Золушка для босса (СИ) - Амурская Алёна - Страница 7

Так и сидим несколько мгновений или целую вечность.

Где-то далеко, словно в другой реальности, из моей сумки непрерывно трезвонит старенький кнопочный телефон, но мне все равно. Я пристально смотрю на голову всегда такого гордого и самоуверенного босса, лежащего на моих коленях. А затем, словно во сне, кладу руку на его густые волосы и ласкаю их, пропуская между пальцев жёсткие пряди.

Он напрягается, коротко выдыхает, а затем вдруг мой мир переворачивается вверх тормашками. И так несколько раз, пока у меня не возникает ощущение ловушки из постельного кокона.

— Что ты делаешь? — ахаю я и безуспешно дёргаю крепко прижатыми к телу руками.

— Уменьшаю дозу соблазна! — хрипло отвечает Царевичев, плотно закатывая меня в длинное покрывало, словно какую-то гигантскую строптивую шаурму. — А то это совсем… перебор.

Желание и отчаянная благодарность бурно теснятся в моей груди. Не знаю, как справиться с накалом этих чувств, и просто тянусь к щеке своего босса.

В этот же момент он неожиданно поворачивает голову и встречается со мной губами — замирает Потом медленно, очень медленно начинает целовать, постепенно ускоряясь… и в конце концов вливается в мой рот глубоким поцелуем, не отрываясь ни на секунду и сводя с ума. Мое тело пронзают жгучие сладкие стрелы, и так хочется прижаться к обожаемому боссу ещё сильней. чтобы между нами не осталось ни единой молекулы воздуха.

Снова настойчиво трезвонит мобильник.

От непрерывной вибрации он выполз из полурасстегнутой сумки и теперь прыгает по столу, производя раздражающе неприятное дребезжание.

— Чертов телефон! — выдыхает Царевичев в мои губы. — Я выключу.

— Не надо! — я быстро отстраняюсь, но встать не могу. Мои руки и ноги примотаны покрывалом по швам, словно смирительной рубашкой. — Это Альбина… я ждала ее звонка и хотела посоветоваться с тобой.

— Что за Альбина? — морщится Царевичев, не сводя глаз с моего припухшего от поцелуев рта.

— Жена отца. Она угрожает устроить мне кое-какие проблемы. Не то, чтобы я сама не справилась с ней, но от твоей помощи не откажусь.

Он встряхивает головой и решительно пересаживает меня на кровать. А сам отходит подальше к окну и останавливается там, спиной ко мне.

— Так. Давай коротко и по делу, в чем с ней проблема, Катя. И не забудь одеться. я не буду смотреть.

Из покрывала я выпутываюсь еле-еле. Царевичев очень крепко меня замотал, на совесть. Пока торопливо натягиваю свои джинсы и кофточку, пересказываю ему вкратце попытку мачехиного шантажа.

— Каковы мои шансы получить опеку над сестрёнкой, Артём?

— Высокие, — уверенно отвечает он. — Фактически сто процентов. Насчёт момента с жильем. Я договорюсь, чтобы на этом не акцентировали внимание. Поедем послезавтра с утра, служба опеки как раз рядом с загсом находится. Я и так туда собирался.

— Спасибо, — тихо говорю я в его спину, подходя ближе.

— Оделась? — ровно интересуется Царевичев, глядя в серо-голубые сумерки за окном

— Да.

Он оборачивается. Рассматривает меня пристально-долго, а потом серьезно сообщает:

— Если ещё раз встретишь меня в полотенце, то назад дороги не будет.

Глава 7. Связи решают всё

В тот вечер звонок так и остался без ответа. Зато сегодня с самого утра я сама набираю оккупированный мачехой отцовский номер.

Альбина отвечает мгновенно.

— Катерина, что там с деньгами?

— Ничего, — холодно говорю я. — Папу к телефону позовите.

— Так он дрыхнет до сих пор! Вчера как принял на грудь перед сном, так и вырубился.

— Тогда передайте ему, чтобы позвонил мне сам, как очнётся. Потому что я собираюсь оформить опеку над сестренкой на себя. Так что родительских прав он по-любому лишится.

Неожиданный поворот мачеху обескураживает и она теряется.

— Погоди-ка… как это?

— А вот так. Спасибо за идею, давно надо было так и сделать.

Правда, подавать заявление в службу опеки мы едем не прямо с утра, как собирались, а сильно после обеда. Можно даже сказать, что к вечеру. Потому что в центре города Царевичев зачем-то сворачивает к небольшому старинному зданию с резными наличниками на окнах Оно больше напоминает хорошо отреставрированный памятник, чем офис или жилье.

— Артём, куда мы..? — удивлённо спрашиваю я, когда Царевичев предлагает мне руку, чтобы выйти из машины. Под мышкой он держит какую-то папку.

— Увидишь, — загадочно отмахивается он.

Внутри тихо, сумрачно и гулко. Но нет ни единого признака запущенности — фойе сверкает от чистоты и свежей отделки, а напротив входа есть стойка администратора. Сидящая там девушка с профессиональной приветливостью улыбается нам.

— Артём Александрович, добрый день! Вас уже ждут.

Она провожает нас через парадный вход в длинное помещение-зал с колоннами, похожее на очень широкий коридор. Внутри нет никакой мебели, а все стены сплошь увешаны картинами самых разных размеров. Из глубины зала к нам навстречу торопливо шагает пожилой усатый мужчина в элегантном светло-сером костюме.

— Это что, картинная галерея? — шепчу я боссу, заинтересованно озираясь.

— Она самая, — небрежно кивает он. — Только эта галерея частная, и сюда в основном заходят только настоящие коллекционеры.

Тем временем усач в светло-сером радушно распахивает объятия:

— Ну Артём, ну порадовал старика! Приветствую! Какими судьбами?

— Да какой старик, не прибедняйся, Егорыч, — добродушно хмыкает Царевичев, похлопав его по спине. — Заглянул, чтобы сделать одно доброе дело. Это, знаешь ли, для души полезно.

— Какое дело? — сощуривается тот.

— Хочу кое-какие картинки показать. Взгляни.

Он раскрывает свою папку, и мы с усатым Егорычем одновременно заглядываем внутрь. Царевичев начинает вынимать большие фотографии формата А-четыре, одну за другой и передавать их хозяину галереи.

А у меня просто отвисает челюсть.

В папке — папашины рисунки с ужастиками.

Мне и смотреть-то на них противно, уродство на уродстве, а вот усатый Егорыч перебирает их с жадным интересом. И даже глаза горят, как у человека, нежданно- негаданно наткнувшегося на чью-то забытую денежную заначку.

— Любопытно, любопытно… — бормочет он под нос. — Вот в этой особенно чувствуется настоящий хоррор… ого! Не знал, что можно настолько сильно передать всю мощь ужаса и безнадёжности. Артём, да у твоего протеже талант откуда ты его взял? Никогда не видел, чтобы рисовали в подобном яростном стиле.

— Мой протеже — отец вот этой девушки, — с усмешкой указывает на меня Царевичев.

— Он, как бы это сказать… бедный художник. И недооценённый гений без связей и ресурсов. Я бы хотел, чтобы ты устроил выставку его работ для любителей данной темы.

Хозяин галереи, до этого не обращавший на меня особого внимания, порывисто разворачивается ко мне всем корпусом.

— Юная леди! Счастлив познакомиться. Для своих я просто Аристарх. Как ваше имя, позвольте узнать?

— Я… мм… Катя.

— Восхитительное имя! Милое и лёгкое, просто идеальное! А можно записать телефончик вашего глубокоуважаемого и талантливого отца?

Он выражается так витиевато, что я слегка теряюсь. Особенно когда этот Аристарх хватает меня за руку и запечатлевает на ней совсем уж архаичный поцелуй, как в прошлом веке.

— Можно… — растерянно говорю я. — Записывайте.

И диктую номер вслух, гадая, как отреагирует мачеха, если вдруг возьмёт трубку, а хозяин галереи начнет в нее распевать хвалебные дифирамбы моему папаше-пьянчужке.

Из галереи я выхожу с чувством, что сплю и вижу сон. Всё в моей жизни как-то перевернулось с ног на голову, причем, как это ни странно, в самом приятном смысле.

Например… Артём всё ещё женат но ставит меня выше настоящей жены, да ещё и оправдывается передо мной за какие-то косяки. Мой папа бухает по-чёрному и губит сам себя, забив на дочерей, но на самом деле оказывается недооценённым редким талантом.