Тайна Рио де Оро - Фидлер Аркадий - Страница 3

— О компадре,[3] ты ведь должен был прибыть только через три дня! — обращается к нему Пазио. — Разве случилось что-нибудь непредвиденное?

На ломаном португальском языке Моноис отвечает, что ничего особенного не произошло: он заехал сюда случайно, по пути к соседям. Скоро он вернется в свое тольдо, то есть в лагерь на Марекуинье, сразу же соберет людей, возьмет две большие каноэ и в назначенный срок, через три дня, приплывет к нам.

Моноис говорит это тихим низким голосом. Затем садится возле костра и вместе со всеми приступает к еде.

На следующий день капитон покидает нас. Уходя Моноис подает на прощание руку всем, за исключением меня. Просто обходит, не глядя в мою сторону, словно не видит меня.

Об этом странном поведении индейца я немедленно сообщаю Пазио, высказав предположение, что Моноис очевидно был рассеян. На лице Пазио отражаются изумление и озабоченность.

— Рассеянность? Нет! — отвечает он. В таких случаях Моноис не бывает рассеянным.

— Что же тогда? Не захотел проститься со мной?

— Не захотел.

— Почему?

Пазио пожимает плечами:

— Не знаю почему. Какая-то муха очевидно укусила его ночью. Это плохой признак, он не сулит добра.

Невольно вспоминая вчерашний вечер, не могу сдержать улыбки и выкладываю Пазио с притворным сожалением в голосе:

— А ведь солнце вчера предсказывало нам только хорошее!

— Тьфу! — презрительно кривится Пазио. — Такое уж здесь солнце, кабоклё!? Порой оно выкидывает всякие глупые шутки.

К сожалению, на этом довольно невинном происшествии «плохие приметы» не кончаются. Следующий случай затрагивает нас более чувствительно. Моноис попросту не выполняет соглашения: в назначенный день он не является на ранчо. Гонзалеса и вообще не подает признаков жизни.

До полудня мы тщетно ждем его. Потом, не желая зря терять день, отправляемся на охоту. Под вечер мне удается подстрелить с лодки бразильского оленя, называемого здесь сеадо пардо, которого выгнали на меня наши собаки. Когда мы возвращаемся в ранчо, совсем темнеет.

Болек Будаш, поваренок экспедиции, услышав, что мы возвращаемся, выбегает навстречу и с беспокойством докладывает, что вскоре после нашего ухода прибыл какой-то индеец, который сидит в ранчо до сих пор. Болек хотел расспросить его, но индеец неразговорчив; из него ничего нельзя вытянуть.

— Где он? — спрашивает Пазио.

— Сидит в доме.

Идем к ранчо. Внутри — тьма египетская. Болек приносит от костра лучину, и при ее свете мы разглядываем пришельца. Это молодой индеец: ему, вероятно, не больше двадцати лет. Он лежит у стены и, кажется, спит. Когда мы входим, индеец приподнимается на локтях и, прищурив отсвета глаза, всматривается в собравшихся.

— Бао нойте![4] — доброжелательно приветствует его Пазио.

— Бао нойте! — едва слышно вполголоса отвечает он.

Пазио ждет, так как считает, что парень прибыл от Моноиса с вестью и начнет говорить первым. Но индеец таращит на нас глаза и молчит. Поэтому Пазио спрашивает:

— Откуда пришел?

— С Марекуиньи.

— Тебя послал к нам капитон Моноис?

Индеец одно мгновение колеблется, потом тихо говорит:

— Нет.

— Нет? — в изумлении повторяет Пазио. — Так зачем же ты прибыл сюда?

— Я иду к землякам в Фачинали и хочу тут переночевать.

— Когда ты в последний раз видел капитона Моноиса?

— Сегодня утром в тольдо.

— Почему капитон не приехал к нам?

— Не знаю.

— Когда приедет?

— Не знаю.

— Он ничего не передавал?

— Нет.

Индеец отвечает коротко, ворчливо, неохотно. В тоне его ответов сквозит явная неискренность. Так ничего и не узнав, мы выходим из дома. Ужинаем в неслишком веселом настроении. Тщетно пытаемся понять, что означает приход молодого индейца. Наконец, Пазио заявляет:

— По каким-то непонятным нам причинам Моноис не выполнил соглашения и вот прислал сюда шпиона, чтобы тот следил за нами.

Предположение, что непрошенный гость — шпион, на следующий день начинает оправдываться. Переночевав в доме, индеец никуда не уходит и остается в ранчо. Он часами не двигаясь сидит около дома, опершись спиной о стену, и зорко следит за всем, что происходит вокруг. Когда его вежливо спрашивают, скоро ли он отправится в Фачинали, парень отвечает, вызывающе усмехаясь:

— У меня еще есть время, много времени.

После полудня, так и не дождавшись Моноиса, мы сходимся в лесок на совещание. В доме остается только Болек: ему поручено присматривать за молодым индейцем. Становится ясно, что Моноис попросту обманул нас. Несмотря на это и наперекор трудностям, мы решаем отправиться на Марекуинью охотиться. Это будет не по вкусу Моноису, но очевидно мы как-нибудь договоримся с ним и поладим. А лодки пока что одолжим у Гонзалеса, их у него три. К счастью, мы захватили с собой достаточные запасы провианта — его хватит на две недели. Это сделает нас независимыми от настроений капризного Моноиса.

Единственная трудность состоит в том, что ни бразильцы, ни даже Пазио не знают опасных и многочисленных быстрин реки Марекуиньи. Продвижение против ее стремительного течения будет нелегким. Поэтому мы решаем: четверо бразильцев и Болек отправляются завтра утром со всем провиантом и багажом на двух лодках, проплывут 5 километров по Иваи до устья Марекуиньи, а затем по этой реке будут постепенно подниматься вверх. Тем временем Пазио, Вишневский и я пойдем как можно скорее по тропинкам прямо через лес к лагерю индейцев. В лагере мы найдем нескольких индейцев, которых немедленно пошлем вниз по Марекуинье навстречу бразильцам, чтобы помочь последним грести и перебраться через быстрины. Таким образом, все мы сможем через два-три дня встретиться в индейском лагере.

Пазио, Вишневский и я решаем еще сегодня выйти в путь и провести ночь у одного кабоклё на берегу Марекуиньи. Михала Будаша, который сейчас нам не нужен, я временно отправляю в колонию Кандидо де Абреу.

Около четырех часов дня, когда несколько спадает жара, мы с Вишневским и Пазио покидаем ранчо Гонзалеса. Идти нам легко, так как груз наш невелик: берем с собой только ружья, револьверы и фотоаппарат.

На прощанье товарищи шутят над нами, утверждая, что мы выглядим так, будто отправляемся на вооруженный захват индейского лагеря. Пазио со смехом отвечает, что это будет трудная операция, так как у нас всего по нескольку патронов. Чтобы быстрее идти при таком невыносимом зное, мы не хотим слишком перегружать свои карманы.

За час до начала похода молодой индеец исчезает. Мы его ищем повсюду, но тщетно! Пропал.

Измена Капитона Моноиса

На следующий день, несмотря на окружающую буйную лесную растительность, мы с самого утра изнываем от жары бразильского февраля. Пазио, который идет по тропинке впереди нас, млеет, как в бане, а с меня и Вишневского буквально текут ручьи пота. Наконец, лес редеет и мы выходим на берег Иваи, почти напротив впадения в нее Марекуиньи.

За последние недели у нас было столько разговоров и столько споров об этой реке, что сейчас я смотрю на ее берега с некоторым волнением. Устье довольно широкое — почти как Варта около Познани, — но Пазио утверждает, что всего в нескольких километрах выше оно значительно сужается и образует предательские быстрины и водопады. В то же время Иваи, в том месте где мы стоим, несет примерно столько воды, сколько Одер перед впадением в него Нейсе.

Не мешкая мы садимся в лодку, которую находим на берегу, чтобы переправиться через Иваи. Неожиданно Пазио останавливается, зорко всматривается в противоположный берег и удивленно вскрикивает:

— Это еще что за чертовщина!

Мы тоже смотрим туда. На фоне плотной стены зелени с Марекуиньи выплывает большая каноэ, в которой сидят шестеро индейцев: четверо мужчин и две женщины. За первой лодкой появляется вторая, третья — на всех полно людей. Выбравшись на середину Иваи, индейцы направляют каноэ вниз по течению, проплывая мимо нас. В первой лодке мы узнаем… Моноиса!