Кесарь (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 39

Но все это было в моем прошлом – что уже никак не воплотиться в настоящем. Повторюсь, все, абсолютно все расклады и исторические параллели сломало выступление короля на Москву со вполне свежим, не потрепанным под Смоленском войском. А с другой стороны… С другой именно присутствие короля в войске ляхов придает грядущему сражению статус решающего. И это понимают не только в Дмитрове, в Москве, в коронной армии – но и под Калугой! А это значит…

Ну, для Лжедмитрия Второго это ничего не значит. У самозванца просто нет выбора – даже если он, реально проникшись моментом, приведет свою рать на помощь Скопину-Шуйскому. Последний не присягнет вору – скорее уж решится дать бой в невыгодных для себя раскладах. До последнего полагаясь на набравшуюся опыта армию – да многочисленные острожки, что он обязательно нароет, вкопает, срубит, и так далее, максимально подготовив поле грядущей битвы под свой план. Шанс-то у него, безусловно, есть…

Вот только шанс этот не шибко велик.

С другой стороны, самозванец уж никак не может признаться в том, что он самозванец, или присягнуть Скопину-Шуйскому. Ну никак ему это нельзя сделать – свои просто не поймут, порубят или под лед пустят… И это еще не худшие варианты расправы.

Но… В конце концов, Лжедмитрий – это еще не все калужское войско. Есть донцы, есть служивые люди, есть те, кто успел реально возненавидеть ляхов. Тысяч пять таких, думаю, наберется – их бы только подбить, сплотить, да привести на помощь Михаилу Васильевичу… На руку мне играет то, что самозванец пока не успел толком раскрутить «патриотическую» карту, и даже арестованные по его приказу поляки и литовцы еще не доставлены в лагерь со всем своим имуществом, предназначенным для выплат воинам. Да и сами воины собрались подле Лжедмитрия скорее по инерции – не желая следовать с ляхами и присягать королю польскому, но не видя для себя будущего и на стороне «действующего» царя Василия Шуйского. Хотя теперь, с приближением королевской рати и грядущего РЕШАЮЩЕГО, повторюсь, сражения, многие думают о присоединение к Михаилу Васильевичу. По крайней мере те, кто реально готов драться с поляками до последнего…

Амнистия.

Общая амнистия, то есть прощение прошлого «воровства», обещанная доля с добычи… Это может сработать!

Только глупо думать, что самозванец и подобные Заруцкому вожди «воров» вот так вот просто, без боя, отступятся, отдадут воинов, позволять лишить себя власти. Нет, для них последнее подобно смерти!

Значит, придется убивать. Значит, придется драться, подкупать, пугать, даже лгать, раздавая обещания от имени кесаря, кои он еще не давал – и не факт, что подтвердит. Попробовать я обязан!

А уж победителей, как известно, не судят…

Глава 16.

«Человек, который бежит, опять будет сражаться»

Менандер.

Поднявшись на довольно высокий – метров шесть, ну никак не меньше! – вал бывшего Димитровского кремля, я с невольно замершим сердцем устремил свой взгляд к раскинувшемуся внизу полю будущей битвы. Да, сражение ожидается масштабным – куда как масштабнее всех предыдущих…

И да, в настоящих условиях – битве, безусловно, быть!

Донские казачки, присоединившиеся к нашему войску и используемые Михаилом Васильевичем прежде всего в качестве диверсантов и разведчиков, дают отличные результаты. В настоящий момент нам известна практически точная численность королевской армии, следующей к Москве, армии действительно поражающей своим масштабом! Итак, с учетом выступивших на соединение с Вазой гетманов, итоговая численность его крылатых гусар составит не менее шести тысяч всадников, плюс полк реестровых панцирных казаков, это уже средняя, но также вполне себе ударная конница. Плюс двести уцелевших рейтар королевской гвардии… А также пять сотен легких венгерских гусар, столько же татар и конных запорожцев – полторы тысячи конницы легкой. И в общей сложности около трех тысяч конной шляхты, а там все подряд – и легкая конница с одними сабельками (боевые слуги, «почт» или «почет», но только совсем бедный), и вполне себе сильная панцирная, с хорошим огнестрельным оружием.

Итого – одиннадцать с лишним тысяч конницы, практически двенадцать. Из которых больше половины – тяжелая, ударная конница…

Но не одной лишь конницей сможет оперировать гетман Жолкевский в предстоящей битве. Тысяча немецких наемников, четыре тысячи отборной запорожской пехоты реестровых полков, пять тысяч казачьей голытьбы разной степени боеспособности… Итого порядка десяти тысяч пешцев – и все это при тридцати орудиях. Единственный плюс поспешного отступления Сапеги из-под Дмитрова – он оставил всю свою артиллерию, не имея возможности оперативно вывезти ее по зимнику. Ну как оставил – привел в полную негодность… Но пушки – пушки это единственное, чем Михаил Васильевич всерьез и кратно превосходит врага.

Само войско кесаря куда как скромнее. Пять тысяч пикинеров-крестьян, тысяча донских казаков, четыре тысячи стрельцов, две с половиной тысячи дворянской кавалерии и пятьсот моих рейтар. Последних за счет трофеев удалось неплохо вооружить и бронировать… И две с половиной тысячи наемников: еще полторы тысячи пикинеров, пять сотен мушкетеров – и столько же рейтар.

А вот благодаря отправки артиллерии из Троице-Сергиева монастыря и Москвы, число легких вертлюжных пушек и более серьезной полевой артиллерии достигает целой сотни орудий! Что неминуемо влияет на план грядущего сражения…

Сейчас поле перед сожженным Сапегой Димитровским кремлем – размерами, кстати, ну крайне маленьким, – представляет собой какую-то огромную стройку. Вои рубят, строгают дерево, вкапывая в землю надолбы по всей линии боевого соприкосновения – для верности обливая их водой, чтобы вморозить… Также ратники собирают сотни противоконных рогаток, роют снег, сгребают снег, и даже топят снег в больших чанах! Чтобы после вылить уже остывшую воду на те же надолбы – или снежные стенки трех вытянутых артиллерийских редутов… С одной стороны, лед делает их крепче, с другой – более неприступными для вражеский атаки, ведь вражеской пехоте по ледяному панцирю практически невозможно взобраться.

С одного фланга глубокий овраг, для верности усеянный противоконным чесноком и контролируемый казачьим дозором с вертлюжной пушкой, заряженной картечью. С другого – непроходимый зимой лес (сугробы по пояс!), но на всякий пожарный лесок-то мы укрепили засеками, выставили еще один дозор. Не обойти, не проехать… И четыре версты по фронту, полностью перекрытые тройной линией надолбов!

Вот только имеющимися числом пикинеров надолбы невозможно перекрыть от слова совсем. Даже с учетом того, что строй пикинеров не монолитен, что на каждого солдата по фронту приходится полтора метра, ибо справа и слева остаются небольшие просветы для нацеленных вперед пик стоящих позади товарищей… Даже с учетом этого в пятишеренговом строю шести с половиной тысяч пикинеров по фронту может встать только тысяча триста копейщиков. Перекрыв, таким образом, чуть менее двух километров…

А потому фланги нашего войска прикрывают казачьи таборы с укреплениями по типу «гуляй-город» – то есть нашитыми на телеги ростовыми стенками с бойницами. Слава Богу, донцам вряд ли придется держать круговую оборону, так что по четыре с лишним сотни казаков на каждую крепостцу – вполне себе солидный гарнизон. И три редута в центре; с учетом сложности строительства зимой и растущей нехваткой дерева, возвели не остроги с настилом для стрелков и пушкарей, а именно невысокие снежные укрепления, вморозив надолбы прямо в их стенки – а получившиеся рвы, пусть и не очень глубокие, также засыпали чесноком. Имеющиеся орудия Скопин-Шуйский распределил равным числом между всеми укреплениями, так, чтобы создать систему перекрестоного огня по всему полю; также в каждом редуте встало по стрелецкому приказу в пятьсот ратников. Еще пять сотен их встало на валах Димитровского кремля, прикрывая тыл войска и охраняя размещенные внутри склады. Оставшиеся же две тысячи, разбитые на четыре приказа, по плану Михаила будут до последнего вести огонь по врагу, укрывшись за надолбами, после чего отступят за спины пикинеров. Те же, в свою очередь, будут встречать на пики всякого, кто осмелится протиснуться сквозь них…