Помереть не трудно (СИ) - Зимин Дмитрий - Страница 39

Клыки мои выдвинулись, рот распахнулся… Я почувствовал вкус его пота на языке, и теперь он не казался мне отвратительным. Он был сладким, манящим, желанным. Горло свело судорогой предвкушения.

Нет. С хрустом сжав челюсти, я спрятал клыки. Я не буду пить кровь. Не стану тем, кто отнимает жизнь. Я — не такой.

Живот скрутило огненной судорогой. Весь мой организм, всё моё тело жаждало этой крови. Сопротивлялся лишь разум.

Меня охватила агония.

Вот она, вена! Стоит лишь открыть рот — и придёт облегчение. Наступит счастье…

Честное слово: больно было так, словно меня окунули в кипящее масло. А во внутренности лили расплавленный свинец.

Зажмурившись, откинув голову как можно дальше, я закричал.

И в этот момент лопнул какой-то последний барьер. Вдруг, неожиданно, по венам потекла сила. Она была как искрящийся ручей, как поток игристого вина — сладкий, терпкий и необыкновенно вкусный.

Несколько мгновений я наслаждался этим потоком, бессмысленно и безмолвно. А потом пришло понимание.

Это сила вервольфа! Это её я поглощаю с таким удовольствием. Мы до сих пор находились в клинче, в тесном контакте… и я впитывал его энергию всем телом.

Осознав это, я тут же отпрянул. Оттолкнул от себя вервольфа, и пятясь, отполз подальше от него, в конце концов уперевшись в прутья Клетки.

Мне было наплевать, как это выглядит со стороны.

Я ожидал, что оборотень сейчас встанет, что он бросится на меня, чтобы нанести последний сокрушающий удар… Но он не шевелился.

Зал замер, затаив дыхание, вместе со мной. Я не понимал, что происходит.

Как же так? Он же мордовал меня, как хотел. Захват — это была просто попытка, предпринятая от отчаяния. Как последнее средство, последний шанс не сдаться без боя…

В клетку осторожно вошел другой вервольф — тот самый пожилой здоровяк, с которым договаривался шеф.

Алекс и Неясыть шли за ним.

Вервольф подошел к неподвижному телу, опустился на колени, перевернул его на спину… А затем посмотрел на меня.

Я поднялся, но так и стоял, прижавшись к прутьям. Они давали опору. Без поддержки Клетки я бы упал.

— Чистая победа, — сказал вервольф. Подошел к Алексу и протянул тому руку.

— Он мёртв? — я не сразу понял, что эти слова произнесло моё горло.

— Ты победил, — ответил Алекс.

Глава 14

Отпустив руку вервольфа, Алекс подошел ко мне и встал рядом.

— Ты победил, кадет. Победил в честном поединке. Поздравляю.

В глазах у меня помутилось. К горлу подкатило, и если бы в моём желудке было хоть что-то, кроме пары глотков клюквенного сока — меня бы вырвало.

Несмотря на отчаяние, я чувствовал необычайный подъём сил. Под кожей словно пузырилось шампанское, омывая тело волнами жара. Хотелось кричать. Издавать победные вопли, прыгать до потолка…

Я убил его, — мысль с трудом пробилась сквозь эйфорию. — Я высосал всю его силу за считанные секунды. Теперь она моя.

Тело, которое вервольф растил десятки лет, кормил, тренировал, учил драться и гонять на мотоцикле — теперь мертво. Оно ничего не значит.

Я же могу выпустить всю его силу в одной вспышке ярости — я знал, я чувствовал, что так может быть. Это внушало отвращение и… трепет.

А за пределами клетки ждала толпа. Сотни жадных взглядов пытались проникнуть сквозь прутья, чтобы насладиться зрелищем победы. Стать причастными.

Я чувствовал на себе эти голодные ждущие взгляды, ощущал их нетерпение и желание, в ноздри мои проникал запах разгоряченных тел.

Если я не выпущу хотя бы часть энергии, я взорвусь.

Понимание настигло, как вспышка. Как озарение. Меня словно бы толкнуло в центр Клетки, туда, где неподвижно лежало тело вервольфа.

Встав над ним, я раскинул руки и закрыл глаза. Сила потекла наружу, как солнечные лучи. Она докатилась до первых рядов, затопила их, двинулась выше, выше, добралась до стен и потолка…

— Хватит, — кто-то положил руку мне на плечо. Проскочила искра — удар был сродни электрическому. — Хватит, кадет, — повторил Алекс. — Не трать понапрасну то, что мгновение назад было чужой жизнью.

Я выдохнул и поник головой. Мне было стыдно. Поддавшись порыву, я перестал контролировать себя и стал… Кем? Я не знаю.

— Владыка, — Неясыть упал на одно колено и склонил голову передо мной.

Ничего не понимая, я отшатнулся и ударился спиной о прутья клетки. Рядом был выход, и я вывалился наружу, почти ничего не соображая, ничего не видя вокруг.

…Владыка… Владыка… — я не понимал, это эхо от слов Неясыти у меня в голове, или шепот, который доносится из толпы.

А потом ещё один стригой, который стоял совсем рядом с помостом, упал на одно колено и склонил передо мной голову. За ним — ещё один и ещё.

Волна прокатилась по всему помещению. Стригои падали на колени, склоняли головы и протягивали ко мне руки. От них шли волны восхищения, благоговения и покорности.

Я зашатался, чуть не упал от удивления — настолько дикой, фантасмагорической была эта сцена. Но твёрдая рука поддержала меня, а затем увлекла за собой.

Высокая фигура Владимира рассекала толпу, как нос корабля, верный молот покачивался в такт шагам.

Ощутив облегчение от того, что вот сейчас, сию секунду, могу скрыться от этой бездны голодных глаз, я шел за ним покорно, как ягнёнок.

Коридор, ведущий в раздевалку, был довольно узким и коротким, но эти пять — шесть метров темноты и затхлого запаха пота помогли мне прийти в себя.

— Что это было? — спросил я, как только дверь раздевалки захлопнулась.

— Тебе лучше обеспокоиться тем, что теперь БУДЕТ, — с нажимом сказал московский дознаватель.

Как тигр в тесной клетке, он пересек раздевалку в три шага, стремительно развернулся у стены и таким же способом вернулся назад. Заглянул мне в глаза, а потом повторил свой манёвр. Три шага — стена. Три шага…

— Ах, Алекс, Алекс, что ж ты натворил… — он бормотал как бы себе под нос, но чувствовалось: Владимир хочет что-то мне рассказать, объяснить — но не знает, как.

— Причём здесь мой шеф? — взяв с лавки полотенце, я прижал махровую ткань к лицу. Двигался я осторожно: памятуя о всех повреждениях, и особенно, о сломанной скуле… Но никакой боли не ощутил.

Удивлённо я вытаращился в мутное зеркало, которое притулилось в простенке между шкафчиков. Грязь, сопли, кровь… Но никаких повреждений. Бровь должна быть рассечена до кости. На скуле должна наливаться багровым свечением гематома, кожа на рёбрах должна начать синеть — по крайней мере пару раз я чувствовал хруст костей… Но ничего этого не было.

— Это называется инициация, — в голосе ощущались нотки почтения, восхищения и… сочувствия.

Неясыть отразился в зеркале у меня за спиной. Глаза флибустьера были холодными, чуть серебристыми, как фольга — и мои глаза были точной их копией.

— Может, вы объясните мне, что происходит?

От моих слов по тесному помещению пронёсся вихрь.

— Тише, кадет, мы и так знаем, что ты крутой, как варёное яйцо.

Алекс стоял у стены, рядом с Владимиром. Дознаватели являли меж собой примечательный контраст. Но было в них и что-то общее. Настороженность. Готовность начать действовать в любой миг. Ожидание неприятностей.

Они боятся меня, — мысль имела вкус горчичного порошка — жгучая, острая, и где-то далеко, на краю понимания — приятная. — Они не знают, чего от меня ожидать и поэтому готовы ко всему.

Но это всего лишь я! — хотелось крикнуть, но я опасался, что опять взметну голосом ветер. — Я ничего не значу. Я простой помощник дознавателя…