Маленький Бизон - Фидлер Аркадий - Страница 10

— Да, это правда! Виновен шаман! — послышалось с разных сторон.

— Белый Волк! — продолжал первый воин. — Мы все твои друзья, а не враги. Мы тебе советуем искренне: уйди на несколько недель в тайные места, укрепи свою чародейскую власть. Мы советуем тебе это для пользы племени!

— Нет, — крикнул шаман, — власти я не потерял!.. — Потом добавил еще более звучным голосом: — Говорю вам, Ночной Орел жив! Он вернется!

И в голосе его звучала непреклонная сила.

Теперь уже никто не хотел спорить. Бунт воинов угас. Покачивая в раздумье головой, люди расходились. Лагерь все ждал. Напрасно! Светлая полоска на востоке предвещала близкое наступление дня. Пора было уходить…

ПРИСЯГА БОЛЬШОМУ РОГУ

В последние минуты нашей стоянки на памятном месте, где Белый Волк предсказал возвращение Ночного Орла, я совершил поступок, который потом вызвал во мне самое сильное душевное потрясение, какое я помню за все детские годы. Даже еще сегодня, спустя столько лет, меня сжигает стыд при воспоминании об этом давнем событии.

Никто в эту ночь не спал в нашем лагере, за исключением младенцев. Все сидели угрюмыми, молчаливыми группами и ждали Ночного Орла. В этом общем молчании было что-то зловещее. Все думали об одном и том же. Даже меня, малыша, захватило это общее настроение, и в детской головенке вертелись самые фантастические, отчаянные замыслы. Боль по поводу утраты любимого друга, Косматого Орленка, поднялась во мне снова, с еще большей, чем прежде, остротой.

Трупы четырех врагов лежали неподалеку, среди кустов. Они были совершенно обнажены, но не изуродованы. Еще совсем недавно воины применили бы старинный обычай скальпирования. Кожа, снятая вместе с волосами с головы убитого врага, считалась военным трофеем. Но теперь совет старейшин племени, после короткого, но бурного обсуждения, решил отказаться от варварского обычая. Сказывались новые веяния.

Я тихо сидел возле нашей семьи, погруженный в думы о Косматом Орленке. Мысли мои вдруг начали вертеться вокруг маленького лука, подаренного мне другом при расставании. Лук должен был стать моим, если Орленок не вернется.

В эту ночь ожидание казалось вечностью. Соскучившись, я полез в свой мешок, притороченный к седлу коня, вынул лук Косматого Орленка и несколько стрел — обыкновенных стрел, сделанных из твердого тростника и заостренных на конце. Новая волна тоски и гнева захлестнула мое сердце. Мне хотелось действовать. Я чувствовал, что должен отомстить за смерть друга. А там, невдалеке, лежали трупы четырех врагов, которые, возможно, были убийцами Косматого Орленка. И тут мне в голову пришла мысль: пронзить их сердца стрелами из его лука…

Я ползком добрался до кустов и отыскал трупы. Натянув до отказа лук, я старательно прицелился. Стрела пронзила сердце одного из врагов. Так я поступил и с другими.

Вот-вот все должны были тронуться в путь, и я думал, что никто не заметит моего поступка. Но кто-то из взрослых еще раз подошел к убитым и сразу поднял тревогу. Начался переполох. Старшие воины толпой сбежались к месту происшествия и при свете факелов тщательно осмотрели тела. Громко выражая свой гнев, они прямо назвали это дело позором для всего племени. Я ничего не понимал… Всем было ясно, что стрелы ребячьи, но кто их пустил, оставалось загадкой. Я слышал, как люди требовали, чтобы виновный признался в позорном поступке. Все были так разгневаны, что я не посмел проронить ни слова.

Вдруг было названо имя Ровного Снега: кто-то припомнил, что этот мальчик несколько часов назад, во время нападения на вражеский лагерь, хвастался, что мог бы убить младенца кроу. Он уже получил от своего отца строгий нагоняй, когда вернулся домой. Пустое и глупое хвастовство Ровного Снега навлекло теперь на него подозрение.

— Признавайся, Ровный Снег, — требовал наш вождь Шествующая Душа, — ты это сделал?

— Не делал я ничего!.. У меня даже лука нет… и стрел нет… Это не я!

— Может быть, ты взял у другого?

— Не брал!

— Ровный Снег! Если ты лжешь…

— Не лгу, не лгу!..

Во время этого допроса до того скверно было у меня на душе, что я до боли стискивал зубы, лишь бы не выдать себя. Я струсил. Меня напугало гневное возмущение людей, причины которого я все-таки не мог понять. Я прятался за спины родителей и молчал.

Враги — как предполагали наши воины — будут искать убитых и, конечно, найдут их. Наш вождь считал крайне важным, чтобы все в прериях знали, что мы, черноногие, стали на путь отказа от варварских обычаев и чтим останки павших врагов.

Мне было очень тяжело. Понимая, что помешал замыслу наших старейшин, я почему-то не жалел о совершенном поступке. Своим детским умом я не мог постичь, что сделал позорное дело. Считая себя близким другом Косматого Орленка, я, как мне казалось, поступил так, как подсказывало сердце индейца, и потому говорил себе: «Пусть другие думают что хотят!»

Тем временем небо на востоке начало бледнеть и наступило время отправляться в путь. Наш вождь и Белый Волк, хотя и очень ослабевший от потери крови, но сохранивший прежнюю ясность ума и быстроту решений, послали куда-то четырех разведчиков, дав им важное поручение. Во главе был поставлен опытный воин Орлиное Перо, владевший английским языком. Как потом оказалось, Орлиное Перо и три его спутника должны были следить за врагом и немедленно уведомить нас, если бы Рукстон и кроу стали нас преследовать. Если же грабители направились в форт Бентон, — а это было всего вероятнее, — наша группа должна была опередить врага и доложить коменданту форта об учиненной Рукстоном краже. Мы не сомневались, что таким образом нам удастся вернуть украденных лошадей.

К восходу солнца группа была уже далеко. Она поспешно двигалась на северо-запад, в направлении, противоположном тому, в котором пошли Рукстон и кроу.

У меня еще не было собственного коня, и потому я ехал вместе со старшим братом на его коне. Мать подъехала к нам и рассказала забавную сказку о хитром зайце, который все время обманывал разных зверей и некоторое время извлекал из этого пользу, но в конце концов погиб глупой смертью из-за своей лжи.

Родители и все старшие часто рассказывали нам сказки и предания. Так нас знакомили с традициями и историей племени — это была наука, которую постепенно усваивали все молодые индейцы. Но обычно делалось это на стоянках, возле костра, поэтому меня немножко смутило, что мать так долго рассказывает мне сказку во время поспешной, да еще и очень трудной езды. Не было ли в этом какого-то тайного смысла?

— Ложь и сокрытие правды, — говорила мать, — это самый большой позор. Это самый омерзительный род трусости!..

На закате солнца воины разбили лагерь для ночной стоянки. Под защитой сильной охраны люди наконец могли как следует отдохнуть после стольких бессонных ночей. Едва сошли с коней, как отец подошел ко мне и мягко сказал:

— Где твой лук и стрелы, Маленький Бизон?

— В мешке… — угрюмо ответил я.

— Принеси их!

— Отец, но у всех ребят есть луки и стрелы! — прохрипел я с плохо скрытым ужасом.

— Да, я знаю, знаю… — усмехнулся отец. — Мы с тобой пойдем в прерию, немножко поохотимся на сусликов…

Мы пошли. Сусликов поблизости не было, и я стрелял по птицам.

Такого рода упражнения под надзором опытных воинов тоже входили в систему воспитания молодежи, но меня снова удивило, почему отец выбрал как раз этот вечер, когда мы и так сильно измучены.

На обратном пути отец рассказал много прекрасного о своем отце и моем дедушке Резвом Медведе. Дед был славным воином, а кроме того, отличался исключительной честностью, которая вошла в поговорку. Эта благородная черта снискала ему общее уважение, и он был любим всеми.

— Быть правдивыми и похожими на деда, — сказал отец, — это наш прямой и почетный долг.

Дольше я уже не мог выдержать. Чувство вины невыносимо терзало меня, на сердце словно лег огромный камень. Отец всегда проявлял ко мне столько доброты и был таким же близким моим другом, как и Косматый Орленок, только взрослым. Я сгорал от стыда, что утаил от него правду. Я хотел признаться в этом.