Тайна Рио де Оро - Фидлер Аркадий - Страница 22

— Может быть он собирает их… для музеев!

Пазио поражен.

— Вот именно для музеев!.. Но скажи мне, Зинио, откуда ты это знаешь?

— Видел такой музей в Куритибе, — спокойно отвечает индеец, усмехаясь при виде смущенного лица Пазио.

— А-а-а…

Во время этого разговора двое молодых индейцев устанавливают среди нас стол — настоящий стол на четырех ножках. Ставят на него большое фаянсовое блюдо с дымящимся рисом и каждому мужчине — а нас тут собралось восемь человек — подают тарелку и ложку. Это уже не зажиточность, это роскошь!

Итак, в молчании начинается пиршество. Мне и Пазио рис приходится особенно по вкусу, так как у нас его не было ни на Марекуинье, ни у Франсиско Гонзалеса.

Однако после обеда настроение индейцев почему-то начинает портиться. Они шепчутся между собой по углам и бросают на меня все более беспокойные взгляды. В конце концов сам Зинио объясняет причину их озабоченности. Он заявляет Пазио, что у меня вид землемера и спрашивает: не прибыл ли я в Росиньо, чтобы обследовать и замерить индейские территории?

— Тебя мы знаем, компадре Томаис! — говорит Зинио. — Но этого сеньора мы не знаем.

— Замечание правильное! — хвалит его Пазио. — Только пойми, Зинио, что для замера земли нужны приборы, инструменты, а их, как ты видишь, у нас нет. Впрочем, осторожность никогда не помешает!

Сказав это, Пазио обращается ко мне по-польски:

— Ядовитые щупальцы Ферейро дотянулись и сюда… У вас, кажется, среди бумаг имеется удостоверение бразильского посла в Варшаве?

— Да, имеется.

— Тогда давайте его мне.

Вынимаю из бумажника документ, и Пазио вручает его Зинио со словами:

— Знаю, что ты грамотный. Прочти этот документ!

Зинио озабоченно посматривает на бумагу — скорей всего он не умеет читать. Грозит большая компрометация. Но капитон выходит из затруднения весьма ловким способом, достойным настоящего дипломата. Он говорит Пазио:

— Иди сюда и садись возле меня! Будем читать документ вместе. Ты будешь читать документ громко, а я про себя.

Так и поступают. Пазио читает громким, отчетливым голосом, проникнутый важностью момента. Документ, выданный послом и полномочным министром Соединенных Штатов Бразилии в Варшаве господином Пецанья, свидетельствует, что я являюсь натуралистом и направляюсь в штат Парана с целью сбора образцов фауны для польских научных учреждений. Он составлен в очень торжественных выражениях. Когда Пазио доходит до того места, где почтенный министр просит все бразильские власти оказывать мне самую широкую помощь, он еще больше повышает голос.

Пазио читает как проповедник. От документа веет величием, и возбуждение передается всем собравшимся. Даже женщины и дети смолкают в углу, а я, слушая давно известные мне слова, с удивлением открываю, что являюсь столь важной и так высоко котирующейся особой.

Довольный собою и произведенным впечатлением, Пазио умолкает. Воцаряется торжественное молчание. Пазио передает документ Зинио и говорит:

— Как видишь, министр обращается и к тебе за помощью для сеньора, ибо ты — как признанный правительством капитон лагеря в Росиньо — являешься тут бразильской властью.

Индейцы передают друг другу документ и смотрят на него с уважением. Но вдруг что-то поражает их. Доносятся приглушенные изумленные восклицания. Все впиваются взглядом в одно место на документе, а именно — в левый верхний угол. Они сделали там какое-то открытие, и меня охватывает беспокойство.

Еще в Польше, когда я получал удостоверение, мне стало ясно, что это документ, отличный от тех, какие часто выдают различные учреждения. Штамп посольства на бланке не напечатан, как это обычно бывает, а красиво оттиснут. Поэтому издали его не видно и только после внимательного осмотра, особенно когда свет падает на бланк сбоку, можно заметить выдавленный в левом верхнем углу герб Бразилии и надпись:

Зная, что во время путешествия мне придется показывать документ разным людям, часто не опытным в чтении, я опасался, что отсутствие четко напечатанного штампа посольства может возбудить недоверие. Вот и сейчас индейцы открыли выдавленный герб, и он привел их в возбужденное состояние. Зинио показывает Пазио герб на удостоверении и спрашивает:

— Что это значит?

— Это? Не знаешь?! Это знак бразильского министра, по нему ты можешь удостовериться, что документ выдан именно им.

Короады еще раз осматривают документ, а выдавленный штамп вызывает восхищение, чего я меньше всего ожидал. Он так им нравится, что последний лед ломается, и индейцы начинают относиться к нам очень доброжелательно. Зинио дружески хлопает меня по плечу и говорит:

— Верим тебе! И вам будет хорошо у нас.

Две приятные церемонии

Около полудня выплываем на реку Иваи и час спустя причаливаем поблизости от ранчо Франсиско Гонзалеса, радуясь, что вся эта канитель закончилась. Мы вновь на берегу, заселенном белыми колонистами. Охотно съездил бы объясниться к Гонзалесу, который так подло подстрекал против меня индейцев, но это невозможно. Мы устали, промокли, изголодались и прозябли. Скоро веселый огонь костра и обильный обед заставляют нас забыть о всех неприятностях. В суровых условиях, в которых нам приходится жить, мы сами стали суровыми. Теперь уже нам не так много надо, чтобы восстановить равновесие и хорошее настроение.

После питья шимарона прощаюсь с Тибурцио и вручаю ему обещанный нож-факон за то, что старик проводил нас. Прощание происходит несколько торжественно, но, клянусь, мои слова не звучат преувеличенно, когда я сердечно благодарю его. Индейцы уходят довольные. Мы глядим на их удаляющиеся фигуры, затем Пазио вздыхает и обращается к нам:

— Итак, вы познакомились с индейским тольдо и самими индейцами. Что вы думаете о них? Удовлетворены ли вы?

После минуты красноречивого молчания Вишневский фыркает:

— Если бы не любопытная драма между птицей и змеей, я считал бы все это время потраченным зря.

— Что касается меня, — я делаю серьезную мину, — то дело не так уж плохо: я приобрел друга — Диого. Но забираться с таким арсеналом оружия на Марекуинью только ради того, чтобы приобрести дружбу восьмилетнего мальчика…

Пазио не уверен — шутки это или упреки. Поэтому он ершится и защищает индейцев:

— Ну что вы хотите! Подлец Ферейро испортил нам эту поездку. Он подстрекал индейцев, и нужно еще радоваться, что все так кончилось. Могло быть хуже.

— Самое страшное это дождь, который насылал на нас подлец Ферейро…

Мы хохочем. Потом я говорю:

— Сказать по правде: несчастные эти индейцы. Убогие поля, убогие хижины, низкий интеллектуальный уровень.

Неожиданно Пазио приходит в голову какая-то мысль и он обращается ко мне:

— Есть у вас время? Примерно с неделю?

— Целую неделю? На что вам столько?

— Я проведу вас к другим индейцам.

— Что-о? Опять индейцы?

— Ведь я говорил вам, что у меня есть другие, лучшие индейцы! Гораздо более интересные!.. У них и поля богаче, и хижины добротнее, и культурный уровень выше. Среди них кто-то даже занимается скульптурой.

— Скульптурой?

— Ну да, что-то лепит из глины… А их капитон — порядочный парень, к тому же образованный, прогрессивный человек. Это совершенно другое дело, чем на Марекуинье…

— Так почему же мы не пошли туда с самого начала?

— Потому что там хуже охота.

Сообщение Пазио звучит соблазнительно. Я обдумываю, не попытать ли счастья еще раз. Задержаться на неделю — потеря невелика, тем более что Вишневский тем временем вернется в колонию Кандидо де Абреу и сам проведет работу по сбору зоологических образцов.

— Где они, эти индейцы? — спрашиваю Пазио.

— Всего день-два пути отсюда. Там находится лагерь Росиньо, он расположен у самых берегов Иваи.