Осень на краю - Арсеньева Елена - Страница 23

Так или иначе, но Лидия смирилась, выкинула, выражаясь модным армейским языком, белый флаг и выпустила парламентера для переговоров.

– Да я сколько раз у Сашки про мужа спрашивала, – фыркнула пренебрежительно Лидия Николаевна. – Ничего она не знает, писем не получает, официальных сообщений о Дмитрии никаких не имеет.

– Как же она будет их иметь, если ни разу не обратилась за сведениями о супруге своем к воинским властям, которым надлежит такие сведения о пропавших фронтовиках давать? – спокойно возразил Илья Матвеевич, который, видимо, слишком уважал свою собеседницу, чтобы позволить себе отпустить в ее адрес какие-нибудь пошлые и уничижительные слова типа: «давно бы так, а то, понимаете, бросили, аки дитя малое...» – Точно такое же спокойствие проявляют и мать с отцом господина Аксакова, хоть отец его – товарищ прокурора в Москве, человек, значительной властью облеченный, мог бы, если бы хотел, разузнать, что с сыном и где он! Вот именно – если бы хотел ... Судя по всему, не хочет! Однако, скажу вам не таясь, Лидия Николаевна, сведения о жизни или смерти господина Аксакова имеют для нашей партии очень важное значение. Так что вы уж расстарайтесь, голубушка, разузнайте, какова его судьба на самом деле.

– Ну и как, по-вашему, я это сделаю? – пожала плечами Лидия.

– Да уж как-нибудь по-родственному, – ответно пожал плечами Илья Матвеевич.

– Что Сашка, что все Русановы меня не выносят, я последний человек, с которым они откровенничать станут, – усмехнулась Лидия. – Понимаете? И даже если они что-то скрывают... хотя совершенно не понимаю, зачем... Вообще-то они радоваться должны, если Дмитрий погибнет или что-то дурное с ним случится, потому что в этом случае к Сашке, как его вдове, вернутся права на ее собственные, точнее сказать, аверьяновские деньги, которые она получила – и немедленно принесла в приданое Аксакову...

Лидия просто размышляла вслух, однако стоило ей заговорить про деньги, как Илья Матвеевич, доселе хранивший на своей благообразной физиономии выражение почти отеческого расположения и спокойствия, внезапно изменился: словно хорошо затертая стена хатки-мазанки вдруг взяла да и дала заметную трещину. Выражение хищной алчности мелькнуло в его глазах, рот приоткрылся, будто Илья Матвеевич хотел о чем-то спросить, да не решился.

Лидия насторожилась.

Мигом вспыхнул в памяти тот, двухлетней давности, разговор с Туманским, во время которого «добрый доктор» поразил ее своим желанием знать всё, досконально всё, о сердечных тайнах ее племянницы и непременно пристроить ее замуж за Дмитрия Аксакова. Уже тогда мелькало у Лидии подозрение, что здесь дело нечисто, ну а сейчас оно вовсе окрепло. Неужели и впрямь здесь повторялась знаменитая история с деньгами Шмидта, о которой в свое время если не громогласно и не вслух, то весьма прямыми намеками частенько упоминала Зинаида Рейнбот, московская приятельница Шатиловых и близкая подруга Лидии?

Зинуля-то Рейнбот знала ту темную историю из первых, можно сказать, рук, поскольку Николай Шмидт был родственником ее покойного мужа, Саввы Морозова. История же состояла в том, что Шмидт, точно так же, как и его дядюшка, играл в опасные игры с революционерами, которым отчислял крупные деньги. Что для одного, что для другого «игры» кончились поражением: Зинаида была уверена, что муж ее убит, а вовсе не покончил с собой, и точно в такой же уверенности пребывали близкие относительно Николая Шмидта. Зинаиде так и не удалось отсудить сто тысяч рублей, завещанных Саввой обожаемой им актрисе Марии Андреевой (гражданской жене писателя Горького) и перешедших в собственность партии, финансовым агентом которой служила сия обворожительная особа. Ну а деньги Шмидта (два миллиона), унаследованные его племянницами, по слухам, попали в руки партии большевиков, поскольку двое партийцев по заданию ЦК (и лично товарища Ульянова-Ленина, который их курировал и направлял!) женились на глупеньких, страшненьких, засидевшихся в девках барышнях Шмидт и прибрали к рукам все их состояние. Зинаида Морозова-Рейнбот была в этом совершенно убеждена, однако позволяла себе лишь намеки, да и то в узком кругу – потому что боялась за свою жизнь: просто-напросто боялась, что и она однажды может точно так же «покончить с собой», как Савва в Ницце или его племянник в Москве.

Мысли Лидии Николаевны начали выстраиваться в определенном направлении. А что, если Дмитрий Аксаков тоже явился финансовым агентом Туманского и той партии, к которой Туманский принадлежал? Что, если деньгам Саши Русановой надлежало после свадьбы быть переведенными на какой-нибудь секретный счет в Цюрихе, Женеве, Париже, Лондоне? Что, если Дмитрий просто-напросто воспользовался неразберихой войны и попытался улизнуть от выполнения своих обязательств?

Ну и ну... Русановы живут сейчас довольно скромно – совсем не так, как могли бы жить владельцы огромного состояния. Видимо, Саша имеет право на совсем небольшой процент от денег, потому что весь капитал находится в распоряжении Дмитрия Аксакова, а он... Вот именно, он! Где же он?

– Зачем вам знать о судьбе Аксакова? – спросила Лидия, почти не сомневаясь, что ответа никакого не получит, а если получит, он не будет иметь никакого отношения к правде.

И угадала – Силантьев пожал плечами:

– Этого я не знаю, и знать сего мне не надобно. Не мое дело! Я человек маленький – поручили мне передать просьбу Андрея Дмитриевича, вас касаемую, я все и исполнил. Теперь ваша работа началась.

Лидия отвела глаза. С тех самых пор, как почти двадцать лет назад она бросилась с волжского откоса, вне себя от горя, потому что не в силах была добиться любви молодого и красивого адвоката Константина Русанова (не погибла обезумевшая девчонка только чудом!), у нее остались два смертельных врага на свете: сам Костя Русанов и счастливая соперница – сестра-близнец Лидии, Эвелина. И даже когда около десяти лет назад Лидия узнала, как поступил красавчик Константин со своей женой и в чем заключается тайна его вдовства, даже после того, как она внешне помирилась с сестрой, давняя ненависть и ревность продолжали грызть ее душу. Третья сестра Понизовских, Олимпиада, по-прежнему глупо, по-девичьи (теперь уж по-стародевичьи!) обожавшая Константина Анатольевича и посвятившая жизнь воспитанию его детей, стала Лидии совершенно чужда и, пожалуй, входила в число вражеских пособников. К племянникам своим, в одночасье сделавшимся несравнимо богаче ее собственных детей, Лидия не могла испытывать не только никаких родственных и даже не родственных, но и хотя бы теплых чувств. Саша и Шурка платили ей тем же и держались по отношению к тете вежливо, но настороженно. Ну и почему она должна теперь, оказавшись перед лицом смертельной опасности, думать о них, заботиться о них, а не о себе?

Лидия Николаевна несколько преувеличивала опасность... Конечно, первое упоминание о Туманском и впрямь повергло ее в кошмарную панику, однако минуты шли, и она постепенно успокаивалась. Когда-то Туманский играл против нее очень сильными козырями. Но смерть Бориски освободила Лидию. Даже если Туманский через своих подручных выполнит старую угрозу и донесет Шатилову о прежних постельных забавах его жены с эсеровским (или все же большевистским? Ах, да не один ли хрен, простите...) боевиком-пролетарием, вернее, вовсе люмпеном и преступником, доказательств тому нет никаких. Одна болтовня, одни наветы!

Наветы Туманского против оправданий Лидии...

Даже если Шатилов поверит (ему известен и огненный темперамент жены, и несколько ее прежних грешков, в том числе роман с Лаврентием, репетитором сына; собственно, с этого романа все и началось, начала плестись та самая паутина, в которой теперь увязла Лидия, словно неосторожная мушка...), итак, даже если Никита Ильич поверит Туманскому, ну что он может сделать? Развестись с женой? А зачем? Они с Лидией взаимно дают друг другу свободу, и если Лидия спокойно переносит присутствие в жизни мужа какой-то Машеньки (по слухам, совсем юная сиротка, которую добрый управляющий хорошо выдал замуж за бессловесного мужа, много старше ее... отыскался же и в Сормове свой Амфитрион), то и Никита, очень может быть, прекрасно знал о существовании Бориски. Все возможно!