Ваше Сиятельство 5 (СИ) - Моури Эрли - Страница 38

Спасибо тебе, Алекс!

— Саш, подойди, пожалуйста! — вот и мама увидела меня и сделала приглашающий жест рукой.

Я не хотел, чтобы графиня вступала в какой-либо разговор с этим упырем. Но если так вышло, то лучше если разговор состоится при мне. Елена Викторовна достаточно умная женщина и я не опасался, что она тронет особо нежелательные темы, такие как моя особая дружба с князем Ковалевским, поездка с ним в прошедшие выходные или наличие в нашем сейфе древних реликвий, связанных с тайной древних виман. Последнее было бы просто неуместно и даже невозможно. Но благодаря инициативе мамы мы могли оказаться в позе просителей, мол, на Александра Петровича покушаются, его жизнь в постоянной опасности, ох и ах! защитите его! Это унизительно, это очень неприятно эмоционально. И это просто глупо рассказывать о моих проблемах человеку, который с большой вероятностью эти проблемы организовал. Да, мама не была просвещена целиком в истину, кто есть Козельский, но кое-что я ей говорил прежде. Рассказать Козельскому об этапах моего противостояния со «Стальными Волками» и с виконтом Турчиным графиня, конечно, могла, но она сама об этом знала не так много, скорее всего гораздо меньше, чем сам Козельский.

Подходя к ним, я перенес часть внимания на тонкий план. Там имелись незначительные возмущения. Настораживало то, что интуиция начала подавать мне сигнал. Я чувствовал какую-то угрозу — слабую, пока еще невнятную, неясно откуда исходящую. Вот такое мне нравилось меньше всего. Лучше видеть врага перед собой, какой бы сильный он не был, чем ощущать спиной крадущееся за тобой коварство.

Подойдя, я поприветствовал его сиятельство князя Козельского. Поприветствовал может несколько холодно, но вполне в рамках этикета. Прежде я много раз видел его на страницах Всеимперской сети, но в живую первый раз. И сейчас он производил несколько иное впечатление. Я бы сказал, менее приятное. Он выглядел гораздо старше своих лет, седой, с крупным мясистым носом. Но неприятным было не его лицо, а именно взгляд. Взгляд маленьких прищуренных глаз, в которых было что-то крысиное. Да, снова такая ассоциация, она уже имела место при встрече с кем-то из банды «Стальных Волков», и, конечно, при встрече с настоящими крысами в подземелье, на подступах к ритуальному залу поклонников Морены.

— Приятно вас видеть, молодой человек, — отозвался Козельский. — О вас много наслышан. О ваших особых талантах, вашей магии и некоторых приключениях.

— Я как раз говорю с Григорием Юрьевичем о твоих неприятностях, Саш. О покушениях и той банде из Резников, что не давали тебе спокойной жизни. Еще этих… каких там, что чуть не разрушили наш дом, — начала было графиня. — Трунова или Турчинова, ты говорил…

— Мам, все эти вопросы давно решены. А если какие-то остались, то я их легко решу сам. Так что ты зря тревожишь Григория Юрьевича такими разговорами, — я переложил сверток с подарком для Мышкина в левую руку и бросил взгляд на гостей особняка, собравшихся между накрытыми столами и балюстрадой.

— Что же вы, Александр Петрович, не верите в возможности Ведомства Имперского Порядка? С такими вопросами нужно обращаться к нам, а не решать их самому. Ведь если самому, можно очень много дров наломать, — будто бы в шутку сказал Козельский, но я понимал, как мало шутки в его словах.

— Вы за это не переживайте, ваше сиятельство. О собственной безопасности лучше, чем я сам, вряд ли кто побеспокоится. И зачем я буду тревожить ваше ведомство, которое из без того очень занято важными для Отечества вопросами? — холодно ответил я, и повернувшись к Майклу сказал: — Господин Милтон, это исключительно мужской разговор. Он неинтересен Елене Викторовне. Очень вас прошу занять ее чем-то приятным, позаботьтесь, чтобы моя мама не скучала. Например, прогуляйтесь вместе с ней к оркестрантам — чудесные мелодии сегодня играют возле беседки в саду.

— Да, ваше сиятельство, — мгновенно и с пониманием отреагировал Майкл. Несколько нарушая приличие, он взял графиню под руку.

— Конечно, сам вы можете, вы же теперь известный маг, — Козельский на миг умолк, провожая взглядом отошедшую от нас графиню и британца. — Лишь бы эта ваша самостоятельность не слишком расходилась с имперским законом. И знаете, я все недоумеваю, как так могло выйти, что юноша, не выделяющийся никакими талантами, тем более магическими, вдруг стал в одночасье магом, о котором говорят многие в Москве!

— Так бывает, Григорий Юрьевич, — подходящее сравнение пришло мне на ум мгновенно — ему помогла доносившаяся со стороны беседки музыка. — Вот, к примеру, Алесей Ионович Струнов, чья музыкальная пьеса сейчас звучит… Он до двадцати восьми лет в музыкальном таланте уличен не был, а потом вдруг на него снизошло: взял и написал «Весенний ветер». Правда, красивая музыка? И Струнов уже двести лет, как классик, став им в один прекрасный день. Так что таланты иной раз — дело спонтанное. Тем более мои таланты, они же вам на пользу. Нет больше жалоб на банду в Резниках, верно? Ведь сколько лет с ними полиция справится не могла. Или не хотела. Поговаривают даже такие неприличные вещи, что у этих отморозков были очень влиятельные покровители. Или вот некий Турчинов, он же Леший… Для кого-то беда, конечно, что почил этот горестно известный виконт. Но для многих людей это благо, как бы это кощунственно не звучало, — говоря это я смотрел в крысиные глазки князя Козельского, и мне доставило много удовольствия, когда он сломался: отвел взгляд в сторону и покраснел лицом. Особо красным стал его нос. А я многозначительно добавил: — Конечно, еще не все хорошо и есть кое-какие проблемы. Но за меня не беспокойтесь. Я их все решу. Наломаю дров столько, сколько мне потребуется, чтобы праведный огонь был пожарче и сгорели в нем всякие крысы.

— Экий вы уверенный в себе молодой человек! Подумать только! Турчинов, говорите⁈.. — он запыхтел и лицо его пошло морщинами. — Вы настолько уверены, что даже саму княгиню Ольгу Ковалевскую решили очаровать. Вы меня очень удивляете, своей неуемной отвагой. Хотя она не слишком подкреплена вашими возможностями и ведет вас в неправильном направлении. Хотите, скажу кое-что по секрету? — при относительном благодушии его слов, глазки князя холодно заблестели. Все-таки задел я его, крепко наступил на хвост. Он наклонился и, с явным душевным бесевом, произнес: — Ходят слухи, она в любовницах у одного из царевичей. Дениса Филофеевича, видимо. Вы можете попасть в очень неприятную ситуацию. Гораздо хуже, чем неприятности с какой-то мелкой уличной бандой.

— Я не интересуюсь слухами, Григорий Юрьевич. В неприятную ситуацию рискует попасть тот, кто эти слухи сочиняет и распускает. Позвольте, на этом откланяюсь, — я кивнул и к его огромному неудовольствию отошел.

Последнее, сказанное Козельским, было настолько мелким, что я просто не ожидал услышать подобное от главы Ведомства Имперского Порядка. Эта попытка меня уязвить, пробудить во мне злость, бросить нечистую тень на мою возлюбленную, могла бы исходить от обиженной рыночной сплетницы, но не от князя, занимающего одну из самых серьезных должностей в империи. Неужели Козельский такой ничтожный человек? Или мои слова так вывели его из себя, что он от избытка эмоций не нашел ничего лучшего, как пойти на такую низость? В его словах, явно необдуманных, сказанных сгоряча, имелась кое-какая польза и в то же время большая опасность.

Польза в том, что я теперь точно знал, насколько глубоко и всесторонне Козельский и люди вокруг него интересуются моей персоной. Подумать только, главе Ведомства Имперского Порядка не безразличны мои сердечные отношения! А опасность в том, что и Ольга, и Борис Егорович теперь находились в поле их особого внимания. Скорее всего, князь Ковалевский и так не был лишен особого внимания с их стороны, но что-то мне подсказывало, будто Борису Егоровичу теперь следует быть намного осторожнее. Особо учитывая, что группа «Сириус» создана без ведома Филофея Алексеевича и прирастала, финансировалась в обход Всеимперского Совета, а значит здесь могут быть притянуты очень серьезные обвинения. Вплоть до государственной измены и заговора. Да, это не компетенции Козельского, но собрать нужный материал и соответствующим образом подать его кому надо, например, той же Глории, он вполне мог.