Николай I. Освободитель. Книга 4 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич - Страница 22

— Что вы тут? Музицируете? — В комнату зашла Александра, одетая по случаю в нечто напоминающее мундир полка-именинника. Белый цвет основного сукна, с алыми выпушками и золотым основным приборным цветом. Оказалось, что подобным — мундирными платьями в цветах того или иного полка — развлекалась еще доброй памяти бабушка Екатерина, большая была затейница, поэтому подобному заказу никто и не удивился. Я вообще-то хотел эпатировать публику еще сильнее и нарядить будущую императрицу в полноценный мундир со штанами, однако в этом желании понимания не нашел. Не те времена. — Не знала, что ты сочиняешь на английском.

— Это не мое, — я немного смущенно пожал плечами откладывая гитару в сторону. Так и не смог привыкнуть называть стыренные из будущего песни и стихи своими. Вроде и за руку словить было некому, однако каждый раз в груди что-то неприятно екало.

— Ну да, ну да, — улыбнулась Александра, естественно мне не поверив. Все же песня сильно отличалась от современных образцов. — Вы готовы?

— Только вас ждали, ваше императорское высочество! — Вклинился в разговор маленький Саша, явно перенявший интонацию у меня. Порой жена действительно перебарщивала со сборами отчего мы нередко опаздывали. Впрочем, правильнее будет говорить «задерживались», учитывая социальный статус.

Казармы кавалергардов располагались вдоль Невы на Шпалерной улице, так что от Михайловского — в Зимний, который все больше превращался в административный центр, мы так и не переехали, оставшись жить «дома» — тут ехать было всего ничего — десять минут.

Кавалергардам я вез подарки в виде новых образцов кирас. На моем механическом заводе — которому в Питере уже становилось тесно и который я собирался вынести куда-нибудь в другой город — построили большой паровой штамповочный молот, который был способен вырубать целую кирасу — вернее одну из двух ее половинок — за один удар. Плюс после этого опытную партию панцирей гальваническим способом покрыли слоем хрома, что с одной стороны являлось способом борьбы с ржавчиной, а с другой было просто красиво. Настоящее зеркало. Ну и крепость таких изделий была не в пример выше чем у тех, что выстукивали молоточком, что тоже имело значение. Во всяком случае пистолетную пулю такая броня с десяти шагов держала в пяти случаях из пяти, про всякий холодняк и говорить нечего.

Собственно, такие же кирасы нацепили и мы с Александрой. Я полноценную, которая, надо сказать не слабо давила на плечи, а жена — из тонкого металла, практически жести. Естественно на самом приёме мы их сняли, однако правильное впечатление произвести смогли. Платье же Александры и вовсе произвело фурор. Военные же они как дети, достаточно показать, что тебе нравятся те же игрушки, и все они твои с потрохами.

Кирасу естественно тут же решили опробовать. Для этого вышли во двор приладили стальную пластину к деревянному шесту и несколько раз пальнули в нее из пистолета. Вернее, из нашедшегося у кого-то из офицеров «Бульдога».

— Изрядно! — Присвистнул неизвестный мне поручик, тыкая пальцем в образовавшуюся на панцире вмятину. Естественно мягкая свинцовая пуля пробить два миллиметра закаленной стали — что со стоящими нынче на вооружении бронями порой случалось — не могла. Однако стреляющий был отличным снайпером и попал в одно и тоже место — с разбросом в несколько миллиметров — трижды из пяти попыток. И все равно кираса выдержала такое испытания с честью.

Хромовое покрытие естественно облупилось, но человек по ту сторону — будь кираса надета на живого бойца — без сомнения выжил. Что собственно и требовалось доказать.

Естественно в паровой пресс я не только для изготовления кирас сорок тысяч рублей вложил. И даже не для изготовления противошрапнельных касок, технологию производства которых потихоньку обкатывали на будущее в ожидании нового оружия. С помощью пресса, а также технологии вырубки из листа можно было производить огромное количество мелких деталей сложной формы, на которые сейчас уходит просто уйма человеко-часов, дорогие инструменты и лишний материал.

Вообще прошедший год стал крайне продуктивным не только в внешнеполитическом плане. Мы достроили однопутную ветку от Нижнего Тагила до Екатеринбурга, и подключили к железнодорожной сети большое угольное месторождение в районе поселка Кизел. Получив в руки доступный уголь начали экспериментировать с коксовыми печами, рассчитывая в течение нескольких лет полностью перейти на уголь на наших с Демидовым металлургических заводах.

Так же однопутная железная дорога вскоре должна была дотянуться до Верхнетурья, что не только позволило бы включить в сеть Уральской железной дороги россыпь разной величины металлургических предприятий региона, но и выйти на берег реки Туры. Река эта имела важнейшее значение в разрезе транспортной доступности всей Сибири, поскольку текла в восточном направлении, пролегала рядом с Тюменью, впадала в Тобол, а тот в свою очередь в Иртыш. А Иртыш впадал в Обь, что делало возможным переброску речным транспортом грузов на полторы тысячи километров в глубь континента.

Тура, конечно, была тем еще шоссе: русло реки сильно меандрировало, извиваясь подобно огромной синей змее, так что речной путь выходил длиннее сухопутного как бы не в три раза. С другой стороны даже такое соотношение виделось весьма и весьма выгодным по сравнению с путешествием на обычной телеге по суше. Фактически до прокладки на восток железной дороги, — а полноценный Транссиб, как не крути, нам не светит в любом случае еще лет тридцать — река была лучшей логистической альтернативой их всех доступных.

Опять же учреждение на этой водной артерии пароходного движения позволил бы куда более активно заселять те достаточно пустынные в плане населения края, на которые у меня были большие планы. Во всяком случае северо-восток Пермской и север Тобольской губерний уже вполне были включены в переселенческие планы на ближайшие пять лет. Места там может и не слишком благодатные для земледелия, однако весьма богаты другими природными ресурсами, которые вполне можно было поставлять по складывающейся «трассе» на Уральский Горно-металлургический район, что было выгодно для всех заинтересованных сторон.

На втором этапе — впрочем это виделось делом весьма отдаленного будущего — я хотел пробросить дорогу длинной в шестьсот километров от Томска до Красноярска, что позволило бы по Енисею и Ангаре добраться до самого Байкала.

Ну а третий этап виделся самым сложным из-за гористой местности Забайкалья. Там нужно было проложить дорогу минимум до Читы, что вроде было и не далеко, но сложный рельеф усложнял задачу многократно. От Читы по рекам Шилка и Амур уже можно было достичь Тихого океана. Впрочем, пока последний участок такой гипотетической трассы был в руках Китая — по Нерчинскому договору русско-китайская граница проходила севернее Амура, — но к моменту прихода туда железки я в любом случае собирался это исправить. Очевидно, что следующие лет сорок у Китая будут очень тяжелые, и навариться на этом я собирался по полной.

Такой железнодорожно-пароходный путь хоть и проигрывал во всем сквозной железной дороге, но виделся вполне реальным к постройке не к 1915 году, как было в нашей реальности, а лет на шестьдесят раньше. Вместо путешествия длинною в год — а именно столько в начале 19 века занимал путь от Питера до Охотска — подобный маршрут позволил бы добираться до края земли месяца за два. Пусть даже только летом по высокой воде однако разница, нельзя не согласиться, огромная.

Получалось что путь от Питера до Охотска по большей части приходился бы на речной транспорт и только 1,5–2 тысячи километров приходилось на железную дорогу. Вместо восьми тысяч оригинального Транссиба. Неслабая такая экономия.

Впрочем, это пока был даже не уровне плана, а на уровне мечтаний, когда я стоял у карты и водил по предполагаемым местам прокладки дорог пальчиком. Еще не проводилось никаких исследований в этом направлении, и даже имеющиеся карты тех мест были зачастую неполные и отрывочные. Север же Сибири вплоть до Ледовитого океана и вовсе зачастую представлял собой одно большое белое пятно, так что до реализации сего плана нужно было проделать еще столь титанический вал работ, что я поневоле робел, воображение просто пасовало перед бескрайними просторами востока нашей страны.