Белая дама (Франсуаза де Шатобриан – король Франциск I – Жан де Лаваль де Шатобриан. Франция) - Арсеньева Елена - Страница 5

А между тем иногда ему становилось просто страшно. Ну как король озябнет и захочет растопить камин?! Что тогда делать? Дать себя изжарить живьем или вывалиться в полусыром виде к ногам своего господина, чтобы немедленно после этого отправиться на рандеву с палачом?

На счастье де Бониве, Франсуаза знай поддавала жару, и озябнуть королю ни в коем случае не грозило. Более того, он обливался потом с головы до ног!

– Это было прекрасно, – вынес наконец вердикт его величество, поднимаясь с ложа и оставляя на нем неподвижную и обессиленную любовницу. – Однако я бы попросил вас, мадам, впредь не спешить разоблачаться и использовать в качестве камеристки меня (была у короля такая слабость: он обожал раздевать своих женщин).

Франсуаза чуть слышным голосом поклялась, что отныне всегда будет следовать этому пожеланию, а потом едва-едва пошевелила пальцами в прощальном жесте. И король удалился, самодовольно ухмыляясь, в полной уверенности, что окончательно лишил Франсуазу всяких сил, так что, если она сможет прийти в себя к обеду, это будет хорошо.

Не тут-то было! Лишь только монаршая поступь стихла в коридорах, мадам де Шатобриан слетела с постели и проворно заперла дверь. А потом ринулась к камину и, царапая свои нежные руки о хворост, извлекла оттуда полуокоченевшего адмирала де Бониве.

Ей понадобилось приложить немало сил, прежде чем он вернулся к жизни. Сначала его пришлось уложить в постель, потом согреть своим телом, потом разогнать его кровь нехитрыми и сладостными гимнастическими упражнениями… потом повалить забор, и еще один, и еще…

Словом, ушел де Бониве из этой комнаты, лишь когда забрезжил рассвет, ну а Франсуаза смогла встать с постели отнюдь не к обеду, а лишь только к ужину.

К вящей гордости короля.

Правда, как только Луиза Савойская узнала от своих шпионов о неверности фаворитки, она незамедлительно донесла обо всем сыну. Франциск, при всей своей любви к chиrе maman, отлично знал, что она порядочная ехидна и всех других женщин, особенно молодых и красивых, ненавидит, а потому решил, что мадам Луиза следует своей природе и клевещет на Франсуазу. И во всеуслышание высказал свою позицию:

– Неужто французский двор не таков, как я о нем думал? Все, кажется, про себя удивляются тому, что мой друг адмирал де Бониве оказывает так много внимания мадам де Шатобриан. Надеюсь, меня ввели в заблуждение, потому что еще удивительнее мне было бы не видеть у ног этой дамы весь двор.

Chиrе maman Луиза Савойская поняла, что она больше не властна над своим сыном и ненавистной мадам де Шатобриан дана вечная индульгенция…

Впрочем, надо сказать, этот случай произвел большое впечатление на Франсуазу и адмирала. Слишком уж много страху любовники натерпелись и, по взаимному соглашению, решили больше не грешить, короля не обманывать и смертельному риску себя не подвергать. Отныне Франсуаза хранила нерушимую верность своему повелителю, так что соглядатаям, подсылаемым королевой Луизой, не удалось найти доказательств ее измены. И Франсуаза продолжала царить в сердце и постели своего обожаемого монарха еще много, много лет, пока…

Пока однажды он не встретил другую.

Вот так бывает всегда…

Можно говорить о происках неблагосклонной Фортуны, но на самом деле ее роль сыграла все та же злопыхательница – королева Луиза Савойская, которая просто-напросто подсунула эту другую своему сыну, справедливо рассудив, что сердце мужчины должно жаждать перемен.

Может быть, она хотела таким образом опровергнуть постулат сына: «Женщина непостоянна» – то самое «La femme est variable», которое в более поздние времена было переведено на итальянский и превратилось в «La donna e mobile» и стало первой строкой знаменитой арии Герцога из оперы «Риголетто», строкой, известной нам в совсем уж вольном переводе на русский: «Сердце красавицы склонно к измене…» etc.

Так вот, господа: этим наблюдением над прихотливостью женского сердца мы обязаны именно Франциску I!

Не суть важно, какие именно причины стали движителями Луизы Савойской, когда она представила сыну в числе своих новых фрейлин стройную блондинку по имени Анна де Писле де Эйи. Случившийся при том мессир Дре дю Радье разразился таким описанием красавицы: «Вообразите прелестную особу семнадцати-восемнадцати лет, с прекрасной фигурой, во всем блеске молодости, с прекрасным цветом лица, живыми, выразительными глазами, полными огня, и перед вами предстанет мадемуазель де Эйи. Что же касается ее ума, он был не только острым, тонким и прихотливым, но также основательным, обширным и чутким к литературе и произведениям искусства. За ней закрепилась репутация первой умницы среди красавиц и первой красавицы среди умниц…»

Надо сказать, что Луиза Савойская подсунула Анну де Писле своему сыну в самый подходящий момент. Франциск как раз вернулся из испанского плена, в котором провел не один год, и его воспоминания о мадам де Шатобриан несколько поблекли. Король с восторгом увлек в постель сговорчивую Анну де Писле, даже не дав себе труда сообщить о своем возвращении Франсуазе.

А она в то время пребывала в Шатобриане, под присмотром мужа. Жан де Лаваль встретил возвращение блудной супруги со смешанным чувством. Ему хотелось, очень хотелось как следует почесать кулаки о ее прелестную, умело накрашенную («Ну в точности как у шлюхи!» – считал он) физиономию. А потом исполнить свою старинную мечту и выпустить из нее кровь по капле, чтобы мучилась так же, как мучился в свое время он, представляя жену в объятиях короля.

Де Лаваль с трудом удержался, чтобы не поддаться искушению! Удержал его рассудок, приведший два веских довода: во-первых, король вернется и потребует его к ответу за убийство возлюбленной. Окончить дни свои на эшафоте Жану де Лавалю по-прежнему не хотелось. Вторым доводом стало то, что Франсуаза в процессе «государственной службы» изрядно приумножила свое состояние. А значит, и состояние своего мужа… Денег, которые она привезла в Шатобриан, вполне хватило, чтобы расширить и украсить замок. Вообще должность королевской фаворитки оказалась весьма доходной и не шла ни в какое сравнение даже с теми о-очень немалыми средствами, которые удалось скопить де Лавалю в качестве сборщика королевских налогов. Так что по зрелом размышлении ревнивец снова наступил на горло своей ревности и решил не губить курочку, несущую золотые яйца. Он обращался с Франсуазой весьма почтительно и даже не решался досаждать ей, вынуждая исполнять супружеские обязанности, благо в окрестностях Шатобриана к услугам владетельного сеньора в изобилии водились молоденькие поселянки.

Узнав о возвращении из плена ненаглядного Франциска, мадам де Шатобриан с минуты на минуту ждала любовного послания, которое вызвало бы ее ко двору. Однако время шло, а королевский курьер что-то не показывался. Зато в воздухе начали реять странные слухи. Странные и страшные! Якобы у короля новая любовница… и не просто любовница, бог бы с ней, а новая официальная любовница. Новая фаворитка!

Франсуаза не поверила сплетням. Однако более усидеть в Шатобриане она не могла. Мигом собралась и помчалась в Фонтенбло, где в то время находился королевский двор. Она очень удачно появилась во дворце – Анна де Писле куда-то отлучилась, и Франсуаза угодила прямиком в объятия короля, который доказал ей, что она по-прежнему желанна ему.

Правда, доказательства были предъявлены Франсуазе отнюдь не в тех роскошных апартаментах, которые ей полагались бы как фаворитке короля, а на каком-то неудобном сундуке чуть ли не в коридоре.

Поэтому того удовольствия, о котором она столь долго грезила, Франсуаза не получила. Это ее и огорчило, и обидело. И она без обиняков высказала свои обиды королю: не для того она-де явилась ко двору, чтобы развлекать его величество украдкой, а для того, чтобы занять свое законное, заслуженное место!

В ответ на ее тираду Франциск галантно поклонился:

– Мадам, ваше законное место – в моем сердце, и вы всегда будете занимать его, где бы вы ни были, рядом со мной или вдали от меня!