Крест и полумесяц (СИ) - Агишев Руслан - Страница 23

— Жив, герой? — имам присел около Зиновьева, молодого парня с окровавленной головой, близ которого суматошно суетилась молодуха весьма знатных статей. — Ничего, оклемаешься. Видел, как ты на разбойников бросился. Герой, как есть герой. Не каждый бы так сделал. Ради красавицы небось старался.

Девка, что влажной тряпкой стирала с его лица кровь, тут же зарделась, как маковый цвет. Судя по бросаемым на парня обожаемым взглядам, без чувств здесь точно не обошлось.

— Ты вот мне что скажи, правда, на пароходе «Елизавета» служил? — у имама даже голос почему-то дрогнул, когда он этот стимбот как-то странно назвал. — Говорят, с паровой машиной даже знаком?

Тот осторожно кивнул. Правда, тут же мучительно поморщился. Разбитая голова, видно, болела нещадно.

— Точно разбираешься? Паровая машина ведь не телега с четырьмя колесами и сеном на ней, — имама почему-то сильно заинтересовало то, что Николка работал на пароходе.

Парень дернул рукой.

— Разумею, господине. Цельных семь годков на сем стимботе отходил по реке Неве сначала юнгой, апосля вахтенным. Под конец всей машинерией занимался, — негромко пробормотал Зиновьев. — Все своими руками там облазил, кажный болт мне, как родной стал. Сам господин инженер Чарьз Берд, что ту машинерию сделал, меня выделял. Сказывал, что талант у меня к машинам…

Разулыбавшись каким-то своим мыслям, имам Шамиль одобрительно хмыкнул. По душе ему пришелся парень. Видно, что рукастый, с головой, грамотный к тому же. Такому любое дело поручить можно.

— Добро. Будешь у меня танк изобретать, — выдал неожиданно предводитель горцев, легонько потрепав раненного за руку. — Начальником завода станешь, а после бронетанковый корпус возглавишь, — с широкой улыбкой продолжил имам. — Согласен? Не тушуйся, герой. Заработную плату тебе положу. На дом и жену хватит, — парень непроизвольно посмотрел на сидевшую рядом с ним девушку. — Думай пока… А я еще со старшиной покалякую.

Поднявшись на ноги, имам пошел к казаку, что о чем-то беседовал с главой обоза.

— Хороших людей привел, Михайло Игнатьич, очень хороших. Благодарствую за труды. Надеюсь, следующие будут не хуже. Мне ведь много людей еще потребно, — имам протянул казаку пергаментный сверток, аккуратно перетянутый тонкой бечевкой. Судя по толщине свертка ассигнаций там было не мало. — Сколько еще грошей надо будет, скажешь. Не скупись, плати всем сколь потребно. Чтобы моим обозам ни единого препятствия не было. Чтобы у людей кормежка и одежка хорошей были.

— Уразумел, — старшина благодарно кивнул и засунул сверток за пазуху. — Все сделаем, как надо. На каждой заставе у меня свои людишки есть. Предупреждены про обозы. В станицах продукты приготовлены. Ковали ждут, вдруг коней подковать нужно будет или тележные колеса починять придется. Только, друже…

Для Карпова имам Шамиль кунаком был. Другом, по русски говоря. Месяц назад свела их судьба на кривой горной дороге. Казак, будучи тогда в сторожевом разъезде, своего коня потерял. Со всех сторон подступали к нему горцы-кровники, которые с него кровью спросить хотели. Если бы тогда имам Шамиль не перекупил долг крови, лежать бы ему в сырой земле или на османских галерах невольником плавать. С той поры они дружбу и водили.

—…Еще раз скажи мне, не сшибку ли новую с нами затеваешь? Не задумал ли с новой силой обрушиться на военную кавказскую линию? — не раз уже Карпов то так, то эдак задавал этот вопрос, страшась стать иудой и виновником смерти своих товарищей-казаков. — Лучше скажи мне сразу. Не могу я против своих пойти. Понимаешь, не могу, — казачина рванул на шее тесный ворот платья, обнажая волосатую грудь. — Поклянись по своей магометанской вере, чтобы успокоение моей душе было.

… Этот обоз из тридцати шести повозок и телег был уже третьим, которым казачий старшина Карпов проводил из тифлиских пределов через кавказскую военную линию в земли имамата. Хоженой дорожка стала. Знакомой для проводников и обозников, которые уже не тряслись от страха при каждом шорохе, а важно объясняли рассказывали остальным про глубокие ущелья, про бездонные горные озера, про далекие аулы. В каждой казачьей станице, через которую проходил такой обоз с переселенцами, уже никто не провожал их плачем и не принимался истово крестить, пугая собственных детишек. Понимали станичники, что не на смерть люди едут, а новой лучшей жизни ищут. Многие из казаков сами в горных аулах, что склонили голову перед имамом Шамилем, были. Много чего диковинного рассказывали, во что и не верилось. Сказывали, что в глубине гор есть целое русское селение, где живут почти все православные по своим обычаям и традициям. Землицу пашут, коров и овец разводят, ремеслом занимаются. Никого им препону и притеснений нет от местных. Даже церковь поставили со звонницей.

Правда, под хмельком и с глазу на глаз, местные про другое рассказывали. Мол, место там хорошее, но иногда дела странные творятся. В горах видят людей, что как ангелы парят в облаках. В пещерах, откуда уголь и земляной жир добывают, страшные вододейственные машины стоят и целыми днями работают. Иногда, сказывали станичники, в горах слышались страшные взрывы. Часами что-то грохотало, словно Всевышний гневался на людской род за их грехи. После кто по-смелей ходил в горы и видел, как на месте непроходимых ущелий появялись дороги…

Строить большое нужно с малого…

В родовом селении имама Шамиля намечался большой той. Еще со вчерашнего дня прибывали гости — и пешем, и конным ходом, с подарками и дарами. Селились по родным и кунакам. Кому же места не хватило, то шатры разбивали прямо в долине у селения. Благо шатров было вдоволь. Имам своим гостям, да хранит его Всевышний, даже ладные железные печурки выдал с чудным именем «буржуйка». С такой штукой никакой мороз не страшен. Кинул в нее пару полешек или кизяков, которых в достатке, сразу жарко в шатре становится, как в летний полдень.

С самого раннего утра в центре аула возле мечети шумно и многолюдно. Сколачиваются длинные столы, рядом прилаживают лавки. Женщины мечутся с посудой. Мужчины суетятся возле больших казанов, в которых томится ароматный плов, жирная похлебка из баранины. На стол несут завернутый в чистую серую холстину овечий сыр, душистые караваи хлеба, молок в кувшинах.

Рядом стоят, опершись на посохи и клюки, седобородый аксакалы. Кутаясь в лохматые бурки, довольно окидывают взглядом сельчан, готовящихся к празднеству. Душа радуется от такого зрелища: с радостными криками бегают ребятишки, готовится праздничная еда, ведется неспешная беседа. Что еще нужно старому человеку?

Радовался и Ринат, что в окружении своих телохранителей вышагивал к мечети. Сегодня большой день, будут чествовать первых выпускников его новых мяктебе[1], специальных школ для будущих управленцев. Больше года здесь, в его родовом селении, обучали собранных со всего Кавказа ребятишек, отобранных его наибами за сообразительность, любознательность и не зашоренность. В особую программу входили и традиционные предметы — богословие или основы религии, чтение, письмо и счет, и необычные, о которых здесь раньше и слыхать особо не слыхивали. Это география, основы физики и химии, экономика и немного военного дела, которые большей частью преподавал сам Ринат или специально нанятые им учителя.

Конечно, пока это всего лишь безусые мальчишки с восторженными взглядами (еще бы, они учились у самого имама Шамиля, меча Пророка и заступника мусульман!). Только пройдет еще немного времени, и они станут совсем другими. Наберутся опыта, терпения и знаний. Главное, проникнутся духом единого Кавказа, общего дома для всех, независимо от тейпа, разреза глаз, цвета кожи и даже вероисповедания. Увидят преимущества и блага мирной жизни. После пойдут нести слово об этом по всему Кавказу. Они станут его словом этому миру, словом о новой жизни. Чем Бог не шутит, а может он, в конце концов, даже решиться написать свое Евангелие, как это делали пророки Христа. Будет и у него свое Слово о Боге…