Игры мажоров. Хочу играть в тебя (СИ) - Ареева Дина - Страница 38

Мы сверлим друг друга яростными взглядами, он с силой хлопает дверцей машины.

— Хорошо. Иди в дом.

Резко разворачиваюсь, дом покачивается и переворачивается вверх тормашками.

— Блядь, Маша... — Ник подхватывает меня у самой земли. — Тебе нельзя делать резких движений.

— Не буду, пусти, — пробую встать на ноги, Никита пресекает попытки и поднимает меня на руки.

Слабо сопротивляюсь, но он уже вносит меня в дом.

— В комнате Лии я жить не буду, — предупреждаю, глядя в сторону. — Лучше на террасе.

Он ничего не отвечает, поднимается на второй этаж и вносит в большую комнату с панорамными окнами, выходящими в сад. Я здесь точно не была.

— Я завтра привезу твои вещи, — говорит Никита, опуская меня на пол, — сейчас оденешь мою футболку.

Ничего не отвечаю, жду, когда за ним закроется дверь, и иду в душ. Стягиваю толстовку, юбку, трусы с багровыми пятнами. На ногах разводы из запекшейся крови. Пробую отскрести ногтем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Внезапно пол дает резкий крен и встает под углом сорок пять градусов. Упираюсь руками в стену и двигаюсь по ней к душевой зоне. Хорошо, что здесь никаких перегородок.

Но когда добираюсь до крана, силы меня покидают. Перед глазами снова все плывет, и я сажусь на пол, обнимая колени. Как можно по собственной воле принимать эту дрянь?

Хлопает дверь, от потока прохладного воздуха тело покрывается мурашками. Отстраненно думаю, что сижу перед Никитой голая.

— Уходи, — говорю сквозь стиснутые зубы. — Зачем ты пришел?

Плечи попадают в мощный захват, меня рывком поднимают вверх и ставят на ноги. Упираюсь руками в твердую грудь, пальцы скользят по теплой коже. Тоже голой. Короткой вспышкой мелькают кадры из гостиной, и меня озаряет догадка.

— Ты же не кончил, да, Никита? Пришел за продолжением? — бью по обнаженным плечам. — Купил себе игрушку? Ну давай, чего смотришь?

В подтверждение моих мыслей он толкает меня к стене. Начинаю вырываться, пробую достать до его лица ногтями.

— Ты такой же как они, ничем не лучше. Зачем ты с ними? Тебе нравится ломать, да? Нравится унижать, когда перед тобой преклоняются. Я ненавижу тебя, Топольский, понял? Ненавижу!

Он ловит мои руки, заводит их за спину и наваливается сверху. Внезапно с потолка на нас обрушиваются тысячи ледяных иголок.

Вздрагиваю и инстинктивно хватаюсь за Никиту. Пальцы цепляются за шлейки джинсов.

Так он... одетый?

Прокачанная рука вжимает мое лицо в тело Топольского.

— Чшшш, — слышу над головой, — успокаивайся, Маша, все хорошо.

Проворачиваю голову и сама прижимаюсь щекой к его груди. Сверху льются холодные струи, отчего его кожа кажется горячей, и я удивляюсь, почему от нас не идет пар.

Джинсы Никиты мокрые насквозь. Ему явно неудобно, но он не уходит. Отрываю щеку, поднимаю глаза. Никита стоит, запрокинув голову, и ловит ртом ледяные капли. Они текут по его лицу серебряными дорожками, срываясь с подбородка таким же серебристым водопадом.

— Ник, — зову его, стуча зубами, — Никит, я замерзла.

Ледяная вода сменяется горячей, спасительное тепло окутывает тело, и мне снова хочется сползти вниз.

— Меня ноги не держат, — бормочу и упираюсь лопатками в стену. Между коленей вдавливается нога, обтянутая мокрой джинсовой тканью и припечатывает меня к стене.

— Только не кричи, что я тебя насилую, ладно?

Сил хватает только на то, чтобы кивнуть. Никита вспенивает шампунь на моих волосах, а я стараюсь не думать, откуда у него дома женский шампунь. Гель на тело нанести я уже не даю.

— Спасибо, что помог. Дальше я сама. Ты иди, тебе надо снять джинсы.

— Успею, — он приваливается к стене и поддерживает меня за локти.

Я быстро смываю гель, заворачиваюсь в полотенце и решаюсь посмотреть Топольскому в глаза.

— Я буду спать. Спокойной ночи, Ник.

— Спокойной ночи, — он отжимает штанины и быстро выходит из душа.

Захожу в спальню и обнаруживаю свою сумку. Когда Никита успел ее забрать? Достаю телефон, кладу на тумбочку.

Надеваю футболку и ложусь на застеленную кровать, поджимаю ноги. Закрываю глаза и тут же открываю из-за вибрирующего звука ожившего телефона. Беру его в руки, смотрю на экран.

Демон.

«Маша. Маша, ты где?»

Не отвечаю. Заношу палец, чтобы смахнуть его в черный список.

Демон пишет...

«Маша, я все знаю. Я не успел, прости. Я опять все проебал»

Не могу решиться, открываю беседу.

«Я больше не буду тебе писать, Демон. Не смогу»

Он отвечает после паузы.

«Все плохо, да?»

Не вижу смысла обманывать.

«Да».

И сразу пишу вдогонку:

«Ты ни при чем. Я сама к ним поехала»

«Я знаю...»

Мы молчим. В последний раз можно и помолчать.

Демон пишет...

«Они ответят. Я тебе обещаю. Каждый. Ты мне веришь, Маша?»

Даже если не верю, что это изменит? Я любила нашу дружбу.

«Верю»

«Он тоже заплатит. Клянусь»

Колеблюсь, часы отсчитывают секунды. Не сомневаюсь, кто «он»

«Ты хочешь этого, Маша? Скажи»

В последнем слове мне слышится не просто надрыв. Крик.

«Да»

Нажимаю «Отправить» и выключаю телефон.

Глава 24-1

Никита

Медленно выпускаю дым, он струйкой тянется вверх и рассеивается под потолком. Снова затягиваюсь. Сто лет не курил, эта пачка завалялась с последней вечеринки. Кто-то забыл на террасе, я не стал выбрасывать.

Думал, буду еще народ собирать. Мне они нахуй не нужны были, эти вечеринки. Но если бы ей снова понадобилось, если бы она снова захотела. Сама или с подружкой...

Огонек на кончике сигареты слабо освещает коридор. Сейчас он догорит, и все вокруг опять погрузится в темень. Мрак. Такой же, как в моей душе.

Такой, как вся моя ебаная жизнь.

В страшном сне, в самом, сука, страшном кошмаре мне не могло присниться то, что произошло.

Затягиваюсь, выдыхаю. Нащупываю рукой бокал, делаю глоток. Виски привычно бежит по гортани, но не растекается затем по телу горячими струйками, а проваливается прямо в желудок, обдавая нутро ледяным холодом.

Это уже третий бокал, а эффекта ноль. Так бывает на адреналине, я знаю, меня потом накроет, когда откатывать начнет. Точно как та дрянь, которую я Маше скормил.

Надо притормозить, я должен оставаться здесь, прислушиваться к ее дыханию. Потому что именно сегодня я понял, что значит потерять ее по-настоящему.

Когда по-настоящему потерял.

Плечом толкаю дверь, вслушиваюсь в темноту. Она спит, уже давно уснула, а я так и не смог заставить себя уйти.

Тишина кажется подозрительно кричащей, и внутренности вмиг покрываются ледяной коркой. Страх толкает в сердце, оно с готовностью отзывается и начинает стучать быстрее. По стенке вытягиваюсь вверх, выпрямляюсь на негнущихся ногах — когда это они затекли? Я здесь не так давно.

Сотни иголок впиваются в тело. Руками разминаю голени, перекатываюсь босыми ступнями с пятки на носок и обратно. Иду в спальню.

Стараюсь ступать максимально неслышно, прохожу вглубь.

Она лежит, свернувшись под пледом. Так и уснула в моей футболке поверх неразобранной постели, я потом принес плед и укрыл. Нависаю над ней и целых несколько жутких секунд не слышу ее дыхания. Целую ебаную вечность.

В голове короткой очередью выстреливают кадры, где я на Мазерати врезаюсь в отбойник. Или в опору. Или слетаю с моста. Похуй. Если без нее, то уже все равно.

Оказывается, я никогда и не жил без нее по-настоящему. Пусть ее не было рядом, подсознательно я знал, что в эту самую минуту она пьет кофе. Смотрит в окно. Или в телевизор. Или в телефон. Или даже она с кем-то, пусть не со мной. Пусть при этом сводит внутренности и выворачивает кишки наружу от боли.

Но что такое настоящая боль, я понимаю только сейчас.

Сам блядь не дышу. Замираю. Маша во сне вздрагивает, возится под пледом и переворачивается на другой бок. Хочется рухнуть рядом, но делаю над собой усилие и опускаюсь на колени возле кровати.