VIP значит вампир - Набокова Юлия - Страница 37

– Открывай скорее! – запрыгал от нетерпения Глеб, с которым мы после танцев перешли на ты. – Что же там?

Я развернула листок, ожидая прочитать там какую-нибудь приятную чепуху, и побледнела. Листок выскользнул из рук и упал на пол.

– Не томи же, Жанна! Что у тебя там? «Любовь до гроба?» или «Сто лет веселья»? – Глеб наклонился за запиской и изменился в лице. – Какого черта? Этого здесь не было.

– Что там? – проявила нетерпение публика.

Глеб вытащил из шляпы следующую бумажку, развернул и со стоном скомкал.

– Жанна, извини. Произошла ошибка. Мы обязательно во всем разберемся и накажем этих шутников.

Ведущий развернулся и скрылся со шляпой за дверью у сцены. Мог бы ничего и не говорить. И так было понятно: все забавные предсказания кто-то подменил на записку с одним содержанием.

«Ты сдохнешь, тварь».

Именно эти строки я должна была прочесть публично… Едва скрывая дрожь и не слыша окриков из зала, я выбежала в коридор. Ноги сами несли меня к туалету – хотелось плеснуть в лицо воды, побыть в тишине, унять дрожь и попытаться разобраться, кто уже успел меня так возненавидеть. До меня донесся взволнованный голос Светланы, но я никого не хотела видеть. Не оборачиваясь, я прибавила шагу и ввалилась в туалет, словно он был убежищем от того кошмара, в который я попала. Оказалось наоборот. Сначала я наступила на что-то хрупкое и чертыхнулась, убрав ногу. На полу осталась лежать горстка сверкающих осколков. Я наклонилась и ахнула. Не может быть! Я только что раздавила сокровище от Картье – ту самую заколку, так поразившую меня на китаянке. Одним движением туфельки растоптала драгоценные бриллианты и гранаты. Что я наделала! Да я ничуть не лучше Жана, сгубившего мое дизайнерское пальто! Но как же эта разиня Мэй могла потерять свою чудесную заколку? Тут-то я и заметила ноги в мягких балетках, выглядывавшие из-под двери крайней кабинки.

– Эй, тебе плохо?

Дверь была чуть приоткрыта. Обеспокоенная молчанием, я заглянула внутрь и с визгом отпрыгнула назад, чуть не сбив с ног догнавшую меня Светлану. Мгновение мы стояли молча, глядя в застывшие узкие глаза удивительной циркачки Мэй, распростертой на полу туалета, потом хором завопили.

Мэй

Часом ранее

Некрасивая… Мэй бросила короткий взгляд на ненавистное зеркало и повернулась к нему спиной. Ее любимым зеркалом давно стали глаза зрителей. В них она была мечтой, феей, богиней. Только это имело значение. Только это, а не безжалостное отражение в холодном стекле, которому нет дела до ее души и ее таланта.

Пальцы нетерпеливо дернули застежку спортивной сумки. Семь минут до выхода. Даже передохнуть между двумя выступлениями нет времени, даже за столом посидеть не успела. А все московские пробки, будь они неладны. Едва успела добраться до «Аперитива» после выступления на юбилее очередной фирмы, название которой она и не старалась запомнить. Главное – заплатили щедро. Русские не скупятся, когда речь заходит о развлечениях. А уж после ее незабываемого выступления гонорар нередко повышают вдвое, а то и втрое. И не зря: того, что может показать она, даже искушенная московская публика не видела.

Гладкая ткань костюма приятно холодила пальцы. Мэй осторожно разгладила блестки и нырнула в упругий кокон обтягивающего комбинезона, который превратит ее в прелестную бабочку. Ткань соблазнительно обтекла изгибы ее гибкого, натренированного тела. Девушка расправила костюм, освободила волосы из плена бархатной резинки. Обернулась. Ненавистное стекло отразило короткие ноги, тяжеловатые бедра, жидкие черные волосы. Вспомнилась оскорбительная шутка ослепительной блондинки. «Опять по зеркалу фильм ужасов показывают», – хохотнула та, когда Мэй, прибыв на юбилей фирмы, наскоро подкрашивала губы в фойе. Скудных знаний русского было достаточно, чтобы расслышать оскорбление этой клонированной Барби, но Мэй не подала и виду. «Привет», – с намеренным чудовищным акцентом сказала она в ответ. «Здравствуй, чувырла», – с милой улыбкой проворковала блондинка, взбивая перед зеркалом свои выбеленные кудри. Надо будет спросить потом у Мидори, что это значит – чувырла. Но ничего приятного – это точно. Тем слаще будет ее триумф, когда бойфренд блондинки, забыв обо всем на свете, станет неотрывно следить за завораживающей пластикой ее, Мэй, тела. Тут она даст фору целой толпе блондинок…

«Некрасивая», – бесстрастно констатировало зеркало. Мэй закусила губу и собрала волосы в тугой пучок. А она и не модель вовсе, ей с календарей и рекламных баннеров не блистать. Хотя, что скрывать, так хочется… В цирке за ней закрепилась кличка Обезьяна. Мэй успокаивала себя, что так ее прозвали за необычайную гибкость, и отчаянно завидовала самой бездарной гимнастке в труппе по прозвищу Утренняя Роса. Утренняя Роса была так хороша собой, что ее место было в музее, в храме искусств, в художественном альбоме… Но ей вполне хватало сердца Кима. Кима, который искренне восхищался талантом Мэй, но стоило ей закончить свой номер, как его вниманием тут же завладевали бархатные очи Утренней Росы.

Глаза Мэй увлажнились, и она неровно закрепила в волосах красивую заколку, купленную вчера в переходе метро. Попыталась снять – разворошила всю прическу. Пришлось заново распускать волосы и собирать в тугой пучок. Уже два года прошло с тех пор, как она покинула Китай, распрощалась с Кимом и Утренней Росой, а вот опять – вспомнила. Ах, Ким, Ким. Кажется, он так и не понял, какое место занимал в ее сердце. Иначе не присылал бы с таким постоянством фотографические свидетельства своего семейного счастья. Сначала свадебные – с Утренней Росой в красивом красном платье, потом детские – с малышкой Чжан… После каждой порции фотографий Мэй давала себе клятву больше не проверять электронный ящик. Но проходил месяц, два, три, и она в приступе мазохизма вновь вводила пароль – ласковое прозвище, данное ей Кимом. Панда. Однажды после неудачного выступления она рыдала, размазывая черную тушь вокруг глаз, и круги получились точь-в-точь как у забавного зверька. Ким тогда дал ей свой платок и рассмешил. А потом, убедившись, что слезы высохли, увел на свидание Утреннюю Росу. И вот теперь пять букв становились пропуском в счастливый мир Кима и Утренней Росы, в ее персональный кошмар…

– Ты чего копаешься? Публика уже ждет! Эй, ты еще без грима?

Никогда не унывающий Глеб заглянул в комнатку, помог закрепить непослушную заколку, ободряюще приобнял, чувствуя ее грусть.

– Все о'кей, сейчас буду, – вымученно улыбнулась Мэй.

– Десяти минут хватит?

– Спасибо. – Мэй с благодарностью улыбнулась. – Хватит пяти.

Арена – лучшее спасение от хандры. Ее талант – лучшая косметика и приворотное зелье. Разве десятки мужчин не смотрят на нее с восхищением каждый вечер? Разве мало ей поклонников? Разве она одинока? Ну и пусть Ким принадлежит Утренней Росе. У нее есть цирк.

Мэй достала косметичку и стала рисовать свое сценическое лицо – голубые тени, черная подводка, розовые губы. Процесс, доведенный до автоматизма. В голове тем временем мелькали воспоминания прошлых лет…

Из двадцати двух лет Мэй отдала цирку семнадцать. Цирк стал ее жизнью, ее любовью, ее манией, ее счастьем, ее праздником, ее каторгой, ее судьбой. Их знакомство состоялось, когда Мэй только исполнилось пять лет. Мэй, поспорив с друзьями, изобразила мостик прямо на пыльной улице и смущенно вспыхнула, когда увидела, как пристально наблюдает за ней незнакомка, замершая у стены соседнего дома.

Вечером незнакомка в сопровождении двух худых и вертлявых мужчин пришла в дом Мэй, и девочка и ее родители с удивлением узнали, что гостья – известная циркачка Лина. Из-за солидного для цирка возраста (двадцать четыре года!) ей пришлось уйти с арены. В их маленький городок Янсо она и ее коллеги приехали в качестве тренеров, искать талантливых детей, которым они смогут передать свое мастерство. Выбор Лины пал на гибкую и задорную Мэй.

– Конечно, на пару лет я опоздала, – пробормотала тогда циркачка, узнав о возрасте Мэй, и пояснила: – Меня отдали в цирковую школу, когда мне было три. Но еще не все потеряно! Надо попробовать.