Волшебство по наследству - Лубенец Светлана - Страница 18

– Я сама во всем виновата, Таня...

– Если виновата, то, может быть, стоит извиниться? И все опять станет хорошо...

– Глупо извиняться за то, что мало ценила. Зачем ему мои извинения, если вместо них можно получить восхищение и любовь Юльки Широковой?

– Мало цени-и-ила? – протянула Таня. – Что-то я вообще ничего не понимаю...

– Что тут непонятного? Хотя... я и сама долго не понимала толком, как к нему отношусь. Мне казалось, что как к другу, а оказалось... – На глаза Яны опять навернулись слезы, но она мужественно продолжила: – А ему ждать надоело, когда я в себе разберусь, и тут Юлька, как всегда, кстати подвернулась...

– Так! Все ясно! – резюмировала Таня. – Я с ним поговорю. Или... если хочешь, могу попросить, чтобы Юра прояснил обстановку.

– Тань, ты попробуй лучше сама как-нибудь... осторожно... Хорошо бы дипломатично выяснить, до какой степени он в Юльку влюбился. Может, пока не очень... И у меня тогда еще есть шансы...

– Ладно, – серьезно кивнула Таня, и Яна с абсолютно искренней признательностью прижалась мокрым лицом к плечу своей самой настоящей подруги.

На следующий день Таня утешала хмурую Яну в темном углу между трудовыми мастерскими и физкультурным залом:

– Знаешь, Яна, я все-таки сначала решила с Юрой посоветоваться по интересующему тебя вопросу. Он говорит, что Витька, по его мнению, дурака валяет. Широкова ему сама навязалась...

Яна невесело усмехнулась, поглядев в лицо подруге.

– Я понимаю, о чем ты думаешь, – сказала Самохина. – Я, конечно, тоже Князеву навязалась, а вышло вот как серьезно... Но Юра считает, что тут абсолютно другой вариант.

– Этот другой вариант вполне может повторить ваш, если Юлька как следует постарается.

– Знаешь, Яна, если уж ты и впрямь так страдаешь, то возьми и скажи обо всем Вите. Еще неизвестно, кого он выберет, тебя или Широкову.

– Не могу я, Таня... Стыдно мне...

– Любовь не может быть стыдной! – горячо заверила ее Самохина.

– Да я про другое, – вздохнула Яна. – Скажи, пожалуйста, а Князев про меня тебе ничего странного не говорил?

– Странного? Нет, не говорил. Почему он должен говорить про тебя странное?

– Ну... мало ли... Может быть, он удивлялся, отчего я вдруг Шереметьевым всерьез заинтересовалась?

– Если и удивился, то мне ничего об этом не сказал.

Яна мысленно поблагодарила Юру Князева за то, что он ничего лишнего не рассказал Татьяне Самохиной.

Прямо со следующего урока литературы Николая Брыкуна забрал с собой лейтенант милиции. На выходе из класса Колька оглянулся на Яну и с удивлением пожал плечами. Кузнецова еле дождалась перемены и, забыв про Юльку Широкову, вцепилась в рукав джемпера Шереметьева.

– Витя! – выпалила она. – Что там с Колькой Брыкуном? Не из-за ваших ли фамильных бриллиантов его в милицию забрали?

– А ты откуда знаешь? – не по-доброму усмехнулся Шереметьев.

– Да уж знаю, – вздохнула она.

– Сильно переживаешь?

– Ну... в общем-то... переживаю. Он из-за меня... Серьги, наверно, можно починить...

– Ты и это знаешь? – Витя привалился к стене и исподлобья изучающе рассматривал Яну.

– Да. Он у меня дома их сломал. Я, кстати, вчера два отскочивших камешка нашла. Могу хоть сейчас сбегать за ними. Хочешь? – Яна рванулась к выходу, но ее остановил насмешливый голос Шереметьева:

– Я смотрю, ты за него в огонь и в воду готова!

– Дело не в этом, Витя, – повернула к нему бледное лицо Яна. – Ты не про то думаешь! Он это сделал по дурости, а его милиционер увел, как какого-нибудь уголовника. Ты же можешь заступиться! А я денег на ремонт серег могу дать.

– Миллионерша, значит?

– Не надо смеяться. Правда, у меня всего-то пятьсот рублей...

– И ты готова за Кольку Брыкуна отдать все свои сбережения? – Яркие карие глаза Шереметьева презрительно сузились. – Какая любовь! Какая самоотверженность! Прямо как в романе!

– Витя, ты не то говоришь!

– То я говорю, то! Твой Брыкун – малолетний вор. Самый настоящий уголовник!

– Нет! Он же вернул серьги!

– А кольцо?

– А что кольцо? – Яна почувствовала, как у нее ослабели ноги.

– Кольцо-то не вернул!

– Он говорил, что кольцо не брал! – выкрикнула Яна.

– И ты ему веришь?

– Верю!

– Ну и очень зря! – Шереметьев отвернулся от Кузнецовой, чтобы идти в класс, но она так и не выпустила из рук его джемпер.

– Витя, откуда известно, что кольцо взял Брыкун?

– Странно, ты все знаешь, а об этом почему-то не догадываешься!

– Настя сказала?

– Вот именно, Настя сказала.

– Но почему же она... Мне показалось, что она в Кольку влюблена...

– А пошли вы все с вашими любовями знаешь, куда! – зло вырвался из ее рук Шереметьев.

– Витя, можно тебя на минуточку?

Яна услышала за спиной сладкий голосок Широковой и резко обернулась. Перед ней действительно стояла Юлька, фантастически красиво накрашенная и в новом кожаном пиджачке.

– Некогда мне, – бросил ей Шереметьев небрежно, несмотря на такую ее феерическую красоту, и скрылся за дверями кабинета химии.

Яна с торжеством посмотрела на расфуфыренную Широкову, но та, казалось, ничуть не огорчилась.

– По-моему, тебя с твоей любовью только что послали подальше, – пропела она и небрежным жестом поправила жестко налакированную челку.

Яна задохнулась от возмущения и ненависти, но сразу не нашла, что ответить, и Юлька продолжила:

– И не вздумай стоять на моем пути!

– Юль, а как же твоя старая любовь – Серега Николаев? – Яна постаралась вложить в этот вопрос как можно больше яда и презрения.

– Все течет, все изменяется, – глубокомысленно изрекла Широкова. – Нравился Николаев, нравился, а потом вдруг раз – и разонравился. И тебя, Кузнецова, это совершенно не касается! Тебе стоит усвоить другое, а именно: я за Шереметьева готова выдрать тебе все твои золотые волосы!

– Не стоит, – дрожа от гнева, ответила ей Яна. – Я с тобой драться не собираюсь. Не к лицу как-то... недостойно...

– И правильно. Лучше Кольке в ментовку передачку снеси! Танька твоя Самохина – из грязи да в князи, то есть в Княгини, а ты из Графини – да во Брыкуни! – И Юлька захохотала так оглушительно и вызывающе, что Яна с трудом сдержалась, чтобы не вцепиться в ее блестящую от лака челку.

Вечером того же дня Яна Кузнецова сидела на заборе детского сада рядом с Колькой Брыкуном.

– Конечно, отпустили, – сказал он. – Доказательств же у них нет. Да и к тому же я еще несовершеннолетний. Наверное, нельзя меня в КПЗ пихать. Хотя... не знаю... Сейчас вроде бы уголовная ответственность с четырнадцати лет наступает.

– А тебе разве уже четырнадцать?

– Забыла, что ли? Мы же перед Новым годом отмечали, в декабре у меня день рождения. Я же Козерог по гороскопу.

– Действительно забыла, – вздохнула Яна.

– Вот как ты ко мне отвратительно и наплевательски относишься! Ничего не помнишь!

– Можно подумать, что ты помнишь, когда у меня день рождения!

– Еще бы мне не помнить... Конечно, помню – восемнадцатого мая! – И Коля опять ввернул свое: – Не так ли? – и опять убедился, что это выражение обезоруживает абсолютно любого. Яна тоже не нашла, что ответить. – Сейчас в четырнадцать можно уже и паспорт получить, – продолжил он.

– А ты получил?

– Не-а, успею еще.

– Ой, Колька! Я вспомнила! – ужаснулась Яна. – Ты ведь сказал, что Козерог по гороскопу...

– Ну!

– Витя говорил, что Козерогам ни в коем случае нельзя носить сапфир.

– Можно подумать, что я ношу!

– Я думаю, что даже и держать его при себе опасно. Видишь, с тобой без конца всякие неприятности приключаются! Ты бы мне признался про кольцо, а то как бы еще хуже не было... Мы с тобой вместе придумаем, как из всего этого выкрутиться. Ты, главное, скажи, куда его дел?

– Ну, Янка, ты даешь! Сказал же, что кольцо не брал. Если уж ты мне не веришь, то что про ментов говорить!