Поглощенные Грешники (ЛП) - Скетчер Сомма - Страница 8

Мой смех выходит легким. Внезапно я осознаю, что беспокойство в моем организме уже не кажется таким всепоглощающим, как раньше.

— А в-третьих?

Ухмылка исчезает с его лица. Он наклоняется и берет меня за руку.

— В-третьих, всегда помни, что дружба с привилегиями не может длиться вечно. Я уверен, что то же самое правдиво и для врагов с привилегиями. Не задерживайся слишком долго, хорошо?

У меня образуется ком в горле.

— Что произойдет, если я останусь слишком надолго?

Печальная улыбка искажает его губы.

— Ты попадешь в ловушку.

Именно эти четыре слова все еще звучат у меня в голове десять минут спустя, когда мы стоим с теплой стороны французских дверей, наблюдая, как люди Рафаэля загружают маленькое судно.

Мэтт вздыхает.

— Есть вероятность, что меня выбросят за борт до того, как мы вернемся в Дьявольскую Яму?

Гриффин поднимает голову и свирепо смотрит на меня через стекло. Я тоже вздыхаю.

— Боюсь, довольно высокая.

— Если я умру, скажи Анне, что я любил ее.

— Ты не любишь ее, идиот.

Он ухмыляется.

— Я знаю, но это звучит довольно романтично, не так ли? В любом случае... — он поворачивается и хватает меня за запястья. — Повтори три моих совета.

Я сдерживаю улыбку.

— Быть уверенной в том, чего я хочу, убедиться, что он это знает, и... — моя улыбка тускнеет на несколько ватт. — Не влюбляться.

Он смотрит на меня сверху вниз, как гордый отец.

— Ты не такая глупая, какой кажешься, — прежде чем я успеваю парировать его оскорбление чем-нибудь получше, он притягивает меня к себе и обнимает, его подбородок опускается на мою голову. — И самое главное, расслабься и получай удовольствие. Отсоси немного, дай полизать твою киску...

— Мэтт!

Его смех вибрирует у моей щеки.

— Если серьезно, не воспринимай это слишком близко к сердцу, ладно? Мужчины постоянно трахаются без каких-либо чувств. Женщины тоже могут так.

Я отстраняюсь, покраснев от его вульгарности.

— Ты пионер феминистского движения, Мэтти.

Он подмигивает.

— Да, да. Я первопроходец во всем, что поможет мне потрахаться, — Гриффин сердито стучит кулаком по двери, заставляя его вздрогнуть. — Твою мать, — ворчит он, натягивая шапку. — Вот он умеет испортить момент.

— Ты с каждой секундой увеличиваешь свои шансы быть выброшенным за борт.

— Да, я лучше пойду, — говорит он, застегивая куртку. — Слушай, я положил в твой чемодан несколько снеков. Думаешь, я не догадывался, что ты воруешь из моего шкафчика те пирожные с арахисовым маслом.

Я хмурюсь.

— Это странно мило с твоей стороны.

Он треплет меня за подбородок.

— Да, ну, когда я их упаковал, было шесть утра, и я подумал, что тебя похитили.

Я смеюсь.

— Ну, теперь я их тебе не верну.

— Полагаю, что нет. Ох… и еще одно. Будь дома на Рождество, хорошо? Я рассчитывал, что ты тоже будешь одиноким неудачником у которого нет семьи. У меня есть индейка в морозилке, и я уже купил нам эти дурацкие шапки Санта-Клауса.

Тепло разливается по моему телу.

— Ни за что на свете не пропустила бы это.

Мэтт посылает мне воздушный поцелуй из служебного катера, как раз перед тем, как превратиться в маленькую точку на горизонте.

Приложив кончики пальцев к окну, я наблюдаю, пока он полностью не исчезает, отчасти потому, что я беспокоюсь, что его действительно выбросят за борт, а отчасти потому, что я уже скучаю по нему. Он становится хорошим другом, хотя я скорее выцарапаю себе глаза, чем скажу ему об этом.

Как только в Тихом океане не остается ничего, кроме морской пены, я поворачиваюсь, прижимаюсь плечами к стеклу и делаю глубокий вдох. Три совета Мэтта разожгли во мне огонь, похищена или нет, я собираюсь выследить Рафаэля и установить правила.

Глава четвёртая

Ранее не существовавшее хладнокровие преследует меня на яхте. Оно толкает меня через закрытые двери и по пустым коридорам, но быстро исчезает, когда я врываюсь в библиотеку и вижу Рафаэля посреди нее.

С молотком в руке и гвоздем, зажатым в уголке рта, он не поднимает глаз от груды досок у своих ног. Мой пульс замедляется вместе с моими движениями, и я внезапно перестаю чувствовать себя дерзкой независимой женщиной.

Я опускаю свои влажные на ощупь руки по бокам и сжимаю их в кулаки, затем наблюдаю, как он вытаскивает гвоздь изо рта и вбивает его в деревянную доску с легким стуком молотка.

Он не поднимает глаз.

— Ты забрала свою одежду?

— Д-да.

Его взгляд скользит от пола к моим бедрам и темнеет.

— Ты собираешься её надеть?

Я не отвечаю, а вместо этого ошеломленно наблюдаю за тем, как он забивает очередной гвоздь в дерево и раскалывает его.

— Чертова IКЕА, — бормочет он себе под нос, пиная доску кончиком своих блестящих кожаных туфель. — У вас, людей, целые дома забиты этим дерьмом, ты в курсе?

Нет, я не в курсе. Я не в курсе, кто это такие «вы — люди», что он строит и что, черт возьми, происходит. Напряжение нарастает в моей груди и поднимается к горлу, прежде чем вырваться из моих губ менее изысканным способом, чем я планировала.

— Что это? — выпаливаю я.

Он приподнимает бровь.

— Книжная полка.

Его ответ застает меня врасплох. Книжная полка? Из IКЕA? А разве они не собираются с помощью маленьких гаечных ключей? Ладно, может, он просто потерял нить моего вопроса.

Я отбрасываю эту мысль и изо всех сил пытаюсь вернуться в нужное русло.

— Нет, что между нами.

Его молоток замирает в воздухе, глаза следят за моей рукой, которая мечется туда-сюда. Я и он, он и я. Его выражение лица говорит о том, что я выгляжу смешно из-за того, что могу вообще допустить мысли о нас в таком ключе.

От следующего треска я напрягаюсь, и он засовывает в рот еще один гвоздь, чтобы скрыть ухмылку.

— Ты останешься здесь на некоторое время.

— Да, но почему?

Он берет со стола брошюру и подносит ее к окну.

— Ты, случайно, не читаешь по-шведски?

Я стискиваю зубы.

— Скажи мне почему, Раф...

— Потому что я так сказал, — рычит он в ответ.

Внезапная злость в его тоне лишает меня возможности сделать следующий вдох. Я набираю полные легкие воздуха, чтобы успокоиться, и расправляю плечи, отказываясь сдаваться.

— Это бессмысленно, — медленно говорю я. — Ты меня ненавидишь.

В его смехе слышится горечь.

— Это то, что ты думаешь, да?

Мои щеки горят.

— По крайней мере, ты думаешь, что я невезучая. Почему ты хочешь застрять на яхте с кем-то, кто не идёт тебе на пользу?

Он поднимает на меня взгляд, безразличие снова скрывает точеные черты его лица.

— Ты ешь бургеры.

Я хмурюсь.

— Какое отношение ко всему этому имеет моё питание?

Треск.

— Ты ешь бургеры, хотя и знаешь, что они не идут тебе на пользу. Это то же самое, Куинни. Ты не идёшь мне на пользу... — его взгляд прокладывает похотливую дорожку по моей груди, прикрытой толстовкой, останавливается на подоле, затем он облизывает губы, — …но я все равно хочу тебя съесть.

Господи. Есть что-то в том, как его шелковистый голос становится резче на слове съесть, что посылает электрический трепет по моей нижней части тела.

Я упираюсь пятками в ковер и пытаюсь сосредоточиться на трех советах Мэтта, но они начинают расплываться у меня перед глазами. Еще раз, в каком порядке они были расположены?

Очередной удар молотка снова раскалывает угол дерева. Он хмурится, глядя на инструмент в своей руке, как будто с ним что-то не так, а не на нелепое количество силы, которое он вкладывает в каждый удар.

Я открываю рот, чтобы выразить протест, но из него не выходит ничего, кроме горячего воздуха. Я думала, что этот разговор пойдет совсем не так. Думала, что приду сюда, изложу свои условия этого соглашения, а потом, после небольших переговоров, может быть, только может быть, меня снова трахнут на мягкой поверхности и с решенными вопросами.