Вавилон - Фигули Маргита - Страница 50

Устига вспыхнул:

— Ты оскорбил свою родину, свой народ, своего повелителя!

— В таком случае и тебе изменило чувство справедливости, князь, — огорченно ответил Элос, — или ты изменил своему учению. Устига вскочил и встал против Элоса лицом к лицу.

Глядя на него в упор, он гневно выкрикивал:

— Отступник? Предатель? Бунтовщик?

— Ни то, ни другое, ни третье.

— Кто же?

— Неуклонный приверженец твоего учения о силе правды, любви и добра.

Теперь ты понял, надеюсь, — улыбнулся он.

— Ах, вот как… Устига вздохнул с облегчением и улыбнулся тоже. — Я было подумал, что ты больше не желаешь верно служить мне и хочешь предать нас.

— Был ли случай, чтобы перс предал перса? — гордо сказал Элос.

— То-то же, — кивнул Устига и по-братски обнял Элоса.

Когда они сели, чтобы продолжить обсуждение планов на будущее, Элос решил поделиться своими сокровенными думами:

— Поймите, братья, о чем я частенько думаю: нет дня, чтобы не лилась кровь. Земля пропитана кровью. Еще немного — и потекут кровавые реки, после вступления персидской армии в Халдейское царство по руслам Тигра и Евфрата вместо воды побежит кровь. Я боюсь, что кровью наполнятся каналы, по которым до сих пор струился только благодатный ил. Я боюсь, что кровь заполнит озера, родники и колодцы. И боюсь также, как бы человечество не стало утолять жажду кровью вместо воды.

Он перевел дыхание и продолжал:

— На днях я побывал у канала Хебар, где землю обрабатывают пленные евреи из Иерусалима. Моим глазам открылась картина вопиющей нужды, но я заметил, что зреет возмездие. Мало того, что взрослые от непосильного труда падают на раскаленную землю и надсмотрщики добивают их плетьми, так еще и детей, изможденных до того, что от них остались только кожа да кости, заставляют крутить колеса водочерпалок. На моих глазах человек, у которого от усталости подкосились ноги, упал с мешком ячменя в болото возле канала, а царский надсмотрщик наступил ему на голову и не отпускал, пока тот не захлебнулся. Жизнь там невыносимо тяжкая. Еврейская беднота верит, что их освободит Кир.

Устига слушал с живым интересом.

— Продолжай, — попросил он.

— Кажется невероятным, — закончил Элос, чтобы человек мог испытывать наслаждение от угнетения себе подобных. Ведь все мы люди и в конце концов. Евреи с отчаяния кончали бы самоубийством, но их молодой пророк пробуждает в них веру в лучшие времена. По вечерам они тайком собираются под ивами. Я послушал одну из проповедей их пророка.

Забада безнадежно махнул рукой, но Устига проявлял все больше интереса к рассказу о положении у Хебара.

— Нет, дорогие мои, сказал он им обоим, — пленных евреев в общей сложности несколько тысяч человек. Их надо принимать во внимание. Чем больше рабов, тем больше слабых звеньев в цепи, на которой держится могущество Вавилона. Как видно, иерусалимские евреи понимают это, если ждут прихода Кира.

Забада нетерпеливо протянул руку за кувшином с козьим молоком. Жадно напился и произнес в ответ на слова Элоса и Устиги:

— Неудивительно, что они ждут прихода Кира, они станут ждать каждого, кто выступит против Вавилона. Тут и пророков не требуется, чтобы открыть им глаза. Я не вижу ничего необычайного в том, что делается на Хебаре, и не жду от этого большой пользы. Наоборот, они могут ждать пользы от нас.

— Но ведь мы этого и добиваемся, — веско заключил Устига.

Забада иронически усмехнулся, но тут же погасил усмешку.

Разговор прекратился, и по комнатам разносился только храп спящих персов, вернувшихся из утомительных путешествий.

Устига посмотрел на Забаду, затем на Элоса.

— Не сердись, князь, — начал Забада, желая сгладить впечатление от своих слов, — но мне непонятна твоя страстность. По-моему, судьба персов и устранение несправедливостей, чинимых нам другими народами, важнее всего. Ну и будет об этом. Отдай распоряжения.

— Хорошо, согласился Устига.

— Все остается так, как ты сказал? — спросил Забада.

— Да!

— Итак, князь, мы с Элосом отправляемся в Киш? Устига кивнул.

— Перед расставанием, — предложил Элос, — поклянемся, что и впредь нашим главным оружием будет сердце, а не меч.

— Воин должен забыть о сердце, — отозвался Забада, телом и душой ярый воитель. — Пока персы были вооружены одним только сердцем, чужеземные деспоты — мидийские, ассирийские и халдейские — не давали им дышать. Когда же персы научились владеть мечом, остановилось дыхание у чужеземных тиранов. Помните об этом.

Элос, по натуре миролюбивый и кроткий человек, собрался было возразить.

Но Устига клятвенно поднял два пальца и посмотрев на соратников.

— Так и решим, братья: пусть у нас будут наготове и мечи и сердца. Пусть каждый выберет по своему вкусу оружие для предстоящей борьбы. Но он должен с помощью этого оружия победить.

— На персидском знамени написано, что персы побеждают сердцем, следовательно, я выбираю сердце, — сказал Элос.

— Я — меч! — воскликнул Забада.

— А ты, князь? — спросили оба, когда он промолчал.

— Я же поступлю так: мечом я буду истреблять, крушить, искоренять все дурное. Сердце мое будет поддерживать, созидать, прививать и защищать все хорошее. Да поможет мне Ормузд отличать хорошее от дурного.

Элос восторженно выслушал его и сказал:

— Воистину, я вижу теперь, что ты — посланец Ормузда, князь, и я буду служить тебе, как самому, Ормузду. Мы ждем твоих приказаний.

И прежде чем лечь спать, Устига отдал необходимые распоряжения — что делать Элосу, Забаде и остальным людям отряда, отдыхавшим в подземных помещениях дома Синиба.

В Оливковой роще ночь прошла спокойно, а в Вавилоне с каждым часом ширилась паника.

С вечера люди собирались на площадях и, крайне возбужденные, беспорядочными толпами бродили по улицам.

В эту душную южную ночь Вавилон был похож на беспокойно кишащий муравейник. Все чувствовали тяжкий гнет на сердце, что-то мучило их, давило и сжимало грудь. Предчувствие опасности охватило всех.

Не меньшее волнение переживал в эти часы и Набусардар, бесцельно слоняясь по комнатам борсиппского дворца. В голове теснились мысли о персах, об Устиге, о Нанаи и ее помощи в аресте Устиги.

Несмотря на то, что Тека пуще глаза берегла в покоях освежающую прохладу, Набусардару казалось, что он ходит по раскаленным угольям. Он нигде не находил себе места и даже на мягких коврах и подушках чувствовал себя как на острых камнях.

Он пытался сосредоточиться на предстоящем заседании царских советников, но постоянно ловил себя на том, что думы его кружат вокруг хижины Гамадана.

Перед ним. неумолимо возникал образ неприступной и непреклонной Нанаи, лежащей в полумраке на своей постели. В туманных видениях рисовались ему ее глаза и волосы. Вновь и вновь слышались ее слова, твердые и холодные. И произносили их те же уста, которые еще недавно так пылко говорили о любви.

Он сидел одиноко в огромном зале на длинной скамье. Горел светильник в виде серебряной раковины, выложенной дорогими камнями. Пламя скупо освещало предметы, делая их очертания неясными и расплывчатыми, и в этом мерцающем свете он сам себе казался восставшим из мертвых, замурованных в склепе, из которого нет выхода.

Так сидел он на скамье, охватив голову руками и упершись локтями в колени.

— Она говорила, что любовь ее подобна пирамиде Хеопса, она также вечна. Ей следовало сказать, что любовь ее подобна бесчувственному камню.

Он поднял голову и обвел взглядом комнату, где в неверном свете колебались тени предметов.

Ему почудилось промелькнувшая тень Нанаи, он вскочил и закричал:

— Но я не хочу, чтобы ты была бесчувственные камнем, я хочу, чтобы ты меня любила, любила… и чтобы любовь твоя творила чудеса! Голос у него сорвался. Он опустился на скамью, корчась от боли и ярости.

Временами его охватывало, отчаяние при мысли, что все его усилия напрасны, как напрасны были его старания в Мемфисе, где утонченные египтянки дарили Устигу своими милостями и оказывали ему предпочтение перед Набусардаром, в то время самым богатым из вавилонян. Но он гнал эти мысли. В один прекрасный день победа будет на стороне Набусардара. Египетская красавица Ис, с цветком лотоса в смоляных волосах, с телом тела слоновой кости, восприняла его любовь как оскорбление и в отчаянии нашла смерть в водах Нила. Но Нанаи найдет его в объятиях небесное блаженство, Устига больше не будет стоять у него на пути, потому что через несколько часов Набусардар арестует его, я если не убьет его тут же, то сделает своим пожизненным пленником. Прикажет заточить его в мрачных подвалах борсиппского дворца, где тот умрет от голода и жажды.