Крестоносцы. Полная история - Джонс Дэн - Страница 29

Когда выжившие, которым удалось бежать из Иерусалима, добрались до Багдада, до двора Аббасидского халифа-суннита, они поведали историю, «которая вызывала слезы на глазах и болью отдавалась в сердце». На пятничной молитве в мечети новости сообщили верующим, рассказав им об «убийствах мужчин, порабощении женщин и детей и грабеже имущества, обо всех бедах, что обрушились на мусульман в том почитаемом царственном месте»[233]. Ибн аль-Асир и другие историки, описывавшие события, оглядываясь назад, не сомневались в причинах несчастья: «Правители не ладили друг с другом… и поэтому франки завоевали эти земли»[234].

А в Иерусалиме торжествующие крестоносцы оценивали свои завоевания в новом, возвышенном свете. «Всемогущий Боже, что за глубокие чувства, что за радость, что за скорбь они ощутили после неслыханных страданий, которых никогда не испытывало никакое другое войско, — страданий, подобных родовым мукам, — когда они, словно новорожденные младенцы, увидали, что достигли радости долгожданного зрелища», — захлебывался от восторга Гвиберт Ножанский[235]. Преуспели ли они в силу политических ошибок противника, благодаря собственным подвигам выносливости или же по воле Господа Всемогущего, никто не мог сказать наверняка. Что бы ни было тому причиной, Иерусалим пал. Задание Урбана II было выполнено. Франки пришли в Святую землю и уходить не собирались.

Глава 9. Дележ добычи

Незадолго до Рождества 1099 года Боэмунд Антиохийский и Балдуин Эдесский прибыли в Иерусалим, чтобы посетить, наконец, Святой город и тем завершить свое паломничество. Стояла еще одна ненастная зима, и путешествие длиною более 400 километров из северной Сирии в Палестину было отмечено уже знакомой дурной погодой и постоянной нехваткой продовольствия. Фульхерий Шартрский, ехавший вместе с Боэмундом и Балдуином, рисовал безрадостную картину: голод можно было утолить лишь верблюжьим или ослиным мясом и сахарным тростником; «по узким тропкам вдоль дороги рыскали» разбойники-мусульмане, убивавшие и грабившие фуражиров; паломников терзал «страшный холод и частые ливни», а когда появлялось наконец солнце, оно «не успевало высушить промокшую одежду, как еще один дождь принимался изводить [нас] на протяжении четырех или пяти дней»[236]. От сырости и холода солдаты умирали в своих походных шатрах.

Купить провизию и другие нужные товары было не у кого, кроме как у дружественных Фатимидам эмиров Кесарии и Триполи, которые продавали крестоносцам хлеб и зерно по грабительским ценам. А 21 декабря, когда путники добрались до Иерусалима, им пришлось умерить проявления своей благочестивой радости и облегчения, столкнувшись с картинами и запахами, до сих пор свидетельствовавшими о победе, одержанной крестоносцами пятью месяцами ранее. «Что за вонь стояла вокруг стен города… от гниющих тел сарацин, убитых нашими товарищами и лежащих там, где их настигли», — писал Фульхерий[237]. Тошнотворные миазмы вынуждали пилигримов, проезжавших городские ворота, прикрывать рты и затыкать носы.

В Иерусалиме они встретились со старшим братом Балдуина, Готфридом Бульонским, который теперь правил городом. Готфрида провозгласили правителем Иерусалима 22 июля, через восемь дней после штурма. От королевского титула он отказался — решил называться «Защитником Гроба Господня». 1 августа первым латинским патриархом Иерусалима был избран Арнульф де Роол. Почти сразу же Готфриду пришлось во главе войска выступить из Иерусалима и отправиться к Аскалону, цитадели Фатимидов, расположенной в 70 километрах, на побережье Средиземного моря. Там визирь аль-Афдал с запозданием собирал армию, намереваясь взять Иерусалим штурмом и выгнать из города дерзких иноверцев.

Но крестоносцы каким-то чудом снова победили: 12 августа в жестоком бою у стен Аскалона они разгромили огромную армию Фатимидов. Аль-Афдал бежал, а его меч — великолепное оружие стоимостью в шестьдесят безантов — достался крестоносцам[238]. «Битва была ужасной. Но бывшая с нами сила Божья… неодолима», — писал автор «Деяний франков»[239]. И действительно, череда боевых удач крестоносцев начинала казаться сверхъестественной. Безусловно, в долгом походе франки набрались опыта и обрели закалку, но теперь они разжились еще и новым, необыкновенным, божественным средством профилактики: обломком Животворящего Креста. Местонахождение золотой раки, в которой он хранился, крестоносцы под пытками выведали у православных священников, охранявших Гроб Господень. Крестоносцы верили, что эта реликвия — которая несомненно и очевидно во всем превосходила другой обломок Креста, хранившийся в Константинополе у Алексея Комнина, — будучи доставлена патриархом на поле брани, делает христиан неуязвимыми к ударам неверных. Увы, она не даровала им неуязвимости к интригам друг друга, что и доказал рождественский визит Боэмунда и Балдуина в 1099 году.

Князья северных государств крестоносцев прибыли в Иерусалим не в одиночестве. В начале путешествия к ним присоединился еще один примечательный персонаж — Даимберт (или Дагоберт), архиепископ Пизы. Этот высокопоставленный церковный деятель происходил из немецких земель, откуда-то из-под Майнца, и есть основания полагать, что Урбан II назначил его папским легатом[240]. В 1095 году Даимберт присутствовал на Клермонском соборе, а потом агитировал жителей своей итальянской епархии отправиться в крестовый поход. Однако сам он к армии князей не присоединился, а вместо этого в 1098 году по поручению папы поехал в Испанию, к Альфонсо VI Кастильскому, чтобы вернуть земли, отвоеванные у мусульманских эмиров, в лоно Римской церкви. Согласно Альберту Аахенскому, который Даимберта откровенно презирал, это было выгодное дельце. Архиепископ, утверждал Альберт, прикарманил тьму сокровищ, переданных ему Альфонсо, среди которых был и «золотой агнец восхитительной и прекрасной работы», предназначенный в подарок папе[241]. Вместо того чтобы передать драгоценную вещь в Рим, как пишет Альберт, Даимберт оставил ее себе, а отправившись осенью 1099 года в Святую землю с большой флотилией пизанских кораблей, прихватил с собой и золотого барашка, и свою испанскую заначку. По пути Даимберт разорял греческие острова и вел бои с византийскими кораблями, оснащенными бронзовыми львиными головами, которые изрыгали греческий огонь. Боэмунда он встретил под Латакией — византийским городом, который новый князь Антиохии с энтузиазмом осаждал, — отослал свои корабли в Яффу и отправился на юг с делегацией, 21 декабря прибывшей в Иерусалим.

Если судить по воспоминаниям Фульхерия Шартрского, визит Боэмунда, Балдуина и Даимберта был мирным праздничным предприятием: князья посетили Храм Гроба Господня «и другие святые места», затем поехали на юг, в Вифлеем, отстоящий от Иерусалима на 13 километров. В канун светлого праздника в большой, выстроенной в форме креста церкви Рождества они слились в молитве на том самом месте, где некогда лежал в яслях младенец Иисус[242]. Само Рождество встретили снова в Иерусалиме, а в Новый год все вместе опять выехали из города, чтобы окунуться в реку Иордан. В первую неделю января 1100 года они нарезали пальмовых листьев со знаменитых деревьев Иерихона{65}, после чего Боэмунд и Балдуин отбыли обратно на север и вернулись в свои новые владения через Тивериаду и Галилейское море. Казалось, это было вполне счастливое и мирное Рождество.