Радикальная война: данные, внимание и контроль в XXI веке (ЛП) - Форд Мэтью - Страница 2

Это помогает нам понять, насколько легко люди получают доступ к Интернету из разных частей света. Эти цифры также показывают, что портативные технологии играют определяющую роль в доступе к информации. Мир, в котором мы живем, больше не зависит от подключения к стационарной связи (только 11,9 % населения мира подключаются к Интернету таким образом). Напротив, наша жизнь определяется и формируется доступом к мобильным устройствам и смартфонам. Доступ к интернету распределен неравномерно. Во всем мире сохраняется цифровое неравенство. Эти разрывы можно использовать в своих целях. PR-компании, правительства, вооруженные силы, спецслужбы и целый ряд других участников могут определять способы, с помощью которых мы узнаем о событиях, происходящих в разных частях света. Однако нельзя утверждать, что жизнь людей не опосредована цифровыми устройствами.

Таким образом, существует множество причин, по которым одни войны попадают в общественное сознание в одних местах, а другие - нет. К 2021 году, однако, отсутствие освещения в СМИ не может считаться причиной невежества. Войны теперь усиливаются социальными медиа. Информация - авторитетная и ненадежная, проверенная и непроверенная - собирается двадцать четыре часа в сутки, а затем публикуется и распространяется на таких платформах, как YouTube, Facebook и Twitter. Общественность постоянно сталкивается со шквалом насилия, принуждения и убийств. Все это плавно переходит с устройства в руках в сознание, в память и, по крайней мере для некоторых, мгновенно забывается простым движением экрана. Для других те же самые средства массовой информации преследуют и ретравмируют жертв, не позволяя забыть о них.

Радикальная война - это современная война, которая узаконивается, планируется, ведется, переживается, вспоминается и забывается в непрерывном и связанном виде, через насыщенные цифровыми технологиями поля восприятия. Очерчивая возникающие отношения между данными, вниманием и контролем, Radical War исследует сложные цифровые и человеческие взаимозависимости, которые поддерживают политическое насилие сегодня. Благодаря уникальному междисциплинарному подходу, эта книга отображает наш разрозненный опыт конфликта и освещает то, что мы называем новой экологией войны.

ВВЕДЕНИЕ.

ВОЙНА В ЭПОХУ СМАРТФОНОВ

Отношение людей к работе и технологиям сильно изменилось за первые два десятилетия XXI века. Эмблемой этих изменений стал iPhone и поколение смартфонов, которые он породил. Появившись в 2007 году, эти устройства позволяют записывать события, находить работу, управлять коллективом, определять свое местоположение на планете, выкладывать свои впечатления в социальные сети, получать ипотеку, читать газеты, заказывать такси, арендовать дом для отдыха, покупать практически все и получать это с доставкой к своей входной двери. Когда это устройство только появилось, было неясно, как оно изменит взаимодействие людей с Интернетом, друг с другом и окружающим миром. Однако медленно, но верно смартфон и платформы, сервисы и приложения, которые являются частью мобильной, подключенной экосистемы, переосмыслили информационные инфраструктуры прошлого века. Эти изменения привели к появлению огромных объемов данных. Эти данные можно добывать для выявления закономерностей и понимания, раскрывая личные предпочтения людей и помогая нам понять их поведение. По мнению Всемирного экономического форума, эти изменения отражают зарождение четвертой промышленной революции.

Движущей силой этой технологической революции являются в основном, но не только, высокотехнологичные предприниматели из Силиконовой долины. Сами ИТ-системы возникли благодаря стремлению американских военных обеспечить безопасность связи в случае ядерного конфликта. Однако, не имея необходимых финансов и ноу-хау, чтобы извлечь больше пользы из систем, которые изначально спонсировали военные и правительство США , венчурные фирмы поддержали ряд технологических стартапов, которые в дальнейшем помогли сформировать вычислительную технику в последние десятилетия двадцатого века. Это позволило раскрыть потенциал систем связи, которые изначально финансировало правительство США. В результате в районе залива Сан-Франциско был создан центр технологических инноваций, который стал домом для многих предпринимателей, финансистов и технологов, составляющих сегодня значительную часть тех, кого мы можем назвать виртуальными классами (O'Mara 2020).

Для этих высококвалифицированных технологов не характерны конвейерные методы труда. Вместо этого виртуальные классы XXI века работают через Интернет и формируют быстро меняющиеся команды. Рабочее место небезопасно, но финансовая отдача того стоит. Вознаграждение зависит от того, смогут ли виртуальные классы нарушить существующие бизнес-модели и заменить людей, материалы и машины на веб-приложения, анализ данных и предписывающее прогнозирование. Это стало преобразующим фактором для общества и бизнеса. Удобство использования компьютера для покупки того, что раньше означало поход в торговый центр, показало, что потребителей можно убедить использовать интернет, чтобы делать больше вещей онлайн. По мере того как покупатели искали больше возможностей для работы в дороге, экосистема смартфонов расширялась. Теперь смартфон обеспечивает работу гиг-экономики, управляя рабочим процессом и контролируя производительность прекариатской рабочей силы. В результате целый ряд предприятий изменил принципы управления логистикой и автоматизации цепочек создания стоимости, взаимодействия с клиентами и управления работниками. Сегодня смартфон стал "местом, где мы живем".

Эти изменения привели к появлению индустрии услуг, состоящей из юристов, консультантов и системных инженеров, которые стали движущей силой глобализации и ее главными бенефициарами. Эти люди внедряли и управляли аутсорсингом и офшорингом бизнес-процессов и производства. Соответствующий эффект заключается в том, что данные теперь вытесняют кирпичи и раствор, иногда приводя известные компании к краху, в то время как другие высвобождают прибыль, которая в противном случае была бы заперта в людях, собственности и процессах. Таким образом, индустрия профессиональных услуг помогла поддержать конкурентоспособность устоявшихся отраслей, чьи бизнес-модели были разрушены усилиями виртуальных классов. В сочетании с низкой стоимостью рабочей силы, промышленной реформой, вступлением во Всемирную торговую организацию и осторожным использованием соглашений о свободной торговле Китай оказался в особенно выгодном положении, чтобы воспользоваться изменениями в западной деловой практике. Это привело к процессу экономического перераспределения в пользу Китая, который в настоящее время меняет геополитику начала XXI века. Эти геополитические изменения могут привести к расколу или, в случае Китая, к отсоединению от остальной части интернета (Inkster 2020). Независимо от того, произойдет ли это, эти изменения резко показали бессилие Запада перед лицом китайских мер безопасности в Гонконге в 2019 и 2020 годах.

Неравномерное воздействие цифровизации и глобализации по-разному отразилось на различных слоях общества. Это усугубилось после краха банковской системы в 2008 году, который выявил и подчеркнул, что некоторые слои общества эксплуатировались больше, чем другие. В течение десятилетия после финансового краха также стало более очевидно, насколько сильно глобализировались цепочки поставок. Местные сообщества осознают, что теперь они находятся в зависимости от решений, принимаемых в отдаленных уголках мира. В то же время правительства, соучаствующие в либерализации экономического порядка, изо всех сил стараются продемонстрировать хоть какую-то отзывчивость к проблемам своих граждан. В США и ряде европейских стран жесткая финансовая экономия, последовавшая за финансовым крахом 2008 года, подтолкнула левые политические партии влево. Однако этого оказалось недостаточно, чтобы вновь привлечь и мобилизовать электорат, который, по мнению некоторых, был предан политической элитой как минимум с середины 1990-х годов (Lasch 1996). В отличие от левых, политики-популисты оказались более успешными в захвате общественного воображения. Дональд Трамп, например, мастерски использовал Twitter, чтобы подчеркнуть лицемерие политической элиты, напрямую связываясь со своей аудиторией и укрепляя свою электоральную базу, говоря о социальных, культурных и экономических разногласиях. Эта новая форма политического дискурса отодвинула на второй план политику и факты, а вместо этого переосмыслила политику истеблишмента с точки зрения корыстных интересов и либеральных элит, не имеющих отношения к власти.