадая!

— Петров! — промямлил тот.

— Громче!

— Петров…

«Ого. Ну, на него вы зря наехали. Он, по ходу дела, сейчас им даст просраться», — усмехнулся я, поудобней подправив подушку.

— Сто отжиманий! Вперёд! — вновь заорал кудрявый.

Петров растерянно посмотрел по сторонам, буркнул: «Есть!» и безропотно, упав на пол, принялся отжиматься.

«Легенду, что ль, не хочет портить?» — понял я.

Всё то время пока Петров отжимался, новобранцы стояли в оцепенении и, смотря в пол, боялись лишний раз поднять глаза.

Два пьяных «деда» словно надсмотрщики вальяжно расхаживали вдоль строя, и громко считали:

— Двадцать два… Двадцать три… Быстрее!!

После тридцати пяти Петров заметно сбавил темп, а после сорок третьего отжимания лёг грудью на пол и подняться не смог.

— Ах ты тварь! Отжимайся! — подбежал к нему второй «дед».

— Отжимайся! Пошёл!! — поддержал его кудрявый.

Я видел, что Петров пытается подняться, но не может.

Наконец, оставив от усталости попытки, парень прошептал:

— Не могу больше!

— Ах ты тварь! — заорал кудрявый и неожиданно со всего размаху — ногой с пыра, ударил Петрова в живот.

Я был относительно далеко от места неожиданной экзекуции, поэтому не мог сказать точно, но мне показалось, что я услышал хруст. То, что удар был очень сильный, доказывал и тот факт, что Петров закричал от боли и, перекатившись на другой бок и поджав ноги к животу, заскулил.

— Отжимайся, козёл! — заорал второй и ударил лежащего Петрова ногой в лицо. — Отжимайся, иначе хуже будет!

Другие, стоящие новобранцы, отшатнулись в разные стороны. У всех у них на лицах был ужас. Их было пятнадцать. Мучителей — двое. Но никто даже не подумал объединиться и дать тварям отпор.

События понеслись галопом.