Ориноко - Фидлер Аркадий - Страница 43

— Не слушайте его! — захрипел он диким голосом. — Нет в этих циновках смерти! Я изгнал ее. Он вас обманывает. Он хочет захватить все себе!

В разгоряченной толпе был и Конесо. Под мышкой он держал одеяло.

— Вождь! — крикнул я ему. — Ты обрекаешь племя на гибель! Брось одеяло, умоляю тебя!

Гнев, смущение, высокомерие попеременно отражались на его лице.

— Нет! — отрезал он. — Не смей, Белый Ягуар, нам приказывать и навязывать свою волю! Испанцы подарили это нам. Ты хотел выбросить все в воду и лишить нас подарков. Этому не бывать!

Все наши усилия оказались тщетны, и уговоры отскакивали, как горох от стены. Люди оставались глухи и непримиримы. Шаман хохотал, захлебываясь от злорадства и дикого упоения одержанной над нами победой. Кое-кто из наших воинов хотел было броситься на серимцев, невзирая на их численное превосходство, и силой отнять одеяла. Я решительно их удержал: прикосновение к одеялам им тоже грозило заражением. Они поняли это.

Видя, что слепцов нам все равно не убедить, я приказал быстро возвращаться назад. Возбуждение мое улеглось, следовало думать о спасении. Близость нашей поляны от Серимы создавала опасность заражения и для нас. На обратном пути я коротко рассказал друзьям о признаках красной смерти: она необычайно заразна, на теле заболевшего появляются красные пятна, потом развивается горячка, и все кончается сильнейшей слабостью, а для индейцев — неизбежной смертью. Я рассказал им о случае из моего детства, о печальной участи саскуиханна в долине Аллеганского плато.

— Нам остается одно: немедля бежать, не теряя ни минуты! Все, кто не касался еще смертоносных одеял, должны отсюда бежать! — заявил я.

— А если мы уйдем в залив Потаро, где стоит наша шхуна, это нас спасет? — спросил Манаури.

— Думаю, да. Но главное — в ближайшие недели никому из наших не касаться больных, если они появятся! Это самое главное.

— А сколько длится болезнь?

— Спустя несколько дней после заражения, кажется, появляются первые признаки, а потом дней через десять-пятнадцать наступает смерть или полное выздоровление.

— А как ее лечат?

— Я точно не знаю. Кто-то говорил мне, что надо все время лежать, не раскрываться, когда горячка, упаси бог, не мыться и очень мало есть.

— Если так, надо сообщить в Сериму, как вести себя больным! — задумался Манаури.

— Конечно…

Меня порадовало, что друзья мои так серьезно восприняли все мои советы. Мы тотчас же подняли на ноги обитателей нашей поляны. Шхуна, к счастью, еще накануне вечером вернулась из залива Потаро, и теперь можно было грузить на нее весь наш скарб и припасы, включая гончарные и ткацкие станки и даже стены, столбы и крыши некоторых наспех разобранных хижин и шалашей.

В то время, когда все, обгоняя друг друга, работали, чтобы как можно быстрее покинуть злосчастную местность, десять варраулов с оружием, полученным от нас, выстроились перед моей хижиной в одну шеренгу, словно отряд солдат, а Мендука подошел ко мне в сопровождении Арипая как переводчика и попросил разрешения поговорить со мной.

— Слушаю, — подивился я торжественности церемонии.

— Белый Ягуар, ты не позволил нам, — проговорил Мендука, — догнать испанцев, и мы тебя послушались. Но теперь ты нам позволишь? Ведь испанцы оказались предателями.

— Ты молодец! — похвалил я. — А твои воины тоже хотят пощипать испанцев?

— Мы хотим отнять у них ружья.

— И не щипать?

— Можно и пощипать.

Я вопросительно взглянул на Манаури, слушавшего наш разговор. Испанцев-предателей, откровенно говоря, следовало проучить, с этим согласен был и Манаури.

— Хорошо, — согласился я. — Но поплывете вы на свой страх и риск, мы не станем прикладывать к этому руку. Вам дадут самую быструю итаубу, запас провизии и оружие, но за это вы сообщите нам, чем все кончится.

— Сообщим.

Спустя каких-нибудь полчаса варраулы уже мчались вниз по реке. Они родились и выросли на воде и были лучшими среди индейцев гребцами. Не вызывало никаких сомнений, что они легко догонят испанцев.

Тем временем великое переселение в залив Потаро началось. С нашим родом двинулось почти пятьсот араваков — мужчин, женщин, детей. Большинство из них шли пешком по тропинке вдоль берега реки, другие плыли на шхуне, третьи — на полутора десятках итауб и на множестве челнов. Люди бежали не только от коварных и злых вождей и от страшного мора — они стремились к новой жизни. Сердца их согревали надежда и радость.

Залив Потаро представлял собой, по существу, длинное озеро, тянувшееся параллельно основному руслу Итамаки и отделенное от нее узкой песчаной косой, в некоторых местах не более ста метров в ширину, зато в длину вытянувшейся на целую милю. Эту песчаную отмель, покрытую, как и вся суша вдоль реки, буйной растительностью, мы и выбрали себе под лагерь. Хижины и шалаши поставили со стороны озера, расчистив ближайшие заросли от кустов и травы. Это было место, очень удобное для обороны, скрытое от глаз непрошеных гостей, а когда мы выставили еще дозоры по обеим сторонам полуострова, то вообще никто не мог бы проникнуть с берега в поселок без нашего ведома. Поскольку индейцы весьма любили всему давать названия, то и наше новое поселение тотчас же назвали Кумака, что на их языке означало полуостров. Чтобы добраться до большого леса, нужно было переплыть через озеро, составлявшее здесь в ширину примерно полмили; чуть дальше лодкой было до Итамаки: приходилось плыть вдоль полуострова, а потом уж через узкое устье озера выходить на открытую воду.

Окрестности озера — ибо вернее называть его озером, а не заливом — изобиловали великолепными пейзажами, радовавшими глаз. Правда, и здесь, как повсюду, страшная непроходимая чаща скрывала берега, глухой стеной нависая над поверхностью воды далеко от суши и сжимая ее хищным сплетением зелени, но не везде. В этой сплошной стене были кое-где обширные просветы, а порой даже песчаные берега, золотыми косами сбегавшие к воде, и здесь, на манящем фоне песка, возносились стройные пальмы, и среди них сказочно прекрасные асаи и даже кокосовые; вот куда, на сто миль от моря, забрались эти роскошные дочери соленой воды и морского песка. Можно бы думать, что ты оказался в самом раю, если бы не жуткое засилье комаров.

Вновь возникавшее селение сохраняло родовую структуру, как и в Сериме, — каждый род ставил свои хижины обособленно, образуя как бы разные кварталы поселка. Был род Черепахи и род Грифа, род Араканги и род Каймана. Поскольку их прежние вожди остались в Сериме с Конесо, вечером того же дня жители всей Кумаки собрались вблизи моей хижины на совет. При свете двух десятков костров меж стволами лесных великанов, вершины которых сплетались над нашими головами в сплошной шатер, каждый род выбрал себе нового вождя. После этой торжественной церемонии наступила очередь выбирать верховного вождя, и тут при всеобщем одобрении и воодушевлении со всех сторон зазвучало имя Белого Ягуара. Я весьма решительно этому воспротивился.

— Никто лучше не подходит для роли вашего главы, чем ваш собрат, испытанный вождь Манаури! — воскликнул я.

Своим отказом я крайне озадачил большинство присутствующих араваков, по-разному оценивших мою позицию, а старейшина рода Кайманов выкрикнул:

— Значит, в эту трудную минуту ты хочешь нас покинуть?

— Ничуть. Я буду рядом с Манаури и стану во всем помогать ему и вам, каждому из вас.

— Как и до сих пор?

— Да, как и до сих пор.

Все успокоились и единодушно выбрали Манаури. Глаза вождя вспыхнули от радости и счастья, безграничное удовлетворение отразилось на его лице: осуществлялись самые смелые его надежды, о которых год назад невольник с острова Маргарита не смел мечтать даже во сне. Манаури бросил на меня взгляд, полный благодарности и преданности.

В этот вечер все пребывали в радостном возбуждении, а последующие дни показали, что это была не просто вспышка подъема. Три серьезные задачи вставали перед обитателями Кумаки: защититься от красного мора, сделать достаточные запасы продовольствия и обучиться ведению боевых действий. И за осуществление этих задач все принялись с огромным энтузиазмом.