Крестоносцы. Полная история - Джонс Дэн - Страница 45

Блестящий пример искусства эпохи крестоносцев, относящийся ко временам правления Мелисенды, — небольшая, роскошно оформленная книга, известная как «Псалтирь Мелисенды»: религиозный справочник, в который входит литургический календарь и тексты псалмов. Изготовили его в мастерской при храме Гроба Господня — вероятно, Фульк заказал его в подарок Мелисенде, чтобы сгладить разногласия между супругами. Своим потрясающе роскошным исполнением книга обязана смешению культур, царившему в королевстве крестоносцев. Псалтирь, сохранившаяся до наших дней, — это буйство цвета и воплощение мастерства: страницы манускрипта заполнены аккуратным рукописным текстом на латыни с изящными буквицами, медальонами со знаками зодиака, яркими иллюстрациями, на которых запечатлены евангельские сюжеты; на золотом листе начертаны изречения на греческом. Обложка псалтири сделана из пластин слоновой кости, украшенных искусной резьбой, которая изображает сцены из жизни царя Давида, животных, разрывающих друг друга на части, а также воинов, олицетворяющих добродетели: они жестоко расправляются с другими воинами, которые, очевидно, олицетворяют собой пороки. Все это было скреплено вышитой шелковой лентой[367]. Над псалтирью трудились от четырех до шести выдающихся художников под руководством обучавшегося в Греции мастера по имени Василий, чей стиль испытал на себе франкское, итальянское, византийское, англо-саксонское и исламское влияние и чья мастерская задавала высочайшие стандарты каллиграфии, переплетного дела, работы по металлу, чистописания и вышивки[368].

Но книги были далеко не единственным, что изготавливалось в Иерусалиме во времена Мелисенды. Богатые и влиятельные пилигримы привозили с Ближнего Востока на латинский Запад религиозные артефакты: где-то в начале правления Мелисенды и Фулька монастырь Святого Гроба Господня, расположенный в германском Денкендорфе, направил в Иерусалим эмиссаров за щепками от Истинного креста. Фрагменты креста с разрешения Иерусалимского патриарха прибыли в Баварию в удивительном реликварии из позолоченного серебра, сделанном в форме двуплечего креста (который называют еще crux gemina); крест был усыпан жемчугом, аметистами и драгоценной крошкой камня Голгофы[369]. Кроме того, из государств крестоносцев на Запад привозили набивные ткани с восточными узорами и кувшины для напитков, отлитые в форме свирепых зверей и фантастических тварей. Диковинки, прибывавшие из Святой земли, частенько копировали в европейских мастерских, что только разжигало аппетит публики к экзотике[370].

Не ограничиваясь изготовлением изящных безделиц и предметов роскоши, в Иерусалиме запустили ряд крупных строительных проектов. Некоторые — например, масштабное расширение Госпиталя Святого Иоанна, которое шло с 1140 по примерно 1155 год, — оплачивались не из королевской казны, однако бóльшую часть работ финансировали король с королевой. По указу Мелисенды в Иерусалиме построили несколько крытых рынков. Тот из них, что располагался неподалеку от Госпиталя Святого Иоанна и Гроба Господня, занимал три параллельные улицы, забитые лавочками, теснящимися под сводчатыми проходами. Там была Улица трав, Улица плохой стряпни и Крытая улица[371]. Купол Скалы на Храмовой горе (или, как называли его крестоносцы, Храм Господень) — перед тем как в 1141 году освятить его и передать капитулу каноников-августинцев — отремонтировали и заново отделали. Во время Первого крестового похода Купол Скалы ограбили подчистую: Ибн аль-Асир слышал, что в 1099 году оттуда вынесли все золотые и серебряные канделябры, и трофеев было взято «без счета»[372]. Теперь мечеть превратили в церковь, завершив проект, начавшийся более пятнадцати лет назад, — и Мелисенда позаботилась, чтобы былое великолепие не позабылось. Особое внимание она уделила обновлению мозаики внутри храма и приказала, чтобы вокруг камня Основания, одетого в мрамор, поставили декоративную кованую решетку. Неподалеку построили небольшой восьмиугольный баптистерий (сегодня известный как Куббат аль-Миарадж); его увенчали маленьким куполом, стоящим на тридцати двух невысоких колоннах с резными капителями.

Примерно в то же время к востоку от Храма, в Вифании, стоявшей на склоне Елеонской горы в двух с половиной километрах от городской стены, Мелисенда основала женский монастырь. Это было место почитания святого Лазаря, при чьей предполагаемой гробнице стояла известная паломническая церковь, и богобоязненные путешественники веками стекались сюда[373]. Теперь на этом месте появился прекрасный новый монастырь и еще одна церковь — и то и другое было построено во славу Господа Всемогущего и для удобства младшей сестры Мелисенды Иоветы, которая приняла постриг в монастыре Святой Анны, а в 1144 году стала аббатисой монастыря Святого Лазаря. Мелисенда так щедро спонсировала монастырь сестры, что он сделался самым богатым во всем королевстве. Согласно Гийому Тирскому, усилиями королевы монахиням был обеспечен непрерывный поток «одеяний, драгоценностей, потиров, книг и другой церковной утвари». Гийом, который видел монастырь Святого Лазаря завершенным, подчеркивает, что защищала его мощная башня «из обтесанного и отполированного камня», делая его «неприступной для врагов крепостью»[374].

Судя по всему, в 1130–1140-х годах Иерусалим представлял собой одну большую строительную площадку[375]. Но не было стройки крупнее и важнее, чем реконструкция Храма Гроба Господня. Планы по преображению храмового комплекса в центре христианского мира разрабатывались, видимо, с 1130-х годов: такими они были масштабными и грандиозными. Хотя ремонт храма после его разрушения «безумным халифом» аль-Хакимом в 1009 году привел место в божеский вид, в первые десятилетия франкской оккупации замыслы обрели новый размах. Планировалось соединить ротонду, окружающую Гробницу, со строением, укрывающим Голгофу, и с часовней, отмечающей место «темницы Господней». В храме появились новые хоры, апсида и неф, а также несколько новых часовен. Над хорами воздвигли новый купол. Гробница Готфрида и двух Балдуинов была теперь видна сразу от входа в новое здание с южного подворья. Двери, открывающиеся во двор, увенчали романскими арками, типичными для старого латинского мира, над порталами поместили декоративные каменные перемычки с вырезанными на них изображениями страстей Христовых в переплетении ветвей и листьев. Общая картина должна была показаться знакомой всем франкским паломникам, ходившим когда-либо в Сантьяго-де-Компостелу и видевшим возведенные вдоль пути бесчисленные храмовые комплексы в романском стиле[376]. Но декоративные детали колонн и перемычек, дверных проемов и окон, мозаики и икон были совершенно разнородными: византийские, латинские, арабские и сирийские мотивы сплетались здесь воедино, создавая удивительный и неповторимый стиль эпохи крестоносцев. И пусть он был не настолько новаторским, как парящая готика, которая к середине XII столетия расцветет во Франции, но впечатление производил. Работы по возведению нового гигантского храма стартовали в начале 1130-х годов, и, вероятнее всего, 15 июля 1149 года, когда в городе проходил парад в честь пятидесятилетия взятия Иерусалима солдатами Христа, строительные леса с него еще не убрали.

Пока разрабатывались планы грандиозной перестройки храмового комплекса, Фульк и Мелисенда начали возводить крепости в Иерусалимском королевстве и за его пределами. Так, в Утремере появилось кольцо укреплений: одни, а именно Ибелин, Бланшегар и Газа, окружили Аскалон, оплот Фатимидов; другие охраняли приграничные владения крестоносцев на восточном берегу реки Иордан, а третьи стояли на подходах к Дамаску. Были среди них как небольшие сторожевые башни, снабжавшиеся водой из подземных цистерн, так и защищенные стеной постройки достаточного размера, чтобы там можно было разместить стражу и рейдерские отряды. К 1160 году они выросли в огромные круглые в плане прибрежные и горные крепости, вмещавшие уже самые настоящие казармы. Одна из первых крепостей, построенных при Фульке и Мелисенде, стояла в Бейт-Джибрин (Бейт-Гуврин), древнем поселении между Иерусалимом и Хевроном. Гийом Тирский называл Бейт-Джибрин «мощной крепостью, окруженной неприступными стенами с башнями, крепостными валами и рвом»[377]. Руины, сохранившиеся до наших дней, подтверждают его слова.