Несбывшаяся весна - Арсеньева Елена - Страница 80

Лучшего напарника Кочегар и пожелать не мог!

Ну, раскинули «персидский ковер»[21], сели. Раздали замусоленную колоду, начали метать. Играли каких-то полчаса, и Кочегар проиграл.

Сказать по правде, он не очень-то и старался выиграть. И даже если это был меченый бой[22], даже если Мурзик сделал какой-нибудь шаршавый крап или еще как-то изощрился, чтобы карты стали свои, Кочегар благодушествовал вовсю, никаких обманок в упор не видел и готов был сдаться немедленно после первой сдачи. Время он тянул исключительно из уважения к Мурзику, которого вознамерился обдурить. Он хотел сам, лично пришить Маманью! Он никому не собирался уступать этого удовольствия!

Правда, лишь только он с сожалением (ну да, на самом-то деле с радостью!) открыл свои жалкие картишки, как до него дошло, что он сам натянул себе на голову новый срок. Странно, что раньше мозги не прострелило: ведь за убийство Маманьи его помотают, ох как помотают…

Торжество мгновенно слиняло с лица Кочегара, но тотчас он вспомнил, что может право на убийство продать или снова проиграть кому-то из фраеров. Он опять начал выкликать желающих сразиться, но таковых не находилось. Кочегар уже готов был первого попавшегося доходягу потащить к «персидскому ковру», но дело рассудил Мурзик:

– Спать время! Завтра переиграете, подумаешь, большое дело!

Его поддержал весь барак. Народишко уже устал, перевалило за полночь, а побудка в шесть. Правда, Кочегар еще какое-то время бухтел, умащиваясь на нарах, однако наконец уснул и он. Правда, часто просыпался – цистит мучил, приходилось бегать по нужде.

Среди ночи тех, кто спал поближе к «Прасковье Федоровне», то есть к параше, разбудил тяжелый удар. Похоже было, кто-то грянулся оземь. Ну, мало ли, споткнулся человек в темноте да и упал…

Кое-кто поднял голову. Но в темноте не больно-то что разглядишь, а идти к параше без надобности было неохота. Наконец проснулся какой-то чудачок[23] из «литерных», пустился в путь между нарами, зевая и почти не открывая заспанных глаз. Сквозь примороженные окна вползал свет фонаря, стоявшего за окном. Сделав свое дело, чудачок слегка размежил глаза и вдруг увидел, что на полу лежит, раскинувшись, человек. Горло у него было, как показалось чудачку, словно бы перевязано темной тряпкой. Не вдруг удалось разглядеть, что, раскинувшись, лежит Кочегар, а горло его не тряпкой перехлестнуто, а кровью залито. Кровищи натекло – ужасное дело сколько. А под кадыком Кочегара торчал маленький острый нож.

– Аксакова, зайди! – окликнула Валя Евсеева, стоявшая в дверях процедурной, едва Ольга в очередной раз поднялась по лестнице, уже переодетая в свой халат. – А что у тебя с физиономией?

«Тебе надо сказать спасибо!» – чуть не брякнула Ольга, но промолчала, конечно.

– Вон там подотри, – махнула Валя. – Сергей Сергеевич злится.

Сергей Сергеевич не выносил, когда на полу валялись гипсовые крошки, особенно когда они хрустели под ногами. Это его могло до нервного припадка довести: по слухам, его комиссовали потому, что нога, перебитая пулями в нескольких местах, срослась неправильно, ее несколько раз приходилось ломать, он так и остался хромым на всю жизнь… Да уж, хруста гипсовых крошек хирург и впрямь наслушался до тошноты!

Ольга принесла ведро с водой, тряпку, веник, совок и начала осторожно выметать крошки из-под топчанов и шкафчиков.

Посреди процедурной на табурете сидел сержант Алиев из первой солдатской палаты, прижав к туловищу согнутую в локте и перевязанную руку. У него была контрактура локтевого сустава.

Сергей Сергеевич стоял над раненым.

– Что-то вы, Алиев, надолго у нас задержались. Зачем-то снова руку забинтовали. Я же сказал, ходите без повязки. Рана зажила? – обернулся он к старшей сестре Наталье Николаевне.

– Я не бинтовала, – пожала та плечами и вышла из кабинета.

– На ванны ходите? – спросил Сергей Сергеевич.

– Хожу, – тихо сказал Алиев.

– Рука действует?

– Нет, товарищ врач.

Сергей Сергеевич потрогал пальцы Алиева.

– За-га-доч-но, – протянул он. – Пальцы теплые, работоспособные, а рука не разгибается. Загадочно! Лечебная физкультура не помогает. Ванны не помогают. Трудное положение. Попробуем сделать закрутку.

Ольга закончила подметать и принялась осторожно протирать пол влажной тряпкой, стараясь не мешать врачу и сестрам.

Валентина приготовила шины разных размеров, новые бинты и маленькую веревочку с клинышком. Руку Алиева разбинтовали, оголив синий рубец давно зажившей раны. Валя попыталась разогнуть руку, но та бездействовала. Валентина ловко (Ольга, исподтишка наблюдая, позавидовала – все-таки Евсеева, при всей своей противности, была очень хорошая сестра!) подбинтовала две шины к плечу и предплечью. К концам шин в образовавшийся наружный прямой угол она подвязала веревочку, клинышек продернула в петлю и стала оборотами клинышка понемножечку убавлять образовавшийся наружный угол.

Сергей Сергеевич стоял за спиной Алиева, поглядывая то на него, то на Валентину. Выражение лица у него было самое безразличное. И вдруг с тем же безразличным видом он приподнял ногу и с силой ударил башмаком по ножкам табурета!

Табурет вылетел из-под Алиева. Тот вскочил и, силясь удержаться, взмахнул обеими руками, как птица крыльями. Больная рука рефлекторно выпрямилась!

Сергей Сергеевич тут же нажал на локоть и кисть Алиева и не дал ему снова согнуть руку, а Валентина мгновенно прибинтовала тугой повязкой руку к обеим шинам, вытянутым по прямой линии.

Ольга так и ахнула.

Вошла Наталья Николаевна и недоуменно уставилась на красного Алиева, стоявшего с прямой рукой:

– Под наркозом, что ли, так быстро управились?

– Обошлось без наркоза, – сдержанно проговорил Сергей Сергеевич.

– Ах ты, батюшки! – понимающе воскликнула Наталья Николаевна и умолкла, только головой покачала.

Какие-то минуты царила тишина, потом Алиев пробормотал:

– Не говорите начмеду. Отправьте на фронт!

Сергей Сергеевич кивнул:

– Идите в палату!

Алиев вышел, склонив голову так, словно теперь у него не разгибалась уже не рука, а шея.

– Лихо! – сказала Наталья Николаевна. – Видимость контрактуры нам закатил, а мы поверили!

– Ай да Сергей Сергеевич! – льстиво пропела Валентина. – Ну и ну! Иглу в яйце видит!

– Одно не бывает без другого, – проговорил Сергей Сергеевич. – Рана – без крови. Воспаление и нагноение – без температуры. Контрактура локтевого сустава – без похолодания и онемения пальцев. Элементарная логика! Я подобных штук навидался за жизнь… я же до фронта служил в одной тюремной больничке. На зоне. Причем публика была сугубо «деловая», то есть уголовная. Ох, насмотрелся мастырок! Мастырка – это симуляция, слово очень старое, его еще знаменитый наш этнограф Сергей Васильевич Максимов описывал в своей книге «Каторга и ссылка» в прошлом веке. Ну и нашим уркам некоторые приемчики по наследству перешли, а кое-какие они сами себе устраивают. Чего только не делали, чтобы попасть в санчасть! Один умелец, помню, организовал себе язвенное кровотечение. Накрошил в парашу хлебного мякиша, разрезал себе палец, накапал на мякиш крови, добавил немного воды и всю эту кашицу слегка размешал веником. Получилась натуральная кровавая рвота! Услышав мои шаги по коридору, сделал вид, что его наизнанку выворачивает, и когда двери камеры открылись, он стоял у параши с кровавой слюной на подбородке, словно его только что вырвало. Ну и я, неопытный лепила, стало быть, увидев кровавую блевотину, приказал ему собираться с вещами «на больничку»…

– Фу, – сказала Валентина, брезгливо поджимая губы. – Бр-р! Какая гадость!

– А как вы догадались, Сергей Сергеевич? – спросила Ольга.

– Ты еще здесь? – повернулась к ней Валентина. – Ну сколько можно возиться, убралась – и топай отсюда.