Жажда мести - Мирнев Владимир - Страница 8

IX

Самсонова принялась писать длинное письмо мужу. Пусть знает, что его ждет впереди. Это только создаст новые проблемы и вызовет у Свинцова злобу и ревность. «Николай, ты можешь судить обо мне как угодно, но я хочу поставить тебя в известность, что считаю нашу семью не состоявшейся. Не надо лишних слов. У нас нет детей – это главное. Не хочу говорить, что квартиру “сделал” мне отец, это ты и сам знаешь, да тебе дом и не нужен, но если ты будешь оспаривать квартиру, то я могу пойти навстречу. Прости меня, ты все сам понимаешь. Тебе семья не нужна, для женщины семья – это все. Чтобы у тебя не было проблем на работе, я подам на развод сама. Людмила».

Это письмо она запечатала в конверт и надписала: «Свинцову Николаю Петровичу. Лично».

Самсонова позвонила декану и отменила семинары. Хотелось побыть одной, походить обнаженной по квартире, покрасоваться перед зеркалом. Она начинала новую жизнь, и ей нравилось рассматривать себя в зеркале, свою наготу. Жизнь, несмотря ни на что, все же прекрасна. Она легла на постель и задумалась. Ее любит, о ней думает молодой, красивый мужчина. Она стала представлять наготу Волгина, линии его тела, как наяву ощущала его близость. И вдруг с отвращением вспомнила мужа. Чтобы отогнать эти мысли, она стала вспоминать их первые встречи с Волгиным в колхозе, тут же придумала поехать туда на автомобиле.

Самсонова отворила дверцы платяного шкафа и принялась перебирать платья, отшвырнув брезгливо военную полковничью форму мужа.

«Товарищ полковник! По оперативным данным необходимость перегруппировки имеющихся в нашем распоряжении сил отпала! По оперативным данным! По оперативным данным…» Он очень любил слово «оперативный», в нем Свинцов находил некое зерно собственной значимости.

В коридоре стоял небольшой встроенный шкаф, туда она и отнесла всю одежду мужа и, удовлетворенная, присела отдохнуть. Пробило два часа дня. Волгин еще сидит на лекциях и не знает, что она ждет его дома. После лекции позвонит, как только узнает, что доцент Самсонова на работу не приходила, плохо себя чувствует.

Ровно в пятнадцать ноль-ноль заканчивалась последняя лекция, и она стала вести отсчет времени. Вот прошло десять минут, и все вышли из аудитории, в том числе и ее Волгин, вот он в коридоре, посматривает влево-вправо, и мысли его только о ней.

Еще пять – десять минут, и он позвонит. И действительно, зазвонил телефон. Он звонил!

– Я слушаю. Алло!

Его голос был спокоен и сдержанно удивлен.

Он спросил, почему ее не было на работе.

– Я просто сделала себе подарок.

Он смешался и сказал, что позвонит позже.

– Не надо звонить, – она боялась, что он повесит трубку. – Приходи ко мне. Я тебя жду, милый. Не заходи в столовую, я приготовлю поесть.

Добираться Волгину до ее квартиры в Каретном ряду всего полчаса; за это время она успеет приготовить обед: бульон уже готов, стоит лишь заправить его, затем на второе – ветчина с яичницей, которую она так любила и которую наверняка любит Волгин. Самсонова надела ночную рубашку, длинную, с черными кружевами, накинула легкий телесного цвета халатик.

Через полчаса подошла к двери в ожидании звонка, постояла с минуту, и тут же раздался звонок в дверь.

X

Только третьего октября они собрались в колхоз «Первомайский», чтобы отпраздновать месяц своих новых отношений. Все это время они встречались каждый день. Самсонова оформила через знакомых больничный и фактически не появлялась на работе, что крайне тревожило начальство. Сам ректор позвонил ей домой и справился, насколько серьезна ее болезнь.

Когда они выехали, погода была прекрасная. Низкое осеннее солнце посылало на землю свои последние ласковые лучи.

Самсонова улыбалась, поглядывая на Волгина, сидевшего рядом, и он ловил ее счастливый взгляд. Вот уж тот знакомый поворот, мостик через речку и снова поворот, и вскоре на взгорке показались домики колхоза Первомайский. Она остановилась возле реки.

– Устала? – спросил он и поцеловал ее в губы. Она расслабленно улыбнулась в ответ.

– Я не устану, даже если буду ездить с тобой весь день, а скоро ты научишься водить нашу зеленую «Волгу». Кушать не хочешь? В термосе горячий кофе.

– Не хочется.

Они прошли к реке обнявшись, смотрели на воду.

– Вон наш домишко, – показала она рукой. – Там мое окно, а вон твое окно. Я однажды подкралась рано утром к окну, чтобы посмотреть, на какой кровати ты спал. И увидела, – она засмеялась, – ты лежал лицом к окну, и на носу у тебя сидела муха.

– О чем ты думаешь? – спросила она, не отводя глаз.

– О том, о чем и ты, – отвечал быстро он.

– Ты правильно говоришь, – согласилась она, – вон наш дом, сейчас подождем председателя Сигуня, как увидим его, так сразу попросим у него разрешения и остановимся в домике.

– Вдруг он не даст ключ? – спросил он.

– Он? Даст. Он боится меня как огня.

– А как ты думаешь, холодная вода в реке?

– Холодная, не сомневаюсь, но окунуться можно.

Она первая заметила автомобиль председателя и выехала на своей «Волге» навстречу. Она попросила Волгина остаться на берегу, ее смутило, что председатель осудит ее за желание остаться в доме с молодым парнем. Вопрос о ключе был решен в пять минут. Влюбленные присели на крыльце, греясь на солнышке.

– Как здесь хорошо, как прекрасно!

– Жизнь кончилась, начинается торжество, – ответил, не задумавшись ни на минуту, Волгин.

– Что ты сказал? – заинтересовалась она.

– Я говорю, что летом деревья живут и радуются, а сейчас торжество от того, что жизнь летом все-таки была.

– А мне в голову часто приходит мысль, что ведь я старше тебя, и моя жизнь пройдет быстрее.

Они отправились погулять и долго ходили вдоль реки, потом прошли луг и березовую рощу. Они бродили до заката, и их заметили зоркие деревенские бабки.

Когда совсем стемнело, они вернулись в домик. Людмила прихватила с собой хрустальные фужеры. Они пили терпкое грузинское вино, ели бутерброды с гусиным паштетом, с икрой, с семгой и севрюгой. Пили сначала за него и за нее, потом за любовь.

За окном стояла какая-то торжественная тишина, и она предложила искупаться.

Она первая прыгнула, радостно вскрикнула и тут же выбежала обратно. Волгин на мгновение окунулся, холодная вода обожгла его, и весь хмель улетучился. И они бросились к дому с радостными криками, выпили водки и закусили.

Людмила застелила постель и юркнула под одеяло.

– Как холодно! Сейчас согрею, потом можно мужчинам! Скажи, ты меня любишь?

Он наклонился над ней и в ухо прошептал:

– Я тебя люблю! Люб-лю!

XI

Уже поздно ночью они подъезжали к ее дому на Каретной. Темные окна домов означали одно – все спят. Некоторое время они, отдыхая с дороги, сидели в машине и целовались.

Когда они поднялись на пятый этаж и она попыталась открыть дверь, у нее ничего не получилось. Дверь не открывалась.

Она присела посмотреть в замочную скважину, как вдруг неожиданно дверь отворилась, и в дверном проеме показалось широкое большое прыщеватое лицо с сонными маленькими глазками, затем дверь отворилась пошире, и, наконец, перед ними предстал в трусах и майке муж Самсоновой.

– Я смотрю, кто это скребется, – проговорил добродушно он, оглядывая с любопытством Волгина. – А кто с тобой?

– Ты бы оделся, – она нисколько не растерялась, только немного нервничала. Свинцов исчез, наверное, бросился надевать халат. – Володя, ты мой родственник, – шепнула она Волгину.

В дверях опять показался Свинцов, схватился за сумки. Он был в халате и почему-то в военной фуражке.

– Как звать? – обратился он к Волгину. – Я так и понял, что ты уехала за родней.

– Ничего ты не понял. Я у родителей была. Володя, проходи сюда, вот здесь садись, снимай ботинки. Не стесняйся, будь как дома.

– Но я вечером приехал, звонил твоим родителям, они сказали, что не знают, где ты.