Ни конному, ни пешему... (СИ) - Костина Надежда - Страница 25

Лешек, не будь дурак, сбежал под шумок. Ганька по всему дому искала негодника. Не нашла. Старуха, что на кухне ошивалась, только усмехалась — мол, брось, девка, мой внучек дикий. Ему главное — брюхо набить. Проголодается — вернётся. Уж больно смачно кормите. И не замечали слуги ни раскосых нелюдских глаз, ни костяных амулетов в длинных седых косах…

Вот же принес черт этих двоих! И чего старухе в их доме понадобилось?! Не ко времени. Особенно сейчас, когда отец с братом уехали, Юська на сносях, а Ядвига впервые в ответе за людей и поместье.

Раньше, оно как было — хозяйство Юстина вела. И хорошо вела, крепко. Теперь сестрицу не тревожат, берегут. С любой бедой к панянке идут. Сложно это, хлопотно…

Ядвига за целый день с ведьмой и парой слов не перекинулась. Старуха долго сидела на кухне в окружении любопытных хлопов, травки заваривала, кажись, лечила кого-то; потом Юська позвала «бабушку» к себе. Чего уж там ведьма беременной бабе наплела, только Юстина после того разговора стала на диво спокойная, тихо улыбалась каким-то своим мыслям, и перестала твердить, что не переживет роды.

Ядвига сердито сжала кулаки, вспоминая, как она заскочила на конюшню проведать Зорянку, угостить соленой горбушкой.

Зашла и замерла в дверях.

Хромой Густав, вечно хмурый и необщительный мужик, который за коней голову оторвёт, с горящими глазами рассказывал жуткой старухе про своих «диточОк».

Яга слушала внимательно, кивала, что-то негромко отвечала завзятому конюху, потом по-свойски зашла в стойло к Зорянке. Та застыла, нервно прижала уши. Ядвига напряглась — ну как взбрыкнет конячка! Норов у нее был под стать хозяйскому. А старуха, обхватив ладонями лошадиную морду, прижалась лбом к бархатной теплой шерстке и заговорила тихо-тихо.

…беззвучный шепот мертвого наречия, напрочь забытого даже там…в бескрайних степях. Дрожала земля под копытами бесчисленных скакунов. Черный дым пожарищ заволок небо над гибнущим миром. Тысячи стрел, выпущенных на полном скаку, поглотили пылающее солнце…

Яга замолчала, крепко поцеловала в лоб притихшую кобылку, грустно потрепала по крутой шее. Зорянка негромко заржала, словно прощаясь.

Старуха устало ссутулилась, оперлась на посох. Встревоженный Густав почтительно подхватил бабушку под локоть, бережно усадил на скамью.

Ядвига потопталась на пороге и неслышно вышла во двор.

****

Тихий смешок на лестнице. Скрип половиц в зябкой темноте. Да где ж этот обжора лесной хихикает?!

Мальчишка выскочил из тени и кинулся на шею Ядвиге. Обнял крепко-крепко. И так же быстро отпрыгнул, опасаясь тумака. Волосы всклокочены больше обычного, глаза шальные зеленью светятся, от самого хвоей несет так,

…словно бредешь в сосновом бору жарким сухим летом, и по золотым стволам течет вязкая смола…

Ядвига мотнула головой, прогоняя видение.

Леший и, правда, был малость не в себе.

— Гляди, кто у меня есть! — восторженно зашептал нелюдь, и протянул сложенные ковшиком руки.

Ядвига, забыв про злость и усталость, наклонилась к грязным ладошкам и охнула — крохотные золотистые огоньки плавали в теплой лужице призрачного света, испуганно дрожали, готовые вот-вот погаснуть.

— Что это? — ахнула восхищённо.

— Души деревьев. Я их в дровах нашел, — загордился Лешек, — и забрал!

Панночка недоверчиво покосилась на маленького лешего. А тот, будто забыв о подружке, запросто уселся на холодный пол, скрестил босые ноги и легонько подул на огоньки. Те радостно закружились, разгораясь все ярче, освещая худое лицо лесного хозяина.

— В каждом дереве живёт дух, — серьезно толковал Лешек неразумной девчонке. — Дерево рубят — духи уходят, но не все могут уйти сами. Слабые остаются в стволах и медленно тают. Навсегда. Мои…хм …младшенькие забирают таких. Если люди метку ставят заранее…

Он осторожно поднес ладони к лицу, прищурился и …залпом выпил пригоршню яркого света.

— Ты! Как? Ты зачем их съел!?

Лешек зажмурился и блаженно вздохнул, не обращая внимания на возмущенные крики. Затем лукаво приоткрыл один глаз и мееедленно вытянул из копны волос…жёлудь. Сунул его Ядвиге, крепко зажав подарок в ее ладони.

— Держи! Это тебе. Посадишь, где захочешь. Пока его корни в земле — ваш род не исчезнет! Поняла?!

— Д-да, с-с-пасибо, — растерянно прошептала панночка. Жёлудь был теплым и… очень живым.

Девочка бережно спрятала подарок в карман.

Она посадит его.

Обязательно.

Тогда их род будет жить долго-долго, и Юстина не умрет, и дети…

Лешек обхватил руками колени, положил на них голову. Спутанные волосы закрыли лицо. От шальной радости не осталось ни капли. Казалось, перед Ядвигой не парнишка, а темная болотная кочка или старый трухлявый пень возник из ночного сумрака.

— Ты почему не приходила? — голос зашелестел крошевом сухих листьев, наполняя сердце горечью. — Я ждал. И бабуля ждала. И Старый.

Ядвига опустилась на пол, села рядом, обхватила себя за плечи. Вот как ему, нелюдю, объяснить? И про семью, и про поместье... Покои опустели. Без отца, без Януша. Она с детства привыкла, что пан Лихослав редко дома надолго оставался. Но сейчас так тоскливо. И одиноко. Может, и хорошо, что ведьма с лешим пришли.

— Я не могла. Сперва страшно было вернуться, а потом…У меня отец… и Юстина. Я должна быть тут, — она запнулась.

Дрогнул, догорая, огонек свечи. Пламя погасло. Тусклый свет луны из окна.

Ядвига осторожно погладила нечесаную спутанную гриву. Иголки, семена, мелкие шишки. Мальчик прижался щекой к ее ладони. Панночка всхлипнула, накинула на плечи Лешеку теплый платок, обняла.

— Я очень скучал. Лес скучал. Мы ждем. Обещай вернуться.

— Я приду. Правда! Вот Юська родит…

— Юська? Это я ей на сопилке играл!

— Ты?

— Ага! Бабуля как заорет — играй, а то все пропадут!

— Мне снился страшный сон, — тихо прошептала Ядвига. — Черная мертвая степь. Нет костра. Ничего нет. Только детский плач. И Юстина стонет, а где — не видно. Я по земле ползаю, вслепую детей ищу. Нашла — а они холодные, как камень. Не дышат. Юська рядом лежит. Я орать начала. Со всей дури! Зову — кого?! Ни огней, ни звёзд. Ору, криком захлебываюсь, и словно… сыплюсь пеплом… потом сопилка и ведьма... Я детей на руки подхватила, она Юстине в волосы вцепилась и тянет в…огонь, и… огонь ка-ак полыхнул. Потом — не помню. Очнулась на полу. Юська в кресле спит. Вся мокрая, в поту, а детки в животе — шевелятся.

— Это я играл, — важно сказал маленький леший. — Только ты не ходи больше на мертвую сторону. Мне туда нельзя. Я всегда живой. Я никак не могу быть мертвым, — грустно вздохнул мальчик, — Так что, ты живи подольше!

*******

Яга устало брела по мрачным коридорам спящего поместья. Чутко ловила тихие скрипы и невнятные ночные шорохи.

Дом крепкий, надёжный, не одно поколение хозяев видывал. Тревожится за них, бережет, как умеет. Гостья из темного леса ему не по нутру. Но и не по зубам. Вот и сердится. То нависнет дубовыми балками над головой, то ледяным сквозняком дунет в лицо, то пылью в глаза сыпанет.

Хороший дом. Верный. Глядишь, вскорости и домовой заведется. А пока духа хранителя нет, с мелкой нечистью Мурза неплохо справляется. Не все ей бока на перинах пролеживать.

Ведьма осторожно прижала ладонь к стене, прикрыла глаза, выпуская колдовскую силу. Пусть струится невесомой дымкой по всем закуткам и переходам, течет терпким дурманом сухих трав. Наведенный сон теплый, глубокий.

Не нужны ей лишние уши. Особенно сейчас…

Держать личину ведьма отвыкла. В лесу раскосыми глазами кого удивишь? У тамошних каких только глаз не бывает. А простые люди пугаются, за нелюдь принимают. Вот и пришлось мороком прикрываться.

Отвыкла.

И от личины, и от людей…

Уйти бы, бросить все. Хозяйка судеб давно к себе призывает. Заждалась, поди.