Игры мажоров. Хочу играть в тебя (СИ) - Ареева Дина - Страница 53

Это томительно. Изнуряюще. Это так сладко, что я покусываю язык Никиты, а сама начинаю ерзать под его руками.

Ник отрывается от моих губ, задирает футболку, и горячий язык касается соска. Меня простреливает так, что я ахаю и пытаясь отстраниться. Он меня не выпускает, теребит языком и зализывает поочередно то один сосок, то другой, и меня накрывает лавиной незнакомых ощущений.

Это и сладко, и мучительно одновременно. Инстинктивно развожу колени шире, рукой тянусь к паху Никиты. Заползаю за широкую резинку трикотажных штанов и накрываю ладонью член. Затуманенным сознанием понимаю, что соскучилась.

Он такой твердый, что кажется каменным. Твердый и бугристый от вздувшихся, натянутых вен. Он пульсирует у меня в руке, и я начинаю двигать ладонью так же, как делала это в душе. Никита просовывает руки мне под ягодицы и одним движением стягивает шорты вместе с бельем.

Не успеваю пискнуть, он толкает меня на столешницу и разворачивает, теперь я полностью лежу. Со спущенными до колен трусиками и шортиками, боги, какой у меня сейчас вид...

Но эти мысли выбивают пальцы, разводящие складки. Судорожно подаюсь навстречу, и когда горячий влажный язык касается мокрых складок, я выгибаюсь дугой, не в силах сдержать стон.

Никита придавливает обратно. Он вылизывает, оттягивает губами мокрую плоть, снова водит горячим крепким языком по набухшим складкам.

Мир перед глазами кружится калейдоскопом, кровь пульсирует в висках, я слепну и глохну. Нервные окончания оголены до предела, между ногами становится все влажнее и горячее.

Мрамор холодит кожу, но ни капли не охлаждает. Вздрагиваю каждый раз, когда язык Никиты проходится по промежности, наслаждение расходится по телу волнами.

Поворачиваю голову и вижу прямо перед собой налитый член, скользящий в моей руке. Нестерпимо хочется попробовать его на вкус, тянусь ртом и облизываю край набухшей головки. Теперь Никита стонет глухо и протяжно, его язык проникает туда, где уже все горит.

Обхватываю головку губами, смачиваю слюной, прохожусь языком по уздечке. Никита шипит и выгибается.

— Блядь, — стонет он, — глубже, Маша, возьми еще.

Толкается в рот, сильнее раздвигает мне ноги и впивается в промежность. Его язык находит самый чувствительный бугорок, и я, не в силах справиться с захлестывающими ощущениями, кричу.

Член во рту напрягается, Никита резко отстраняется, рывком поднимает меня со столешницы и вжимается бедрами.

— Ну кончи же, Маша, кончи для меня, — шепчет он, прикусывая за язык губами. Они блестят от моей смазки, смешанной с его слюной.

Сжимает мою руку в кулак, толкается в нее членом. Проникает в меня двумя пальцами, а большим находит клитор.

— Ну давай же, — горячий шепот проникает в подкорку, и я со стонами насаживаюсь на пальцы.

Несколько одновременных мощных толчков, я кричу, сокращаясь на его руке, а на меня брызгает горячая, пряно пахнущая сперма.

Глава 33

Маша

Некоторое время мы судорожно дышим, прижавшись друг к другу лбами. Никита облизывает губы и хищно приподнимает уголки:

— Вот видишь, все ты можешь. И без всякой любви. Это же лучше, чем дрочить каждому в своей комнате, да?

Щеки в момент вспыхивают, хочу отстраниться, но его рука крепко захватывает затылок и давит обратно. Упираюсь ладонями в литую грудь.

— А трахаться еще приятнее, Маша. Это можно делать часами. Давай попробуем... Я покажу, тебе понравится, вот увидишь... — Никиту уже ведет.

Его голос становится хриплым, восстановившееся дыхание снова учащается. Сердце пульсирует в руку, член утыкается в живот.

— Давай, Маша, раздвигай ножки, — хриплый шепот раздается где-то в самой глубине подсознания, и я инстинктивно развожу ноги.

Моя футболка улетает в угол вслед за футболкой Топольского. Его руки сжимают полушария, сводят их вместе, язык блуждает от одного соска к другому. И меня выкручивает от удовольствия.

Это так порочно и сладко одновременно, что между ногами мгновенно становится мокро. Рука Никиты касается липких и влажных складок, головка члена упирается туда, где снова сладко и мучительно ноет.

— Может быть немного больно, потерпи. Расслабься... — снова обволакивающий шепот. Я обнимаю теплую шею, прижимаюсь губами.

Головка начинает проталкиваться, лоно расширяется, пропуская ее внутрь. Боюсь выдохнуть, и тут...

Снова как тогда, в спальне Ника, я стою с раздвинутыми ногами, прижимаю ладони к холодной стене. Такие же холодные пальцы равнодушно разводят складки, а затем жгучая распирающая боль пронзает насквозь.

Отталкиваю Никиту, сползаю с его члена и свожу ноги. Закрываю руками лицо и опускаюсь на пол, утыкаясь в колени. Ник с глухим «сука, да что опять такое» прячет налитый член в штаны и садится напротив на корточки.

Лучше бы он ушел. Я не могу поднять голову и посмотреть на него. Он ни при чем, я не хочу, чтобы он считал себя виноватым. Он наоборот меня спас.

И мне с ним правда было бы хорошо...

— Маша, что? — голос Никиты звучит напряженно, дыхание рваное, прерывистое. — Что с тобой, говори?

Он встряхивает меня за плечи, и я всхлипываю.

— Они здесь, Ник. Они все смотрят...

— Кто смотрит, Маша? Здесь никого нет, только я, — Никита пытается меня уговорить, но я отнимаю руки от лица и вымученно смотрю ему в глаза.

— Все, Никит. Все смотрят. Феликс, Коннор. Саймон. И еще... — на большее меня не хватает, отвожу взгляд. Ник сдавливает руками голову.

— Блядь, Маша, ты что, все так хорошо помнишь?

— Не все, — шепчу, смаргивая слезы, — но когда ты в меня... помню. А они смотрели. Лицо каждого помню...

— Надо было тебе большую дозу дать, — мрачно говорит Никита. В глаза он мне тоже не смотрит.

Встает, рывком поднимает меня за плечи. Тянется за салфетками, вытирает мои живот и бедро. Наклонившись, подбирает с пола свою футболку и натягивает на меня. Стою с прижатыми руками, как запеленатая.

Топольский выходит из кухни. Судя по шуму на лестнице, он взлетает вверх, переступая через две ступеньки.

Просовываю руки в рукава, поднимаю с пола шорты с трусами и быстро иду в свою комнату. Снимаю футболку Никиты, захожу в душ и встаю под колючие горячие струи. Остатки спермы на коже высохли и стянули кожу.

Ловлю себя на том, что мне жалко ее смывать. Навожу струю и размываю по телу белесые разводы. Прохожусь по внутренней стороне бедер, руки касаются промежности, которая тут же отзывается, демонстрируя готовность номер один.

Здесь внизу все такое натертое и набухшее, что собственные прикосновения вызывают прилив неконтролируемого, болезненного возбуждения.

«Это лучше, чем дрочить каждому в своей комнате», — звучит в ушах голос Никиты, и я опускаю руку.

Ты прав, Ник, так лучше.

Направляю струю между ног, не касаясь руками, и намеренно делаю воду погорячее. Быстро намыливаюсь гелем, смываю и заворачиваюсь в полотенце.

Выхожу из ванной комнаты и так в полотенце и сажусь на кровать. Футболка Ника небрежно брошена рядом, раскладываю ее на постели, расправляю ладонью. Глажу мягкую ткань, сбрасываю полотенце и ложусь, накрывшись футболкой.

Зарываюсь в нее носом, задыхаясь от желания. Ткань пропитана его запахом — немного табака, дорогой парфюм и сам Никита. Раньше он пользовался другим ароматом, но даже если бы мне завязали глаза, я бы узнала его по запаху.

Мягкий трикотаж ласкает соски, хочется потереться об него, подвигаться. Между ногами снова становится мокро.

Что он со мной сделал? Я себя чувствую пошлой и развратной, но стоит вспомнить горячий твердый язык, который теребит соски, лижет между такими же горячими мокрыми складками, становится все равно.

Ну и пусть. Я знаю, что ни с кем другим такого не будет. Это все ощущается так ярко и остро только потому что с Никитой. И ни с кем больше.

Он неправ, что без всякой любви. Это у него без любви, а у меня все как раньше. Я по-прежнему люблю его до цветных точек в глазах, пусть ему это и не нужно. А то, что не нужно, он сам сказал.