Агитбригада (СИ) - Фонд А. - Страница 11

Меня, соответственно никто никуда не пригласил. Да я и не стремился — устал за день. Тем более первый день в этом мире прошел.

Я несколько раз отжался и подпрыгнул — молодое тело легко отозвалось на движения. Это было так непередаваемо-здорово — в момент сбросить двадцать восемь лет и внезапно стать мальчишкой!

Радостно хохотнув, я подпрыгнул и побежал к речушке. Вода была тёплая, как парное молоко, я бросился в воду и проплыл туда-сюда, несколько раз.

Жизнь прекрасна, когда ты молод!

А когда ты внезапно молод — прекрасна вдвойне!

В следующее село мы въехали практически под вечер: пока все проснулись, пока собрались, пока доехали. Мы долго тряслись по вязкой рыжеватой дороге длинным обозом из фургонов и телег, дважды останавливались. Один раз, потому что Люся и Нюра захотели обязательно нарвать полевых цветов, а второй раз, так как от одной из телег отвалилось колесо, да так неудачно, что она аж перевернулась. Пока разгрузили и достали её из рытвины, пока поругались, пока приладили, пока обратно всё загрузили…

И опять всё дальше, дальше, вдоль леса, через убранные поля, аж до крайнего села у горизонта.

Ещё один поворот, уф, вроде последний.

И вот, наконец, пахнуло сдобой, навозом и борщом — мы въезжаем в село. Оно небольшое, здесь всего-то две большие улицы и пара переулочков, но село видно, что богатое, справное — даже есть свой клуб с читальней, небольшая школа, а вдалеке золотится купол с крестом, на который комсомольцы уже заранее неодобрительно поглядывают. Мне непонятна такая их реакция, но, видимо, на то у них есть причины. Ну что ж, дальше посмотрим…

Агитбригадовцы приготовились загодя и, въезжая в село, разыграли перед изумлёнными крестьянами целое представление. Я впервые наблюдал, как врывается в сонную провинцию бьющая через край энергия зрелищ и фарса.

Это не просто рядовое происшествие — это целое событие, которое надолго останется в истории тихого и мирного села, никогда ничего не видевшего. И потом какие-нибудь кумушки, сидя вечерком на завалинке в ожидании коров, вспомнят:

— А когда это было?

— Да сразу после того, как агитбригада приезжала!

Зрелища. Это один из самых мощных факторов влияния на человеческие эмоции.

Въезжаем.

Все бросили работу и встречают агитбригаду. На веренице раскрашенных фургонов и возов сидят весёлые, брызжущие энергией, загорелые артисты. Зёзик, в ярко-синем полосатом костюме наяривает на скрипке развесёлую мелодию. Люся, в балетной пачке и военном кителе грациозно делает стойку на руках прямо на крыше фургона. Нюра жонглирует сразу шестью раскрашенными палками. Жоржик идёт рядом с возом и легко держит на вытянутых руках за ноги Нюру, которая жонглирует этими палками.

И тут Гришка начинает петь разухабистые частушки. Он подыгрывает себе на баяне.

Частушки очень простые, даже примитивные, но народ буквально падает со смеху.

А в это время Люся соскакивает с фургона и ловко делает арабское сальто. Виктор играет на трещотке, а Нюра, буквально взлетев на крышу фургона, танцует что-то восточное.

Нужно ли говорить, что любопытство селян уже взвинчено до предела. И когда Макар Гудков зычным голосом прокричал, что завтра вечером будет представление, народ взрывается радостными криками.

Наши девушки бросают в толпу листовки и машут руками. Скрипка Зёзика играет что-то стремительное, и мы, наконец, заезжаем в один из крайних дворов.

Уф! Наконец, приехали.

— Так, товарищи! Нам здесь квартироваться аж десять дней, — сразу же объявил Макар Гудков. — Это будет наша основная база, а по окрестным хуторам будем выезжать радиально, по кругу. Здесь не далеко, пять-семь вёрст.

— Хорошо! — послышались усталые голоса.

— Теперь насчёт проживания. Начинаются заморозки, в фургонах спать холодно. Пейзане нам дают аж три домика. Так что ночевать будем в шикарном виде, — довольно усмехнулся Гудков. — Давайте обустраиваться. Товарищам женщинам предлагаю поселиться вон туда. Там мне сказали, как раз три койкоместа есть. И печка хорошая.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он показал на небольшую избёнку у палисадничка со пожухлыми от жары листьями сирени.

— А мы с вами, товарищи, разместимся вон там.

Второй домик представлял собой длинное приземистое строение, с деревянными стенами, и с давней побелкой.

— Только это… — замялся Гудков, — там четыре койки и полати.

— На полатях я могу спать, — миролюбиво зевнул Бобрович и потянулся так, что аж хрустнуло, — если они не сильно короткие.

— Так-то оно так, — почесал затылок Гудков, — я не о том, кто где спать будет. Как-то разместимся. Вопрос в том, что нету шестой кровати. Вон ему.

Он ткнул указательным пальцем на меня.

— Ты, браток, не обижайся, но ты у нас человек новый, да и не при делах покамест, так что и бытовой комфорт тебе положен по остаточному принципу — радушно пояснил Гудков.

Зубатов злорадно ухмыльнулся.

— Так это… можно же тюфячок на пол ему бросить и нормально будет, — почесал белобрысую голову Гришка Караулов. — особенно если в избе натопим. Ну а чо, мы вон мальцами в деревне все покатом на полу спали. Мать сена бросит, сверху рядном застелет — так и спим. И ничего.

— Да не в том дело, — покачал головой Гудков. — Там места мало. Мы в прошлом году здесь проездом были, я точно знаю. Я даже не представляю, куда тюфячок этот ему бросать.

— Да пусть вон с бабами в одном доме спит, — хохотнул Зубатов, — у него еще женилка не выросла, так что нормально будет.

— Ну здрасьте! — возмутилась Клара, — а ежели нам, скажем, переодеться надо? Или душно станет? Не будем же мы перед мальчиком в одном неглиже дефилировать⁈

— Ой, да что там у тебя смотреть, — заржал Караулов. — это вон Люське беспокоиться надобно.

Колодная возмущённо фыркнула, а Пересветова томно поджала губы и отвернулась, обиделась, значит.

— Так, а третий дом? — напомнил Жоржик, — ты говорил, что нам три помещения выделяют.

— Ой, не знаю, — поморщился Гудков, — там какой-то этот дом непонятный. И не дом даже, а так, халупка. И печи нормальной нету. Холодно и сыро. И пол земляной. Не знаю, как там спать. Я думал, мы там реквизит держать будем.

— Как-никак, а крыша над головой, — продолжил развивать мысль Зубатов, бросив на меня насмешливый взгляд. — Всё же не на улице. И не с женщинами. Койка там хоть есть?

— Вроде что-то есть, — пожал плечами Гудков, правда неуверенно.

— Ну и ладненько, — усмехнулся Зубатов, — будут у тебя, Капеустин, значится, личные апартаменты. Ты же не боишься один в избе спать?

Я не отреагировал на такую тупую подколку. Вот кретин, решил пацана на слабо взять.

— Да, Виктор прав. Так что устраивайся там. Одеял накидаешь, и будешь спать, — подытожил Гудков, и все пошли расселяться.

Пока агитбригадовцы таскали личные вещи и заселялись согласно указанным помещениям, меня загрузили работой — нужно было лошадей распрячь, почистить, накормить, напоить. Затем перетащить фанерные щиты под навес во дворе.

Пока управился — была уже глубокая ночь.

Подхватив свой нехитрый скарб, я побрел и себе заселяться.

Домишко, что снаружи, так и внутри особо не впечатлял. Донельзя узкая и закопчённая от времени и гари комната (очевидно изба топилась по-чёрному), узкие полати, слишком короткие, как даже для Генкиного невысокого росточка. Не представляю, тут что — карлик какой-то жил?

В помещении едко пахло застарелым потом, грязными портянками и мышами.

Поморщившись, я глянул на окно, но оно было затянуто какой-то грязной промасленной тряпицей, и света почти не пропускало.

Так как жить здесь предстояло десять ночей, я сходил во двор, наломал веток из какого-то пахучего кустарника и, соорудив некое подобие веника, немного поскрёб пол. Так, чисто символически. Получилось не ахти, клинер я и в той жизни был так себе, после развода купил себе робот-пылесос и не заморачивался. А тут и подавно.