2133: Путь (СИ) - Извольский Сергей - Страница 64

Все это очень неприятно напомнило Никласу картину, когда Катрин сидела в кресле кабинета Дитриха Брандербергера и точно так же покачивая ногой. Она что-то почувствовала в его взгляде, торопливо изменила вальяжную позу и села словно прилежная ученица, положив руки на колени.

— А ты… забыла что-то? — не сразу нашелся что сказать Никлас.

— Выспалась. Посижу книгу почитаю, — пожала плечами Катрин.

— Здесь? — развел руками Никлас.

— Да. Я не думаю, что культисты так просто отступятся. Мало ли, лучше поостеречься.

— То есть теперь постоянные ночные дежурства будем устраивать?

— Не знаю. Но сегодня я спать не хочу, так что почему бы и нет? Ты против?

— Да нет, конечно, — расслабившись, широко зевнул Никлас.

После того как зевнул из глаз брызнули слезы и он, не сдерживаясь, сладко зевнул еще раз. Кивнув Катрин, завалился на чистую кровать. Закрыв глаза, он отчетливо почувствовал, как проваливается в сладостную дрему.

— Ты спишь?

Несколько секунд Никлас не отвечал. Был соблазн промолчать и не возвращаться в реальность, но он с ним справился. Зевнул, проморгался от вновь брызнувших слез, посмотрел на Катрин.

— Нет, не сплю.

— Я не сказала тебе всей правды про информацию из твоего досье Брандербергера.

«Какого досье?»

Никлас не спросил, подавил импульс. Подумал и почти сразу вспомнил, о чем речь — та самая характеристика его отношения к девушкам, которой так сильно иногда была озабочена Катрин.

— И что ты мне еще не сказала?

— Кроме отметок в неприятии или сложности общения с противоположным полом в досье Брандербергера было указано, что ты крайне косноязычен. Либо же, опять же как вариант, что ты смущаешься перед аудиторией больше чем из нескольких незнакомых человек. Я пока не вижу ни единого подтверждения этой информации, в монастыре ты произнес такую речь, что…

— Если ты чего-то не видишь, это не значит, что этого не существует, — Никлас произнес это с заметным холодком в голосе. Тема была ему не очень приятна, поэтому он сейчас точь-в-точь повторил слова, которые Катрин как-то сказала Марше, причем говорил со схожей интонацией.

Катрин намек поняла, замолчала. Никлас действительно не хотел разговаривать на эту тему — он уже признался ей однажды, что ему приходится преодолевать страх, повторять это как попугаю не хотелось. Но, захотелось сейчас задать внучке рейхсграфа несколько вопросов. Правда сначала он решил закрыть глаза на секундочку и сразу заснул. Проснулся от пронзительного женского крика — и вскочив с кровати, машинально выхватив из-под подушки предусмотрительно убранный туда вальтер, принялся заполошно осматриваться. Кричала Катрин — похоже, она заснула в кресле с книгой и сейчас проснулась от кошмара.

Внучка рейхсграфа сидела с широко раскрытыми глазами, похоже не очень понимая, спит она еще или уже бодрствует. Никлас присел рядом, взял ее за руку. Катрин посидела несколько минут, после этого благодарно кивнула.

— Мне страшно, — вдруг призналась она.

Никлас не стал ничего говорить, просто показал в сторону кровати. Лег сам, убрал вальтер под подушку и отвернулся, слушая как Катрин раздевается. Нет, переодевается — одев пижаму, она скользнула к нему под одеяло, устроившись на другом конце кровати.

Никлас после этого довольно долго не мог заснуть, хотя Катрин почти сразу задышала ровно. Но стоило ему начать проваливаться в сон, как девушка застонала. Сначала негромко, потом все громче и громче. Видимо, кошмары вернулись. Никлас аккуратно взял ее за плечо, сжал успокаивая. Стоны прекратились, но ненадолго — в следующий раз, чтобы уже заметавшаяся во сне Катрин успокоилась, пришлось ее приобнять.

От пронзительных криков девушки просыпались они еще два раза. И если первый раз Катрин удивилась, почувствовав, что Никлас ее обнимает, то во второй сама крепко прижалась к нему, избавляясь от страха кошмаров.

В очередной раз Никлас проснулся сам. За окном стояла темнота, но часы показывали «06:33». Несмотря на ночные крики и пробуждения, проснулся Никлас невероятно отдохнувшим и в хорошем настроении. Катрин рядом не наблюдалось и осмотревшись, Никлас не заметил никаких следов ее присутствия. Почти никаких — если не брать смятую кровать и оставшийся на подушке аромат ее духов.

Искать не пошел — вряд ли если бы причина ее отсутствия крылась в нападении культистов, он остался бы так спокойно спать. Поднялся, аккуратно заправил кровать. Возможности для полноценной зарядки не было уже вторую неделю, так что Никлас ограничился ставшим уже привычным десятиминутным комплексом. После зашел в душ, на свежую голову поискал лимитные счетчики. И не нашел, после чего с наслаждением и некоторым ощущением невероятности происходящего долго стоял под не лимитированными струями горячей воды. После этого уже в не в хорошем, а в прекрасном настроении спустился к завтраку.

Ни Катрин, ни Александры в столовой пока не было, лишь один Горчаков лениво ковырял в тарелке сидя в углу зала, читая утреннюю газету. Никлас поздоровался кивком, присел рядом, изучая меню.

— Омлет с курицей и грибами. Вкусно и сытно, советую, — показал на свою тарелку Горчаков.

Судя по тому, как он лениво ковырял вилкой, «вкусно и сытно» было комплиментом и Горчаков просто хотел, чтобы Никлас повторил его ошибку. Но когда Никлас все же решился последовать совету, оказалось, что «вкусно и сытно» — невероятное преуменьшение. Тонкий, но воздушный омлет с нежной, таящей во рту курицей и грибами, которые Никлас пробовал впервые. Настолько он впечатлился, что заказал себе вторую порцию — как раз к этому времени к завтраку спустились представительницы опальной германской и русской аристократии.

Обе при этом выглядели смущенными. Александра старалась не смотреть на Катрин и Никласа, Катрин старалась не смотреть на Никласа и Александру. Если бы не Горчаков, Никлас сходу поинтересовался бы причиной смущения девушек. В присутствии инспектора почему-то не стал этого делать, решив оставить на потом.

Но, как оказалось, ответ на незаданный вопрос дал, сам этого не поняв, Горчаков.

— Стены здесь картонные, — сдерживая зевоту, недовольно произнес инспектор. — У меня в соседнем номере кто-то явно глухой телевизор всю ночь смотрел, так я под этот бубнеж заснуть долго не мог.

Горчаков говорил, глядя в газету и не замечая реакции девушек. Зато Никлас хорошо увидел, как побагровели шрамы Катрин и как вспыхнула Александра. В этот момент он и начал догадываться о причинах смущения девушек: комната баронессы была соседней с комнатой Никласа, и судя по планировке, вполне возможно, что кровати стояли у одной стены. А значит, юная баронесса, которая выспалась в машине за время пути, могла всю ночь слушать стоны Катрин, а утром столкнуться с ней, когда Катрин уходила от Никласа к себе в номер. И что самое интересное, если попытаться ей объяснить ситуацию, вряд ли она полностью примет на веру объяснение.

Никлас подумал обо всем этом, а потом заказал себе еще кофе. Дуя на обжигающе горячий напиток думал о том, что еще неделю назад подобное вогнало бы и его в краску, а сейчас ситуация кажется забавной.

Осеннее серое утро не порадовало — низкие тяжелые облака, висящие практически над головой, мелкая морось. Еще не дождь, а стоящая в воздухе водяная взвесь. Поежившись от прохладцы, Никлас сел на холодное сиденье и завел джи-ваген.

Давая прогреться гулко затарахтевшему двигателю, вылез из машины, подставил лицо мокрой взвеси. Потом походил вокруг джи-вагена, попинал колеса. Потрогал плотно привязанный брезентовый чехол на багажнике — в котором лежали обе метлы, переданные Сергеем Сергеевичем.

Никлас с Катрин в принципе догадывались, что метлы из гостиницы Белостока везти с собой не нужно и можно будет взять другие, такие же. Но также они догадывались, что по прибытии на место могут появиться вопросы: все же такое понятие как «прописка», явление экстерриториальное. Горчакова спросили об этом еще в Белостоке, но он в ответ только плечами пожал и посоветовал все же взять на всякий случай. В общем, так и увезли с собой две метлы из гостиницы «Империал».