Осень на краю - Арсеньева Елена - Страница 20

– А еще тут двойки кругом, – пробормотал он. – Может, конечно, это случайность...

– Какие двойки? – остро глянул Охтин.

– Да самые обычные, – Шурка потряс пачку объявлений. – В каждом из них есть цифра «2». Да вы сами взгляните, господа!

Господа немедля склонились к объявлениям и удостоверились, что и впрямь – в каждом из них имела место быть двойка. Либо в номере дома, либо квартиры, либо во времени, указанном для встречи. В объявлении Ж. Немченко двойка присутствовала в составе номера квартиры «20», но тоже присутствовала!

– Совпадение? – встревоженно спросил Тараканов.

– Да кто его знает, – озадаченно пожал плечами Охтин. – Надо поразмыслить. Однако приметливы же вы, господин Русанов! – повернулся он к Шурке. – Думаю, такую мелкую деталь только гимназист и мог заметить.

– Вы, наверное... – начал было Тараканов, как вдруг осекся и явно смутился.

Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы постигнуть смысл недоговоренной фразы: «Вы, наверное, сами двоечник, оттого эту цифру сразу и примечаете?»

Шурка покраснел от возмущения.

Безобразие какое! Конечно, на медаль он не тянул, ни на золотую, ни на серебряную, ни на жестяную, да и вообще отличником его назвать было бы сложно, однако двойки, иначе говоря, неуды, у него были только по физике. Ну и по математике. А также по химии. Ну так что ж? По складу ума своего Шурка Русанов был явный гуманитарий! Впрочем, по истории у него тоже встречались двойки... Один его ответ на экзамене по истории, касаемый Войны Алой и Белой розы, вообще вошел в анналы первой мужской энской гимназии, поскольку Шурка Русанов оскорбленно спросил преподавателя: «Я не понимаю, а при чем тут цветы?»

И все-таки намек Тараканова, даже невысказанный, следовало считать бестактным. Да-с, бестактным! Поэтому Шурка принял высокомерный вид и процедил сквозь зубы:

– Пишу я, во всяком случае, без грамматических ошибок, не то что этот ваш... И заметка «Вильгельмов ждут!» написана мною самостоятельно от слова до слова!

– Да, кстати! – спохватился Тараканов. – Мы совсем забыли, отчего, собственно, сыр-бор разгорелся. Значит, вы продолжаете настаивать на авторстве... А ведь можно очень просто выяснить, правду вы говорите или, пардон, несколько преувеличиваете свои возможности.

– А, понимаю, – хмыкнул Охтин. – Желаете провести следственный эксперимент, как это называется в нашем ведомстве?

– Вот именно, – азартно кивнул Тараканов. – Коли уж отсутствует возможность сличения почерков, стало быть, нужно сличить стиль. Садитесь-ка вот сюда, молодой человек... Кстати, как вас звать-величать прикажете?

– Шу... – начал было наш герой, однако спохватился и изрек: – Александр Константинович.

– Ох ты Боже мой! – вздохнул Тараканов, но спорить не стал: – Садитесь, значит, сюда, Александр Константинович, за мой стол, берите ручку, бумагу и извольте начать писать.

– Что же именно? – удивился Шурка, хватая редакторскую ручку, обыкновенную гимназическую «вставочку» (нет, не гусиное перо... но и не автоматическое, цена на которое в иных писчебумажных лавках доходила до пяти, а то и десяти рублей!), с изрядно обронзовевшим от частого писания фиолетовыми чернилами перышком «рондо». – Диктовку, что ли?

– Да нет, – ухмыльнулся Тараканов. – Сочинение на вольную тему.

– Что?!

– Да-да. Соизвольте-ка прямо сейчас, не сходя с места, представить мне заметочку – неважно, какого размера, даже лучше не слишком длинную, чтобы времени не терять, – на любую житейскую тему. Конечно, ежели она будет коим-то образом касаться войны, совсем хорошо. Но, впрочем, сие не обязательно. Мне главное – ваш навык проверить. Коли вы про Вильгельмов и впрямь сами написали, задача сия для вас трудности не должна представить!

– Лихо! – одобрил Охтин. – Лихо придумано!

Шурка растерянно уставился в чистый лист. Ничего себе задачка! И впрямь лихая! Что же делать? Как же быть? Про что написать? Он чувствовал себя необстрелянным новобранцем, внезапно очутившимся на поле сражения без всякого оружия и боезапаса. Как на экзамене, когда вытягиваешь невыученный билет...

И тут его вдруг осенило догадкой. Он знает, о чем написать! И это будет, будет связано с войной!

Он обмакнул ручку в чернильницу, полную почти до краев, набрал от волнения чрезмерно много чернил и, стараясь поначалу не слишком надавливать, чтобы из-под пера не летели мелкие кляксы, начертал заголовок: «Позиционная война». Подчеркнул его волнистой линией, потом еще мгновение подумал, обвел взглядом Тараканова и Охтина, которые смотрели на него во все глаза, радостно засмеялся, чувствуя какой-то незнакомый возбуждающий холодок во всем теле, – и, отрывая перо от бумаги лишь затем, чтобы макнуть его в чернильницу, принялся быстро-быстро писать.

«Позиционная война развернулась на первом участке фронта! Сейчас, конечно, период решительных боевых действий. В главной квартире неприятеля идет полным ходом подготовка к генеральному сражению, кое будет иметь место быть в первых числах июня. Рядом с привычной для нас картой военных действий вывешено также объявление о мобилизации.

Волнением охвачены как новобранцы, коим первый раз предстоит показать себя в боях, так и ветераны, вполне готовые к демобилизации.

Со своего наблюдательного пункта неприятель все внимательней озирает наши тесно сомкнутые ряды и порой ведет ураганный огонь, как бы мечтая их проредить. Малейшее сношение между армиями находит свое отражение в официальном органе неприятеля, а это грозит частичным успехом неприятеля с захватом наших в плен или даже заключением в лагерь военнопленных.

На всякий случай самые неустойчивые бойцы переведены в тылы наших армий. На передовые же рубежи выведены только снайперы, в любую минуту готовые вступить в стычку с неприятелем, отразить грубое нарушение нейтралитета, провести дипломатические переговоры и, конечно, стойко держаться под массовым огнем артиллерии. Когда начинается наступление неприятеля по всему фронту, вся надежда на наших снайперов. Впрочем, не дают оплошки и ратники второго разряда, которые уже поднаторели в сражениях, и они если не вступают в бой сами, то без задержек передают подкрепление тем, кому грозит поражение от неприятеля. Какое счастье, что в наших рядах нет изменников и перебежчиков! Да, противник окончательно рассвирепел, и легко вообразить, с каким нетерпением мы ежедневно ждем сигнала к отступлению неприятеля, что означает затишье между боями. Но мы верим, что когда-нибудь наступит временное перемирие. Для тех же, кто все-таки потерпит поражение, всегда остается возможность сделать попытку отбить потерянные позиции. Главное, чтобы не было капитуляции, все остальное мы выдержим!»

Шурка оторвался от бумаги, быстро перечитал написанное.

– Ну что, готово? – нетерпеливо спросил Тараканов, а Охтин уже и руку протянул...

– Еще минуточку, – попросил Шурка, схватил другой листок и быстро-быстро застрочил на нем. Наконец вздохнул, оглядел написанное и скромно протянул первый листок Тараканову: – Ну вот, смотрите.

Тараканов прочел скоро, поднял брови, но ни слова не сказал и передал листок Охтину. Тот прочитал еще скорей, тоже поднял брови и уставился на Шурку:

– Разгадка во втором листке, я правильно понял?

Шурка кивнул и отдал ему второй листок, на котором значилось:

«ВОЕННЫЙ СЛОВАРЬ ГИМНАЗИСТОВ

Участок фронта – гимназия или реальное училище.

Позиционная война – занятия в классах.

Период решительных боевых действий – конец четверти или трети.

Генеральное сражение – годовые экзамены.

Карта военных действий – расписание уроков.

Объявление о мобилизации – расписание экзаменов.

Сношение между армиями – разговор во время урока.

Официальный орган неприятеля – кондуит.

Главная квартира неприятеля – учительская.

Новобранцы – ученики начальных классов.