Дорога из пепла и стекла (СИ) - Белецкая Екатерина - Страница 86

— Конечно, — кивнул Ит. — Как скажешь. Если это нужно…

— Да, это нужно, — ответил Рифат серьёзно. — Это очень нужно.

— Тебе или ей? — спросил Ит.

— Нам обоим, — ответил Рифат.

Место, где лежали обломки яхты, нашли не сразу — Рифат помнил координаты, но помнил он их, как позже выяснилось, не точно. Скрипач предположил, что обломки за эти годы могло занести песком так, что найти их невозможно, но Рифат усмехнулся, и сказал, что нет, не занесло. Почему ты так решил? спросил тогда Скрипач. А там защита стоит, объяснил Рифат, причем довольно сильная, даже если бы на яхту пошел бархан, он бы обошел её с двух сторон, не похоронил бы под собой. Откуда взялась защита — выяснилось получасом позже. Лийга объяснила, что Рифат снял её со своего катера, и поставил на обломки, потому что она, Лийга, упросила его это сделать. Почему? Чтобы можно было вернуться. Почему же ещё…

То, что осталось от яхты, они нашли минут через сорок — нетикама-кипу поднялся на очередной бархан, и взорам их открылось зрелище сколь величественное, столь и тягостное. Белоснежный корпус яхты, точнее то, что от него осталось, покоился между двумя барханами — это была носовая часть, чуть заостренная, уплощенная, с выступами по бокам, покрытыми то ли неразличимыми на расстоянии надписями, то ли каким-то сложным узором. Яхта была рассечена надвое, именно рассечена, потому что на корпусе не было ни единого следа термо-воздействия или взрыва. Скорее всего, капсула работала в импульсном режиме, включаясь на крошечную долю секунды, и пройди яхта совсем чуть-чуть вперед, она бы проскочила. К сожалению, чудес не бывает — именно поэтому останки яхты и лежали сейчас здесь, в песках.

Ит посадил нетикама-кипу метрах в пятидесяти от корпуса, по правому борту яхты. Лийга и Рифат, стоявшие за его спиной, молчали. Скрипач, сидевший в соседнем кресле, тоже молчал. «Невозможно, — подумал Ит. — Они ведь ничего не скажут. Они не хотят говорить». Он тоже не хотел говорить, но понимал, что кто-то должен сделать этот первый шаг, и разрушить тишину, прерываемую лишь тонким посвистом ветра, проходящим между опорами нетикама-кипу. Внешнюю акустику они не отключали даже во время сна, звук порой может рассказать очень о многом, в том числе — о таящейся впереди очередной ловушке.

— Что мы делаем? — спросил Ит. — Рифат, Лийга, командуйте. Если надо ещё подождать, то подождём…

— Давайте выйдем, — тихо сказала Лийга. — Можно?

— Я не пойду, — покачал головой Рифат. — То есть пойду, но позже. Мне надо… подготовиться. Я не могу так сразу.

— И не надо, — кивнул Скрипач. — Ты тогда посиди тут, хорошо? Лийга, ты…

— Я иду, — тут же ответила та. — Я же сказала.

Холодный, сухой ветер летел сейчас над пустыней, и они уже в шлюзе кипу поспешно пристегнули маски, и надели очки, которых тут имелся неплохой запас. Сильный ветер, безучастно заметила Лийга, сейчас будут полные глаза песку. Не будут, ответил ей Скрипач, надел очки, и через минуту они уже стояли внизу, поджидая медленно спускавшегося по лестнице, встроенной во вторую правую опору, Ита. Неудобно идти на костылях, лестница слишком узкая, крутая, поэтому шёл Ит медленно, стараясь быть максимально осторожным.

— Идите, я догоню, — сказал он, оказавшись, наконец, на песке. — Я же вязну, куда мне до вашей скорости. Лийга, где аккумулятор, что нужно будет открыть?

— Левый борт, увидишь, там написано, — Лийга отвернулась. — Скиа, проводишь меня? Мы недолго, — предупредила она Ита. — Просто… я хотела…

— Понимаю, не объясняй, — сказал Ит. — Идите, конечно.

Подойдя к корпусу, точнее, к тому месту, где корпус заканчивался, словно отрезанный острейшим ножом, Лийга остановилась. Скрипач тоже остановился, и ничего не сказал, потому что счел, что любое слово сейчас будет бестактностью. Лийга положила ладони на борт, и закрыла глаза. Простояла так с минуту.

— Ты можешь стать рекой и ветром, деревом и камнем, — беззвучно произнесла она. — Ты можешь быть снегом и светом солнца, танцем облаков и пением реки. Душа твоя подобна звездам, но сердце твоё умолкло. Я дарую тебе свободу, любовь моей любви…

Скрипач молчал. Лийга простояла еще минуту, потом медленно опустила руки. Это ведь действительно нож, понял вдруг Скрипач. Это был такой огромный нож, который рассек надвое то, чем она была, всю её жизнь, всё её естество. Она прощается — второй, и, видимо, последний раз, прощается уже навсегда, потому что знает, что больше к этому месту она не вернется. Кажется, она сама это понимает, поэтому не нужно ей мешать. Может быть, дорога из пепла и стекла для Лийги закончилась когда-то именно тут, в этих песках — как теряется в пустыне ручей, потому что у воды нет больше сил, чтобы идти дальше. Пепел и стекло остались позади, и есть лишь песок. Песок, серое небо, и холодный порывистый ветер.

Лийга сделала шаг назад, и повернулась к Скрипачу.

— Здесь холодно, — сказала она. — Как же здесь холодно. Я иногда думаю, почему не осталась здесь тогда, а потом вспоминаю этот холод, и понимаю, что меня от этого остановил не только Рифат, но и холод тоже… глупость, конечно. Надо было остаться, наверное. Так всем было бы лучше.

— Зачем говорить о том, что уже сделано? — спросил Скрипач. — Ты уже не осталась. И… вряд ли бы он обрадовался, если бы поступила так. Он ведь не хотел для тебя такого, верно?

— Да, вот тут ты прав, — кивнула Лийга. — Он бы не хотел, это точно. И не позволил бы, ни за что не позволил. Он…

— А каким он был, Лийга? — спросил Скрипач. Лийга еле заметно усмехнулась.

— Славным, — ответила она. — В нём… как бы сказать… в нём не держалось зло. Знаешь, так бывает, кто-то умеет отпускать всё плохое, а кто-то нет. Он умел. Я пыталась быть на него похожей, но… у меня не получилось, да и не могло получиться. Это уникальный дар, откуда-то свыше. Светлая душа. Вообще, если честно, я лукавлю про «он». Это для меня было «он», и по работе, и по семье. А для всех Нийза — была Нийза. Чудесная халвквина Нийза, при любых обстоятельствах, в любых невзгодах. И пилотом в нетикама-кипу во время бури, когда все пугались, а она успокаивала. И в доме Рифата, где в ней души не чаяли и взрослые, и дети, и сипы, и сам Рифат. И даже во время выключения из рейса, когда не очень хорошо, а порой и плохо. Всегда. Скиа, иди к Иту, я хочу побыть одна. Недолго. Скажите Рифату, чтобы чуть подождал, и подводил кипу к яхте. Я позову.

— Хорошо, — кивнул Скрипач. — Мы подождем. Столько, сколько ты сочтешь нужным.

— Вот и договорились, — Лийга снова повернулась к яхте. — Иди, Скиа. Иди.

— Мародерство какое-то, — с горечью сказал Скрипач, когда Рифат подвел кипу к корпусу яхты, и открыл аккумуляторный отсек. Сейчас следовало вывести погрузчик, снять старый аккумулятор, и поставить на его место новый. Ит уже открыл фрагмент борта, и осмотрел батарею — практически полную, и абсолютно исправную.

— Что ты сказал? — спросил Ит.

— Мародерство, говорю. Как… это как вещи с трупа снимать, — сердито сказал Скрипач. — Помнишь, как мы с Киром одному уроду в морге набили физию за такое? Паскуда, вспоминать противно. Вот же тварь. И это — не лучше. Трагедия, а мы за батарейкой лезем. Стыдно.

— Да, стыдно, — согласился Ит. — А что делать? К тому же они сами предложили.

— Да понимаю я, — отмахнулся Скрипач. — Но как-то это всё равно… нехорошо.

— Давай хотя бы прощения попросим, — предложил Ит. — Отойдем в сторонку, и поговорим с ним. Ну, или с ней, если угодно. По сути, это могила.

— Вот именно, — согласно кивнул Скрипач. — Да, поговорим. Про себя. Молча.

— Лийга попрощалась? — спросил Ит.

— Прощается. Знаешь, людям это всё недоступно, — покачал головой Скрипач. — У них это как-то не так работает. Мы с тобой всё-таки в большей степени рауф, мне кажется. Потому что нам и в голову не может прийти, что можно, даже в теории, бросить жену с ребенком, например. Или предать кого-то из родных, по-настоящему. Не потому, что это плохо или хорошо, а потому что это обусловлено, в первую очередь, спецификой самого вида.