Вернуть престол (СИ) - Старый Денис - Страница 44

Дверь в мыльню приоткрылась и Третьяк выпучил глаза на открывшуюся картину. Это была Дарья, нагая, полностью, с растрепанными русыми волосами. Дева так же увидела своего потенциального мужа и на миг замерла, зарделась и быстро спряталась за хлипкими дверями мыльни. Парень же забылся обо всем, он встал в полный рост и превратился в безмолвного истукана. Все нутро молодого мужчины забурлило.

Дарья, всегда одевавшаяся в бесформенный сарафан и заплетающая волосы в длинную девичью косу, и в таком виде будоражила естество парня. Сейчас же он окаменел. Девушка была в свои пятнадцать лет не просто пригожей, она была для Третьяка идеалом красоты, основой для его греховных мыслей. Наливные груди, широкие бедра, привлекательное, без изъянов лицо…

Дверь в мыльню снова открылась и звонкий, задорный голосок девицы, не показываясь даже ликом, прокричал:

— Охальник!

Впрочем, в этом не было осуждения, скорее элемент заигрывания. Дарья так же ощутила непонятные эмоции, которые грели лучше, чем натопленная баня. Девушка выдержала паузу, предвкушая, как вновь предстанет перед парнем обнаженной, но ударит того за греховные мысли… за свои же мысли. Вот и не отходила Дарья от дверей, с трепетом и дрожью в коленках ожидая от парня решительности.

А в это время в доме Ждана уже хозяйничали разбойники, которые себя таковыми не считали, ибо они были на службе у Димитрия Иоанновича, того, что чаще всего упоминается с приставкой «Могилевский». Отец Дарьи лежал с проломленным черепом, ее пятилетний брат был заколот, а трехлетняя сестра спряталась в хлеву и зарылась в солому, не обращая внимания, что соломы там было меньше, чем навоза. Пусть у Ждана не было коровы, но имелся добротный скотник, где соседи держали двух своих молочных кормилиц.

— Глянь, браты, мыльня чадит! — выкрикнул кто-то в метрах двадцати от Третьяка, приводя остолбеневшего жениха в чувство.

Инстинкт выживания взял верх над инстинктом размножения, и Третьяк снова нырнул в крапиву, еще больше обжигая руки и лицо о колющуюся траву.

— Так суботница! Ты, Стенька, мыться вздумал? — смеялся один из разбойников, медленно, с опаской перебирая ногами в направлении бани, при этом держа свою саблю на изготовке и впереди.

Опытный казак-запорожец Богдан Нырко знал, что даже в таких, на первый взгляд, безобидных деревушках могут найтись мужики, которые могут и с топором оказать сопротивление и нежданно оглоблей огреть.

В отличие от своего наставника, опытного Нырко, Стенька еще не был научен горьким опытом и не пошел, а побежал к бане, прошмыгнув всего в двух метрах от Третьяка, но не заметив горе-жениха.

Горе! Оно пришло в деревню. Никто не обольщался, что можно договориться с теми, кто взял поселение в кольцо и незатейливо убивал всех мужиков, детей и старых баб. Знали напавшие о том, что в лесу селяне могут скрыться и туда не стоит и соваться. И никто не сбежал.

Третьяк даже через заросли травы увидел, как у молодого, лет семнадцати-восемнадцати, татя с первого раза не получилось открыть дверь в мыльню. Дарья уже поняла, что не ее жених рвется к ней. Третьяка она бы пустила, чтобы залепить по наглым щекам, но пропустила бы, но не того неизвестного, который не прекращал говорить и от разговоров которого становилось страшно. Теперь у девушки уже не растекалось, неведомо откуда взявшееся тепло и нега, теперь ее коленки дрожали от страха.

— Батька! — закричала Дарья, что есть мочи.

В какой-то момент Третьяку стало даже обидно, что Дарья зовет на помощь не его, будущего своего мужа, а отца. Но эти мысли вмиг улетучились, вновь уступая место всеобъемлющему страху. Парень хотел, сильно хотел, встать, защитить свою невесту, убить охальника с оружием, потом побежать домой и там встать на защиту своей сестры. Биться плечом к плечу со своим отцом. Он хотел, но не мог сделать движения даже пальцем, обуянный страхом.

— Хех! — с силой рванул на себя дверь мыльни Стенька и державшаяся за дверную ручку Дарья, вывалилась вслед за открывшейся дверью.

— Ох, ты ж! — Стенька замер.

Дарья упала, уже лежа пыталась руками прикрыть свои женские особенности, но получалось это плохо, уже потому, что девушка была развита не по годам и запотевшие груди, как их не пыталась прикрыть руками Дарья, предательски выскальзывали.

— Тиш, тиш, девка, жить будешь, тиш, говорю тебе! — приговаривал Стенька, запутавшись в шнурках своих шароваров.

— А ну, молодой! — подошел Богдан Нырко.

Тридцатисемилетний казак залюбовался девицей. Давно его так не волновали бабьи прелести.

— Ты, девка, не кричи! Так, мабыть, мы вдвоя будем, а закричишь, как любой казак помять тебя захочет, уж вельми пригожа ты, — у опытного казака сноровистее получилось скинуть красные шаровары и оголиться.

Дарья с ужасом смотрела на тех мужиков, которые сейчас будут ее насильничать. Все девичьи мечты рушились. Теперь Третьяк не возьмет ее замуж, она будет опозорена. В какой-то миг девушке стало обидно, что она не виновата в том, что произойдет, что Третьяк, ее жених тут , рядом, смотрит на ее стыд, но ничего не делает. Но Дарья даже в таких условиях не стала выдавать своего любимого.

— Ты девка не дергайся, поверь, больнее станет! — приговаривал Нырко, подтягивая Дарью под себя за ее бледные ноги, относительно загорелых ручищ насильника.

Третьяк нащупал камень и его глаза сразу застил туман, разум отключился. Парень выскочил из своего укрытия и когда Дарья уже кривилась от боли, силясь не кричать, а опытный в сече и осторожный казак, закатил глаза от удовольствия, парень ударил Нырко по затылку.

— Дядько! — вскрикнул Стенька и лихо, извлек саблю, а через секунду уже рубанул по голове непонятно откуда взявшегося местного селянина.

— Ах ты! — вскричал Стенька и с силой ударил кулаком в лицо Дарьи.

Голова девушки повернулась от удара в сторону, где упал замертво ее жених. Больше Дарья ничего не чувствовала, не переживала. Она встретилась глазами со своим любимым и даже когда ее пользовал уже пятый, или шестой насильник, она всегда поворачивала голову в сторону, где лежал Третьяк. Разбойники же были столь озабочены скинуть свое сексуальное напряжение, что их даже не смутило то, что девушка медленно, но умирала.

*………*………*

— Хороша! — сказал сотник Тарас Свистун, зашнуровывая шаровары. — Взять ее и буде мне хмельное подавать!

Главарь ватаги, которая зовется казаками, но является не более, чем разбойничьей, только что снасильничал Милку Игнатовну. Уж больно она приглянулась главарю. Тарасу пришлось обратить внимание именно на это подворье, потому как в нем закрылся один мужик, что пришиб двоих казаков. Нужно было показательно наказать селянина, который решил оказывать сопротивление. Тарас убил мужика не сразу, тот умудрился ускользнуть от первого рубящего удара сабли, но клинок Свистуна нашел правую руку хозяина дома и отсек ее. После убить мужика было уже даже не делом главаря. А вот попользовать девицу, которую безрукий защищал, то да, дело нужное. Так посчитал Тарас Свистун, решив взять девицу с собой для развлечений.

В лагере у Димитрия Могилевского у Свистуна была баба, но та уже и сама стала податливая для плотских утех. Тарасу же нравилось, когда с ним возлегают без желания, когда баба не позволяет себе какую-либо активность, но делает все, чего требует сотник. Ему нравилось бить и принуждать.

— Тут чадо! — сказал один из ближних людей.

Годовалый Демьях как будто понимал, что творится вокруг, и все время, с момента, как в дом ворвались чужаки, молчал, спрятанный под лавкой.

— Зови Егора! — принял решение Тарас.

Егор был сыном побратима Тараса Свистуна, можно сказать, учителя. Еще когда Тарас гулял на Дону, его учил и сабельному бою и верховой езде и иным воинским премудростям именно Ванька, отец Игната. Теперь Тарас взял в обучение сына своего побратима, так как Ванька погиб еще во время бунта Северина Наливайко.