(Не)добрый молодец (СИ) - Птица Алексей - Страница 34

Белозёрцев взял в руки ножны с турецкой саблей и осторожно потянул рукоять на себя. Клинок вышел легко, словно только того и ждал. Замечательный клинок! Вадим полюбовался холодным блеском оружия и аккуратно положил на верстак, потом снял с себя куртку и принялся срезать с неё капюшон. Завтра же он отдаст весь прежний прикид на тряпки и переоденется в местную одежду, чтобы стать, как в пародии на слоган в рекламе Газпрома, то бишь — не выделяться!

Отрезанным капюшоном он стал очищать лезвие от пятен ржавчины и попытался отполировать его с помощью золы и песка. Получилось на удивление хорошо, клинок полностью очистился от ржавчины и даже немного заблестел. Это принесло чувство удовлетворения Вадиму. Вложив саблю обратно в ножны, он взялся за пистолет. Дедовское ружьё было и проще, и одновременно сложнее древнего экземпляра пистоля, что лежал сейчас перед ним.

Пистоль или пистолет, как по привычке называл его Вадим, представлял собой короткоствольное оружие со слегка изогнутой ручкой, заканчивающейся латунным яблоком. Ложе его вытесали из орехового дерева, ствол имел довольно крупный калибр. Кремниевый замок пистоля выглядел изрядно загаженным, и Вадим взялся его почистить. Приступив к разбору, он заметил, что самого кремня в зажиме нет.

Дело это несложное, и Вадим, имеющий опыт в обращении с ружьём, довольно быстро разобрался в механизме пистоля. Взяв тряпочку, он попытался очистить ствол от нагара, но без масла и керосина это получалось плохо. К тому времени, когда возвратился кузнец, пистоль оказался почти вычищен, вот только машинного масла Вадим не нашёл, о чём сразу сказал Елизару.

— Ружейное масло? Это что ещё за хрень? Есть у меня костное масло, его дам, но чуть.

— А мне чуть и нужно.

Обрадовавшись, Вадим с благодарностью принял маленький кусочек твёрдого масла и, размазав его по лоскуту, оторванному от капюшона, начал натирать ствол и механизм пистоля, переключившись затем на клыч. Кузнец же, понаблюдав за действиями Вадима, принялся за свою работу.

— Настоятель очень доволен тобой, сказал, что можешь заселяться в келью, которая недалеко от моей, а Аким пусть один спит и храпит себе в удовольствие. И от дежурств ночных тебя тоже освободили. Пусть другие дежурят, раз сами не могут ходить в село. То, я думаю, справедливо будет.

Вадим кивнул. Конечно, справедливо. Теперь хоть полуночные бдения прекратятся, и не надо будет мёрзнуть по ночам.

— Я смотрю, тебе полностью нужна новая одежда?

— Да, — согласился Вадим.

— Хорошо, скажу Ефросинье, она сошьёт тебе новую, вместо старой, а пока походи в той, что у тебя в келье лежит, а эту сдай ей на тряпки, да на лоскутки, порадуй бабу необычной материей, а то она, глупая, и не верит, что есть такая.

Вадим кивнул, обязательно порадует. Всё отдаст, кроме трусов, которые приходилось часто стирать и надевать поутру не высохшими до конца, да видимо, придётся в скором времени и с ними расстаться. Замены всё равно им нет, так что, будет ходить, как все, проветривать хозяйство в штанах. Тоже вариант.

А кузнец продолжал.

— Вот с обувью беда, нет ничего. Деньги, чтобы купить, есть, а купить не у кого. Что же, разберёмся с мертвяками и пойдём в Козельск. Он тут недалеко, можно было бы и на челне по Жиздре сплавиться, но все челны маленькие и старые. А так лучше пешком, через лес.

Вадим кивнул, ну нет, так нет, потерпит.

— Ну, пойдём, оружие своё возьми. В церковь сначала зайдём, там положишь его у алтаря. Братья всенощную будут стоять, заодно и его очистят от скверны, то благое дело.

— Так это когда же оружие благим делом казалось? — не выдержав, спросил Вадим.

— Оружие само-то, да, не благое, но смотря в каких руках и на какое дело пущено.

— Так известно на какое, чтобы убивать.

— То так, да не так. Ежели ты свой дом родной от ворога защищаешь или, положим, зверя какого убиваешь, то на благое дело направлено. А ежели для грабежа, да на убийство, то на воровское да нехорошее. Понял али нет?

Вадим вздохнул, философский дискурс ожидаемо свалился в банальщину. Спорить бесполезно, в какую сторону повернёшь, то и доказательство. Да, руки могут быть одни и те же, а действия разные. Перестав дальше развивать эту тему, Вадим последовал за кузнецом. Забрав свои вещи из кельи Акима, он переселился в другое здание, где жили иноки и привилегированный персонал монастыря.

Предоставленная Вадиму келья оказалась небольшая, но довольно уютная. Топчан, икона в углу, табуретка и стол. Всё, что нужно. Вспомнилась Агафья, но её к нему пока не пускали. Раздевшись, он накрылся грубым домотканым одеялом и заснул.

На следующий день Вадим приступил к работе с кузнецом. Временами приходил и отец Анисим, учил его всяким премудростям, начиная от правописания до вязания лаптей. Оружие в церкви освятили. По словам отца Анисима, приходил сам настоятель и все три инокини. Жизнь шла своим чередом, и Вадим стал потихоньку втягиваться и привыкать. Да и как по-другому?

С кузнецом они переплавили несколько кинжалов и сделали парочку новых. Себе Вадим заказал небольшую финку и показал примерный желаемый рисунок на ней. Кузнец, удивлённо покачивая головой, сделал что-то похожее. Время шло, Вадим учился, никто не высказывал желания в очередной раз посетить село. Зато стали поправлять забор вокруг монастыря, на всякий случай.

Все выжившие крестьяне устали сидеть внутри монастыря, время шло, а им нужно обрабатывать поля, да собирать овощи и фрукты, иначе зимой и без всяких бесов и мертвяков все от голода вымрут.

Обстановка неизвестности плохо влияет на людей. Назрела необходимость идти в Козельск, но настоятель не решался некого туда отправлять. Одного кого отправить в это время — значит, потерять. Двоих или троих, да без кузнеца — также опасно. Ведь бойцов у настоятеля оказалось всего двое — Елизар да пришлый отрок Вадим, остальные только создавали видимость бойцов, чем таковыми являлись. Отец Варфоломей это понимал и не отправлял.

Охрана и защита Пустыни оказались для него дороже личной выгоды и новостей. В конце концов, кто-то же должен был прийти к ним. О том, где находится обитель, знали как жители Козельска и нескольких окрестных деревень, так и паломники. Но за это время никто в Пустынь не приходил. День шёл за днём, а ничего не менялось, как считал настоятель и Вадим, но так не считали другие.

Например, инок Серафим с жадностью прислушивался к разговорам о мертвяках. Его душа жаждала знаний, а мертвяки, неизвестно откуда взявшиеся и размножающиеся подобно чуме, казались интересны.

Его прямо тянуло к запретным знаниям. Он каждый день молился, замаливая грех познания, но что-то иррациональное внутри заставляло его вновь и вновь идти на риск. Очевидно, что ему нужен был хоть один экземпляр мертвяка, чтобы изучить его. Но для этого придется идти в село, а он боялся, да и идти одному глупо. Настоятель уже говорил несколько раз, что пора бы очистить село полностью и вернуть туда крестьян, поэтому надобно спешить. «Но нужен подельник, — думал Серафим, — да такой, чтобы в любом случае держал язык за зубами».

Такого можно только заинтересовать трофеями, найденными в брошенной деревне. Да и сам Серафим рассчитывал разжиться деньгами или нужной ему утварью. Людей в Пустыни обитало немного, и Серафим уже несколько раз в уме перебрал тех, кого можно будет соблазнить походом в деревню. Таких, по его мнению, оказалось двое — Митрич и Аким. Митрич вскоре отпал, потому как шибко опасался и любое упоминание о мертвяках тут же выводило его из душевного равновесия. Оставался Аким.

Но и Акиму не так просто было предложить поход, особенно тайный. Тут нужно знать тонкости души крестьянина, и Серафим догадывался, что можно предложить Акиму за его помощь.

Зависть! Акимом всегда двигала зависть и жадность, на этих чувствах Серафим и собирался сыграть. Застав Акима одного за ремонтом стены, Серафим издалека начал разговор.

— Здравствуй, Аким!

— И тебе не хворать! — грубо ответил тот.