Переворот.ru (СИ) - Маркеев Олег Георгиевич - Страница 60

Тонкие губы разлепились в иронической улыбочке.

— Глядя на вас я вспомнил одну даосскую притчу. Император послал за мудрецом паланкин с эскортом. Мудрец отказался от почестей и пришёл во дворец пешком. В ответ на вопрос императора он сказал: «Неисповедим путь Неба и неисповедима воля его наместника на земле. Если будет на то твоя милость, я вернусь в свою деревню с почестями и подарками. Если нет, вернусь тем, кем был. Но как бы смеялись надо мной соседи, если бы я уехал на паланкине с сотней слуг в эскорте, а вернулся пешком и в рубище!»

Его лицо закаменело.

— Вы уедете отсюда, как прибыли. С эскортом. Направитесь на Лубянку, где получите у дежурного по приёмной все интересующие вас данные. На их основе вынесите постановление о препровождении установленных лиц для дачи показаний. Явку обеспечит ФСО. Пока будет крутиться маховик розыска, вы, Андрей Ильич, отправитесь в лабораторию Коркина. И произведёте выемку всего, что там обнаружите. До последней бумажки!

— Потребуется силовая поддержка, — вставил Злобин. — Там охрана из спецназовцев на каждом этаже.

— Потребуется, пригоним Кремлёвский полк! — Игорь Дмитриевич отдышался и добавил: — Надеюсь, до этого не дойдёт. После чего… Игнатий Леонидович, продолжите, будьте добры!

Зарайский завозился в кресле, придвинулся ближе.

— Кадровые вопросы, Андрей Ильич, они самые тяжкие. Видит Бог, мне трудно с тобой расставаться. Но… Особые обстоятельства! — Игнатий Леонидович печально покачал головой. — По результатам неотложных следственных действий ты доложишься мне. После чего инициативно выйдешь на контакт со своим журналистом. Как там его?

— Пётр Токарев, — подсказал Злобин.

— Вот-вот… Петру Токареву ты расскажешь все, что знаешь. А он раззвонит по всему свету. Даже на ночь глядя. «Эхо Москвы», «Радио Свобода» работают круглосуточно. Да и Интернет не спит.

Злобин бросил взгляд на замглавы администрации. Тот наблюдал за происходящим с отрешённым лицом.

— Игнатий Леонидович, это должностное преступление. Тем более, в деле, касающимся безопасности государства.

Зарайский с готовностью кивнул.

— А как же! Я тебя за это тут же уволю.

Злобин скрипнул зубами, но промолчал.

— После этого вы получаете должность в Совете национальной безопасности, — тихим голосом произнёс замглавы администрации. — На ступень выше, чем потеряете. Знакома вам такая структура как СНБ?

— Только понаслышке.

— Значит, будет возможность узнать побольше. А возможности проявить свою честность и принципиальность, Андрей Ильич, мы вам предоставим куда большие, чем вы сейчас имеете. Ваша супруга работает зав отделением городской больницы, не так ли? Мы можем обеспечить её перевод в Кремлёвскую поликлинику.

— Вот только семью, прошу, вмешивать не надо!

— Как скажете… Но с этой минуты их безопасность обеспечивает федеральная служба. — Игорь Дмитриевич покрутил в пальцах ручку, на кончике пера вспыхнула золотая искорка. — Итак, Андрей Ильич, мы договорились?

— От таких предложений нет возможности отказаться.

— Хороший ответ. — Ручка быстро зачеркала по четвертушке бумаги, выводя в столбик короткие строчки. — Эти фамилии могут всплыть в ходе расследования. Безотлагательно дайте мне об этом знать. В любое время дня и ночи!

— Могут или должны?

Игорь Дмитриевич устремил на Злобина тяжёлый взгляд. Разлепил тонкие губы и, чеканя каждое слово, произнёс:

— Это не заказное дело, Злобин. Для грязной работы у нас есть другие люди. Мы достаточно долго во власти, чтобы обрасти полезными дураками, высокообразованными карьеристами, преданными взяточниками и исполнительными казнокрадами. В кадрах у нас недостатка нет. Вам поручается только то, на что вы способны. Принципиально честное расследование. Без обиняков и компромиссов. Невзирая на должности и заслуги. С реальной угрозой для собственной жизни.

Он вывел ещё несколько строк и толкнул листок по столешнице к Злобину.

«Д» — 1

23:02 (в.м.)

Волкодав

Страшнее нет деликатеса, чем свиной язык. Вкус, безусловно, нежнейший, но, что называется, на любителя. А вот вид неочищенного, пупырчатого, мертвенно белого языка… Жуть! Навевает мысли не о гастрономии, а о прозекторской и вскрытии трупов.

Варёные языки Громов с детства не жаловал. А впервые увидев труп висельника с выпавшим до грудины сизым языком, клятвенно пообещал себе даже под угрозой голодной смерти не брать в рот эту деликатесную гадость.

Сейчас ему показалось, что собственный его язык ампутировали, а на его место пришили мёртвый свиной язык. Трупно-холодная, пупырчатая гадость забила рот и никак не хотела пошевелиться. Он разлепил губы и вытолкнул наружу струйку вязкой слюны. Сразу же удалось сделать свистящий вдох через рот. Перебитый на ринге нос, если долго лежать на спине, нормально функционировать отказывался. Барахлил, как забитый карбюратор.

Вокруг было темно и тихо. Но, почему-то показалось, уютно. Во всяком случае, лежал он точно на чем-то мягком. Руки и ноги были свободны.

«Уже кое-что. Не в камере с обитыми почками, и ладно».

Громов часто задышал, накачивая в кровь кислород. Постепенно хмарь вышла из головы. Он вспомнил все, что предшествовало погружению в вязкую, как тина, пустоту.

Ретроспектива

Волкодав

Двое, дождавшись, когда он подойдёт ближе, рывком поставили человека на колени. Руки у него были скованы наручниками за спиной. Странно, но человек ни охнул, ни выматерился. Рухнул на колени, как манекен, с подломившимися ногами.

Двое в одинаковых серых ветровках молча развернулись и пошли по траве к асфальтовой дорожке. У гаража остался Громов и тот, кого он должен был убить.

И тут Громов осознал, что, в принципе, всё равно, в кого он выстрелит: в себя или в другого человека. Разница лишь во времени, отпущенном до смерти. Мгновенье или несколько дней. Максимум — недель. О годах можно даже не думать. Даже если и отпущены пару лет, всё равно их лучше считать неделями. Больше получится.

В том, что жизнь киллера точно отмерена, Громов не сомневался. Больной СПИДом способен протянуть дольше. Потому что эвтаназии ему не полагается. А о контрольном выстреле для киллера всегда есть кому позаботиться.

Он с холодной отстранённостью проанализировал всю свою жизнь. Получалось, она прямиком шла сюда, в воняющий мочой и прелым дерьмом тупик у стальных «ракушек». Рано или поздно, но из него бы сделали человека с пистолетом в руке, пустой головой и заледеневшим сердцем. И не важно, кто. Важно, что слепить такого человека из Володьки Громова было проще простого.

Рука с пистолетом сама собой стала подниматься. Ствол замер на уровне головы приговорённого к смерти.

Он вдруг так же заторможено поднял голову и подставил лицо под скупой свет фонаря. Тусклым золотом блеснули два ряда коронок.

— Исмаил?! — удивлённо прошептал Громов.

Авторитет «останкинских чехов» ещё шире расплылся в совершенно обдолбанной усмешке. Глаза его были, как два шарика тёмного стекла. Ни мыслей, ни чувств.

«Один фиг, он уже мёртв. Мы все давно мертвы!» — мелькнуло в голове Громова.

И тогда он смог нажать на спусковой крючок…

…Машина, показалось, парит над шоссе. К горлу подступила тошнота. В нос лез приторный запах дезодоранта, пропитавший салон.

Громов хлопнул ртом, ловя глоток воздуха. С трудом протолкнул его в лёгкие. Из желудка в горло устремилась жгучая волна.

Он судорожно вцепился в ручку на двери.

Борис Михайлович что-то резкое бросил водителю. Машина сбросила скорость. Щёлкнул электрозамок.

Сидевший рядом мужчина молча развернул Громова, согнул пополам и придвинул к распахнутой двери. В щель хлестало холодным воздухом. Внизу мелькало асфальтовое полотно.