Друзья, любимые и одна большая ужасная вещь. Автобиография Мэттью Перри - Перри Мэттью - Страница 21

Марта Кауффман и Дэвид Крэйн были главными ответственными за то, что впоследствии превратилось в сериал «Друзья». На следующий день, в среду, я уже предстал перед ней в облике Чендлера. При этом я нарушил все правила: во-первых, не взял с собой ни одной страницы сценария. По правилам, когда вы обсуждаете сценарий, то должны иметь его с собой, потому что таким образом вы выражаете благодарность авторам и показываете, что начали над ним работать. Но к тому моменту я уже так хорошо знал сценарий, что… Конечно, у меня все получилось как нельзя лучше. В четверг я читал сценарий для людей из продюсерской компании и тоже хорошо справился с заданием, в пятницу читал для представителей телеканала — и тоже попал в точку. Потом мне говорили, что я читал отрывки несколько неожиданным образом и расставлял акценты так, как этого не делал никто другой. Я вернулся в Оттаву во времена братьев Мюррей; я получил роль, потому что заставлял людей смеяться там, где никто другой не мог этого сделать.

Я так подбадривал маму.

И родился Чендлер, который стал частью меня, и разделить нас уже невозможно.

Вот так в пилотном сезоне 1994 года был выбран последний актер. Им стал Мэттью Перри, исполнитель роли Чендлера Бинга.

Тот телефонный звонок из телефона-автомата у магазина Fred Segal и желание Крэйга быть звездой собственного шоу, а не участником ансамбля актеров, спасли мне жизнь. Не знаю, что было бы со мной, если бы Крэйг пошел другим путем. Не исключено, что это меня могли бы обнаружить на улице в центре Лос-Анджелеса: укол героина в руку, безвременная смерть…

Я бы точно подсел на героин. Я часто говорил, что прием оксиконтина превращает кровь в теплый мед. Но с героином, насколько я понимаю, ты весь превращаешься в теплый мед. Мне нравились ощущения от опиатов, но в слове «героин» меня всегда что-то пугало. И именно из-за этого страха я до сих пор жив. Есть два типа наркоманов: те, кто хочет подняться, и те, кто хочет упасть. Я никогда не мог понять кокаинистов — зачем кому-то чувствовать себя более присутствующим, более занятым? Я был депрессивным парнем, я хотел раствориться в своем диване и чувствовать себя прекрасно, снова и снова просматривая свои любимые фильмы. Я был тихим «зависимым», а не слоном в посудной лавке.

Конечно, без «Друзей» у меня могла бы сложиться карьера сценариста ситкомов — я уже написал пилотный проект под названием Maxwell’s House, и хотя к тому времени у меня были некоторые навыки сценариста, продать этот сценарий мне так и не удалось. Но кем я никак бы не смог стать, так это актером средней руки. В таком случае мне был бы не нужен героин: я бы просто начал пить. А съемки в «Друзьях» оказались настолько хорошей и веселой работой, что на время я забросил всю эту гадость. Я чувствовал себя как начинающий игрок, которого взяли на позицию второго бейсмена в профессиональный бейсбольный клуб New York Yankees. Я не мог похерить такое предложение. Я бы этого себе никогда не простил…

Когда вы зарабатываете миллион долларов в неделю, то просто не можете себе позволить выпить семнадцатую рюмку…

Недели за три до моего прослушивания в «Друзьях» я в одиночестве сидел в своей квартире на десятом этаже жилого комплекса Sunset and Doheny. Квартирка была маленькая, но вид из нее открывался отличный. Сидел и читал в газете про актера Чарли Шина. В заметке говорилось, что у Шина из-за чего-то там снова начались неприятности… Помню, как я подумал: «А ему-то какое дело, он же знаменит!»

И вдруг я с удивлением обнаружил, что встаю на колени, крепко закрываю глаза и молюсь. Никогда раньше со мной такого не было…

— Боже, — взывал я, — ты можешь делать со мной все что захочешь. Но, пожалуйста, сделай меня знаменитым!

Через три недели я прошел кастинг для работы в сериале «Друзья». Бог, безусловно, выполнил свою часть сделки. Но Всевышний, будучи Всемогущим, не забыл и первую часть этой молитвы.

Теперь, годы спустя, я вижу, что прославился, поэтому я не стал бы тратить всю свою жизнь на попытки прославиться. Для того чтобы понять, что овчинка не стоит выделки, вы должны стать знаменитым. Но никто из тех, кто остался неизвестным, никогда по-настоящему в это не поверит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Интерлюдия

Мертвый

Я был в отчаянии, потому что боялся, что она меня бросит. А я не хотел быть израненным и одиноким в эпоху ковида!

Когда я предложил ей выйти за меня замуж, во мне было 1800 миллиграммов гидрокодона.[13]

Я даже попросил благословения у ее семьи. Совершенно обдолбанный, я встал на одно колено и сделал ей предложение. И она все это знала. И она сказала «да».

В это время я находился в Швейцарии, в очередном реабилитационном центре. Он занимал виллу на Женевском озере. Такое роскошное место с дворецким и шеф-поваром, где вы гарантированно не встретите ни души. (Таким образом, здесь в значительной степени сводилась на нет цель существования всех других известных мне реабилитационных центров.) Однако отсутствие тут товарищей по несчастью легко компенсировалось доступностью наркотиков, что, к сожалению, не отличало его от других дорогих рехабов. Я мог бы заработать миллионы, если бы подал в суд на такие заведения, но это привлекло бы к ним повышенное внимание, а вот этого я как раз и не хотел.

Я выполнил свой обычный трюк, пожаловавшись на сильную боль в животе, хотя на самом деле со мной все было в порядке (правда, мне все еще казалось, что я постоянно делаю приседания, но от этого происходило только сильное неудобство, но никак не Боль). Мне давали гидрокодон в таких количествах, что я мог их почувствовать, а конкретно 1800 миллиграммов в день. Для сведения: это выглядело так, как будто вы сломали большой палец, а у вас оказался добрый врач, который прописал вам пять таблеток по 0,5 миллиграмма каждая.

Но для того чтобы уменьшить боль такому парню, как я, этого оказалось недостаточно.

Кроме этого, мне каждый день делали инъекции кетамина.[14] В 1980-е годы кетамин был очень популярным уличным наркотиком. Сейчас существует его синтетическая форма, и она используется по двум причинам: чтобы облегчить боль и помочь при депрессии. Я настолько сроднился с этим лекарством, что его вполне можно было бы называть «Мэтти». Кетамин ощущался мной как гигантский вздох облегчения. Меня приводили в кабинет, усаживали, надевали наушники, чтобы я мог слушать музыку, завязывали мне глаза и ставили капельницу. У меня было обезвоживание, потому что я пил мало воды (большой сюрприз), так что найти вену было не очень легко. К концу лечения я был весь исколот, как подушечка для иголок. Сначала мне внутривенно вводили совсем немного средства под названием ативан,[15] которое я тем не менее успевал почувствовать, а затем в течение часа внутривенно через капельницу давали кетамин. Когда я лежал в кромешной тьме, слушая инди-фолк-группу Bon Iver, то отделялся от реальности и видел разнообразные предметы. И я так долго находился на терапии, что даже не пугался из-за этого. О, да тут у нас живет лошадь? Ну хорошо, а почему бы и нет? За то время, пока играла музыка и по мне растекался кетамин, ощущения все больше концентрировались вокруг моего эго и смерти этого эго. Да, в ходе этой часовой процедуры мне часто казалось, что я умираю. О, думал я, так вот что бывает, когда умираешь… И тем не менее я постоянно подписывался на эту хреновую процедуру, потому что это было что-то другое, а все другое — это хорошо. (Кажется, так говорилось в финале фильма «День сурка»?) Принять К. — это все равно что получить по голове гигантской лопатой счастья. Но отходняк у процедуры был очень тяжелым и в целом перевешивал эффект от удара лопатой счастья. Нет, кетамин оказался не для меня.

Вернувшись в свою палату, я обнаружил, что дворецкий приготовил мне сменную одежду, в которую я должен был переодеться (но не переоделся), а шеф-повар приготовил мне еще одно полезное кушанье, которое мне предстояло съесть (но я к нему не притронулся). А что я сделал, так это стал смотреть на Женевское озеро, которое с этой охренительной высоты было видно целиком. Но эта высота была высока как-то не по-хорошему. Она вызывала чувство опьянения, которое мне не нравилось.