Маленький Бизон - Фидлер Аркадий - Страница 35

Сердце охотника бешено заколотилось от радости и страха — страха за жизнь ребенка. Он развел большой костер, хотя в такую бурю это было нелегко. Закутав ребенка в одеяло, Орлиное Перо всю ночь согревал его своим телом. Пеммикан давать ребенку он побоялся: грубая пища могла повредить младенцу.

На рассвете охотник вскочил с земли и вышел на опушку леса. Ночная метель прошла. Жизнь ребенка теперь зависела от ловкости Орлиного Пера и счастливого случая. Ближайший час должен был решить все. Орлиное Перо поставил силки и капкан. Вскоре попался живой заяц, а второго удалось подстрелить. Охотник бегом вернулся к шалашу и выдавил в рот ребенку несколько капель крови убитого зайца.

Потом Орлиное Перо связал из сучьев простые санки и положил на них тело женщины. Корзинку с ребенком он привязал себе за спину и быстро пустился в обратный путь. Другой женщины, сколько он ни искал ее в лесочке, охотник так и не нашел.

Около полудня Орлиное Перо дал ребенку выпить крови второго зайца, которого до поры до времени держал живым.

Только вечером, после долгого и трудного перехода, охотник добрался до желанной цели — перед ним открылся наш лагерь. Ребенок был жив.

Передавая младенца своей жене, Орлиное Перо сказал:

— Вот наше дитя. Теперь уже не будет печали в нашем вигваме — мы будем счастливы!

В ту же ночь старейшины собрались в вигваме Орлиного Пера и при веселом огне очага слушали рассказ о его приключениях. Все одобрили намерение охотника усыновить спасенного ребенка, а так как все любили охотника, то от души разделяли его радость.

— Это добрая новость! — сказал вождь Шествующая Душа. — Однако скажи: заметил ли ты что-нибудь на теле женщины, которая, несомненно, была матерью ребенка?

— Я не осматривал ее… — ответил охотник.

— Тогда приглядись. По ее мокасинам и ожерелью можно убедиться, что она принадлежала к племени кроу, и как раз к группе Окоток, наших злейших врагов.

— Хау! — изумились все собравшиеся.

Орлиное Перо был ошеломлен, но не поддался:

— А все-таки я не откажусь от ребенка!

— Никто от тебя и не требует этого, — сказал Шествующая Душа. — Наоборот, мы рады. Я говорю лишь, что впервые наше племя встречается с группой Окоток на поле дружбы, а не на поле битвы.

— Удивительно! Странно! — раздавались голоса присутствующих.

— Да, это удивительный и знаменательный случаи! — отозвался шаман Кинасы. — Новое время входит в наши прерии и даже в эти горы.

И тут с ближайшего взгорья донесся вой одинокого волка. В вигваме наступила тишина.

— Мокуйи! — крикнул Орлиное Перо. — Это он, это тот самый волк! Тот самый, который указал мне дорогу к ребенку!

— Какое там!.. Не верю в такие чудеса! — буркнул Раскатистый Гром, который сомневался во всем, чего не делал или не видел сам.

Орлиное Перо поднял руку и торжественно произнес:

— С этого дня я больше никогда не убью волка! Волки — мои друзья!..

Затем повернулся к ребенку и дал ему имя Мокуйи Оскон, что означает Брат Волка.

Мокуйи Оскон вырос дельным человеком и посвятил свою жизнь благородному делу укрепления уз дружбы между племенами индейцев. Но прежде чем выйти на эту широкую дорогу, Мокуйи Оскон еще в младенческие годы сделал не менее прекрасное дело: укрепил супружескую связь и принес солнце в вигвам Орлиного Пера.

ДИКИЕ МУСТАНГИ

С первым дыханием весны мы свернули лагерь и пошли в западном направлении. Переправившись через большую излучину реки Колумбии, мы вступили на плоскогорье, соединяющее Каскадные горы со Скалистыми. Там с незапамятных времен водились большие табуны диких коней. Даже до нынешних времен, уже в XX веке, в малодоступных уголках Каскадных гор сохранилось несколько сот диких мустангов. И это несмотря на наплыв белого населения и ежегодные облавы на дикую лошадь, устраиваемые по поручению властей Британской Колумбии. Итак, мы присмотрели себе табун никому не принадлежавших мустангов, и наши охотники собрались попытать счастья в охоте на них.

Ранняя весна была самой подходящей порой для ловли мустангов. Весной они переходили на новый корм — свежую траву, от этого у них начинались желудочные заболевания, и они становились на время более вялыми и менее чуткими. Впрочем, и теперь они были бы недосягаемы для охотника, если бы не человеческая хитрость и не любопытство самих животных. Даже вспугнутые, они долго кружили невдалеке от места охоты, то и дело возвращаясь обратно, чтобы увидеть того, кто нарушил их покой.

Такой же была и повадка лесных волков. Во время наших переходов на север эти непрошеные спутники почти всегда следовали за нами, не отставая ни днем, ни ночью. Где бы мы ни делали привал, волки тоже садились и украдкой, издали глядели на нас. Наши крики не пугали их и мало помогали делу. Волки лишь отскакивали в сторону и продолжали следить за нами из-за кустов.

Мы, дети, боялись волков, как злых духов.

— Ничего они вам не сделают! — успокаивал меня отец. — Вблизи лагеря они редко нападают на людей, и то только зимой, когда очень уж голодны.

— Зачем же они идут за нами? — спрашивал я.

— У серых волков любимое лакомство — собачье мясо.

Я с беспокойством подумал о моем любимце Пононке. Правда, этот сильный пес загрыз даже росомаху, но справится ли он с несколькими волками?

Когда мы шли к пастбищам диких мустангов, то все чаще встречали серых хищников. Наглые и надоедливые, они по ночам приближались к нашему лагерю всего на бросок камня. Их вой часто раздавался совсем близко от вигвамов. В те ночи было несколько кровавых схваток между волками и собаками. Мы слышали ужасную грызню, треск веток, внезапный визг и завыванье. Охотники выскакивали из вигвамов и стреляли в воздух. Наутро мы находили только следы крови и недосчитывались одной или двух собак.

— Глупые, легкомысленные псы! — говорил Сильный Голос о погибших собаках.

— Что ты болтаешь! — вспыхивал я. — Они сражались с волками за наш лагерь. Они защищали нас!..

— Защищали, но как? Легко быть сожранным волками. Надо их одолеть — вот в чем долг воина!

Отец, как обычно, решал наш спор. Он признавал каждого из нас правым, но при этом прибавлял, что безрассудный задира достоин такого же презрения, как и трусливый плут. Зато тот, кто умеет сочетать отвагу с осмотрительностью, становится хорошим воином.

— Псам, которые погибли, — заключал отец, — нельзя отказать в смелости, но с уверенностью можно сказать, что они вели себя неразумно.

— Разве воин, который погиб в битве, неразумен? — настаивал я.

На это отец уже менее уверенно отвечал, что смерть может настигнуть каждого воина, даже рассудительного, а сама рассудительность является только хорошим щитом в бою.

Я мысленно возвращался к своему Пононке. «Неужели и Пононка может погибнуть?»— думал я с тревогой.

Пононка всегда спал вместе со мной, но теперь он уходил из вигвама. Назойливость волков злила его, и пес каждую ночь рвался в бой. Только к утру Пононка возвращался ко мне, сильно помятый. Иногда я замечал на нем кровоточащие раны.

— Не бойся за него, — успокаивал меня отец. — Пононка — настоящий воин, хотя ему иногда и не хватает осмотрительности. В нем много волчьей крови. Он не полезет туда, куда не надо.

Но все это не могло меня успокоить. Мой добрый брат Сильный Голос несколько ночей дежурил возле вигвама с луком в руках. Из этого лука он прошлым летом убил бизона, а теперь собирался подстрелить волка. Несколько раз он замечал подозрительные тени, но не решался пустить стрелу, боясь подстрелить вместо волка собаку. А тем временем нас стали интересовать другие, более важные события. Волки отошли на задний план.

Наши разведчики напали на свежие следы диких лошадей. Животные двигались где-то впереди нас. Еще до того как мы их заметили, мустанги обнаружили наш лагерь: дважды они описывали большой круг и подходили к нам с тыла. Все это мы прочли по следам. Только на пятый день такой игры в кошки-мышки мы увидели самый табун. Он был великолепен: около пятисот лошадей паслись на склоне небольшой горы. Мы издали различали горячих скакунов — их резвые, пружинистые прыжки скорее напоминали оленей, чем лошадей. Мы пожирали мустангов глазами, но понимали, что достаточно какого-нибудь неосторожного движения, и всполошившийся табун умчится, как вихрь, и исчезнет далеко за горизонтом.