Поглощенные Грешники (ЛП) - Скетчер Сомма - Страница 1

Сомма Скетчер 

Поглощенные Грешники

Серия: Анонимные Грешники #3

Просим Вас, дорогие читатели, НЕ использовать русифицированные обложки книг в таких социальных сетях, как: Тик Ток, Инстаграм, Твиттер, Фейсбук. Спасибо!

Перевод: AmorNovels - t.me/lorenhalefucksbetter

Примечание от Соммы

Дорогой читатель,

Спасибо, что приобрели экземпляр книги Поглощенные грешники! Надеюсь, вам понравится читать ее так же, как мне понравилось ее писать.

Хочу напомнить, что Поглощенные грешники — вторая книга дуэта. История Пенни и Рафа начинается с книги Осужденные Грешники. Кроме того, если вы не читали Анонимных грешников, настоятельно рекомендую сначала прочитать эту книгу, потому что многие сюжетные моменты переходят из той книги в эту.

Прежде чем приступить к чтению, следует знать, что эта книга — мрачный роман. В ней есть несколько триггеров, включая разговоры об алкоголизме, самоубийстве, убийстве, сексуальном насилии и сексуальном насилии над детьми. Пожалуйста, читайте на свой страх и риск.

С любовью, Сомма

Глава первая

Я стою за барной стойкой, а Рафаэль сидит в кресле по другую сторону от нее. Его взгляд прикован к непримечательному участку стены за моей головой, покерная фишка крутится между его распухшими пальцами.

Комната отдыха слишком чиста для всей этой крови. Слишком яркая, слишком тихая. Я могу практически слышать, как грехи стекают с его тела — одни его, остальные нет — и окрашивают ковер у его ног в красный цвет.

Я кладу потные ладони на барную стойку и сглатываю.

— Хочешь, я позвоню кому-нибудь? Твоему брату? — его губы изгибаются в лишённый чувства юмора ухмылке, и я вспоминаю вид окровавленного, обнаженного тела Габа и угрожающий взгляд, которым он смотрел на меня через лобовое стекло и вздрагиваю. — Я имею в виду другого брата.

Он качает головой.

Ну что ж.

Я переминаюсь с ноги на ногу, будучи в тапочках и смотрю на него в течение нескольких секунд, пока тикают часы на каминной полке. Я окидываю взглядом его взъерошенные черные волосы и расстегнутый воротник. В тот момент, когда мы поднялись на борт яхты, он снял швы, которые скрепляли его джентльменский облик — булавку для воротника и запонки. Когда они покатились по плавательной платформе, я успела поймать их, прежде чем они исчезли в Тихом океане. Теперь, глядя на запонки с бриллиантовыми кубиками, лежащие на моей дрожащей руке, я удивляюсь, как они вообще могли кого-то одурачить.

Так ли выглядит нервный срыв? Я не знаю. Несмотря на то, что под конец моя мать стояла обнаженной перед проигрывателем в прихожей и рыдала под самые душераздирающие баллады Уитни Хьюстон, а мой отец повторяющимися ударами разбивал голову о зеркало в ванной, их кончина была медленной. Это больше было похоже было на мучительное разрушение, которое я ожидала, нежели на внезапный взрыв, который я не могла предвидеть. Когда я поднимаю глаза с запонок обратно на Рафаэля, меня поражает то, что он смотрит прямо на меня. Его глаза, затуманенные безумием, пробуждают мой инстинкт самосохранения. Такой, который заставил бы тебя перейти на другую сторону дороги, если бы ты увидела такие же эмоции в глазах незнакомца, или выпрыгнуть из Uber, если эти глаза поприветствовали бы тебя в зеркале заднего вида.

Я поворачиваюсь к стене с алкоголем. Не потому, что выражение его лица пугает меня, а потому, что я знаю, что оно не должно нагревать пространство между моими бедрами. Я больна.

Я тянусь к аптечке и бутылке виски Клуб Контрабандистов.

— Водки.

Мои плечи напрягаются.

— С каких это пор ты начал пить водку?

— С тех пор, как ты сказала, что не поцелуешь меня, если я буду пить виски.

От прилива жара кружится голова, а в животе становится тепло. Ощущения только усиливаются, когда я оборачиваюсь и не нахожу в его глазах юмора.

Выйдя из-за стойки, я пересекаю зал и оказываюсь в его поле зрения, мое сердце бьется немного быстрее с каждым шагом. Его глаза следят за мной, застывая, когда останавливаются на моих ногах.

— Надень что-нибудь, Пенелопа. Мои люди на борту, и я больше не хочу сегодня никого убивать, — он откидывается на спинку кресла, небрежно проводя поврежденной рукой по волосам. — Ох, уж эти чертовы бедра, — бормочет он, снова глядя на безвкусный кусок стены.

Убивать. Значит, Блейк мертв. Господи, я подумала, может быть, он просто получил небольшое сотрясение мозга или что-то в этом роде. Что он мог сделать такого плохого?

Я все еще в шоке от того, что проснулась от звука тела Блейка, отскочившего от капота машины Рафаэля, и у меня нет сил спорить о том, что если мужчина сексуализирует пижамные шорты и майку, то это его собственная гребаная проблема. Онемев везде, кроме как между ног, я беру плед, перекинутый через подлокотник дивана, и оборачиваю его вокруг себя. У меня есть твердое намерение поставить выпивку и аптечку на журнальный столик и поспешить обратно в безопасное место в баре, но рука Рафаэля вытягивается, обхватывает мои ноги и притягивает меня к своему бедру.

Мой пульс замедляется до ритма, похожего на сироп, слишком липкого, чтобы биться должным образом. Мое зрение затуманивается от жара его тела, просачивающегося сквозь плед и впитывающегося в мое собственное. Он твердый и теплый, и опасность исходит от него, как звуковая волна.

Рафаэль крепче сжимает мою талию, и мой взгляд опускается на его руку. Его пиджак слетел с него сразу после запонок, и теперь рукава закатаны, обнажая покрытые татуировками предплечья, а также кровью. Бубновый Король выжидающе смотрит на меня в ответ.

Я отворачиваюсь и хватаю аптечку. Невозмутимость — не самое легкое выражение лица, особенно когда я чувствую как его сердце бьется о мое плечо, а горячее, тяжелое дыхание щекочет горло. Мое непроницаемое выражение лица тут же подрывается дрожью в пальцах, когда я открываю бело-красную коробку.

Я тупо смотрю на незнакомые предметы внутри.

— Подожди, мне нужно это погуглить.

Окровавленная хватка на моем бедре не дает мне вскочить.

— Прозрачная жидкость — это физиологический раствор. Смочи в нем ватный диск, — он кладет большую, повреждённую руку на изгиб моего бедра, отчего по мне пробегает озноб, похожий на лихорадку. — Затем очисти мне руки.

Я едва могу сосредоточиться на задаче, слишком занята тем, что покрываюсь мурашками под его пристальным взглядом и притворяюсь, что его рука на моем бедре меня совсем не трогает.

Я делаю паузу, держа ватный диск над костяшками пальцев.

— Это может быть больно.

Он разражается хриплым смехом, и я начинаю краснеть.

— Думаю, я выживу.

Его взгляд продолжает буравить меня, пока я вытираю его раны неуклюжими движениями и морщу нос. Когда напряжение становится настолько сильным, что замедляет мои движения, я говорю: — Для человека, который гордится тем, что у него не бывает разбитых костяшек, ты определенно разбираешься в аптечке первой помощи.

На этот раз его смех звучит мягче.

— Я из семьи головорезов и в свое время залатал не одно пулевое ранение.

Он поднимает правую руку, чтобы осмотреть работу, и, сочтя ее удовлетворительной, проводит ею по моей ноге и кладет на низ живота. Ощущение его сломанного мизинца, лежащего на моей лобковой кости, вызывает у меня желание потереться бедрами друг о друга. Мой следующий вдох выходит дрожащим и прерывистым. Он убирает левую руку, чтобы я могла поработать над ней.

— Ну, теперь ты тоже головорез, — бормочу я, смачивая ватный диск физраствором. — Что сделал Блейк?

— Вывел меня из себя.

Я сглатываю.

— Поэтому ты убил его.

Его ладонь сильнее прижимается к моему животу, а подбородок упирается мне в плечо.