Крестоносцы. Полная история - Джонс Дэн - Страница 23

Первые крестоносцы во главе с «доблестным Боэмундом» появились у ворот Антиохии вечером во вторник 20 октября. Они перекрыли основную дорогу, ведущую в город, «чтобы быть начеку на тот случай, если кто захочет ночью тайком выйти или войти»[169]. На следующий день к берегам Оронта подтянулось остальное войско. Крестоносцы постарались взять город в блокаду, сосредоточив усилия на ключевых точках его периметра. Они позволили изгнанным из города христианам разбить лагерь по соседству, хоть и подозревали, что таким образом потворствуют шпионажу, ведь жены и дети этих людей оставались внутри крепостных стен, под защитой — а значит, во власти — Яги-Сияна. Чтобы оградить войско от вылазок конницы из города, князья приказали вырыть перед основным лагерем большой ров. Крестоносцы патрулировали местность, пытаясь помешать снабжению города товарами первой необходимости — Ибн аль-Каланиси сообщает, что цены на оливковое масло и соль в Антиохии скакали то вверх, то вниз в зависимости от успехов и неудач контрабандистов, рискнувших бросить вызов франкским караульным[170]. Основной проблемой крестоносцев были огромные размеры города, расползшегося по долине: полная блокада была практически невозможна, а массивные стены крепости сводили на нет шанс сделать пролом с помощью тарана или катапульты и так ворваться внутрь. Но и Яги-Сиян отнюдь не был уверен, что сможет дать отпор достаточной силы, чтобы оттеснить франков. Обе стороны приготовились к долгой и безрадостной зиме.

Пока крестоносцы стояли у стен Антиохии, а эмиры северной Сирии решали, как помочь Яги-Сияну, засевшему в своей горной цитадели, один из франкских князей блистал своим отсутствием. Балдуин Бульонский, который дважды отделялся от основных сил крестоносцев на марше по Малой Азии, и в третий раз сделал то же самое и, вместо того чтобы повернуть к Антиохии, отправился своей дорогой за Оронт и дальше за Евфрат к городу Эдесса. Наместник Эдессы, армянин-христианин по имени Торос, правивший от имени сельджукских султанов, отправил Балдуину весточку с просьбой освободить его от этой зависимости. Балдуин добрался до Эдессы в середине февраля 1098 года, ввел в город войска, убедил Тороса при всем народе прижать его к своей обнаженной груди и таким образом официально усыновить, а затем во главе объединенных сил крестоносцев и гарнизона Эдессы прошелся по близлежащим городам, предлагая туркам покориться или умереть. Но вскоре по возвращении Балдуин подстроил — ну или не стал предотвращать — бунт черни, в результате которого его новообретенный отец был убит. 10 марта Балдуина официально провозгласили дукой (византийское наименование правителя) Эдессы. Балдуин тут же сменил титул на знакомый западный и сделался «графом» Эдессы, но при этом не преминул изменить внешность на армянский манер: отрастил свои темные волосы и бороду и стал одеваться в тогу. А еще Балдуин женился на дочери армянского аристократа Тороса, которую, по некоторым сведениям, звали Ардой — хотя вообще-то на протяжении всей жизни предпочитал общество мужчин[171]. Впрочем, это к делу не относится. Балдуин основал первое в Великой Сирии государство крестоносцев. Первое, но отнюдь не последнее.

Пока Балдуин был занят Эдессой, Яги-Сиян, наместник Антиохии, из-за стен своей горной цитадели наблюдал за остальными армиями крестоносцев, что выстроились у городских ворот и в долине. Зрелище не радовало. В начале зимы и потом еще раз, уже весной, латинянам удалось пополнить запасы: в ноябре, сделав остановку на Кипре, в гавань Святого Симеона пожаловали генуэзские корабли, а в марте 1098 года прибыли двадцать два английских и итальянских судна, что позволило латинянам закрепить за собою и порт, и расположенную по соседству Латакию[172]. К северу от городских стен, на холме, который крестоносцы назвали Марегартом, инженеры, прибывшие на одном из кораблей, построили небольшую крепость. К тому же князья неплохо поживились в окрестностях города: Боэмунд, Танкред, Готфрид Бульонский, Роберт Фландрский и Роберт Нормандский рыскали по окрестностям и грабили города, зависимые от Антиохии и соседнего Алеппо. Кроме того (и на это стоит обратить внимание), из Каира прибыли послы шиитов-исмаилитов Фатимидов, с которыми крестоносцы заключили пакт о ненападении.

Но все эти успехи не могли замаскировать тот факт, что крестоносцам приходилось несладко. Больше полугода они терпели

голод, холод и болезни, сопровождавшие зимнюю осаду. И кроме того им приходилось отбиваться от нападений на отряды фуражиров, совершаемые правителями Алеппо и Дамаска, которые с запозданием решили-таки прийти на помощь Яги-Сияну. Стефан Блуаский в письмах жене жаловался сперва на палящую анатолийскую жару, а потом на зиму «крайне низких температур и бесконечных дождей», мало отличающуюся от зим на северо-западе Европы[173]. Рауль Канский досадовал на ветра, такие сильные, что «ни шатер, ни хижина не может устоять». Лошади гибли, а люди голодали. «Ржа завладела всем нашим железным и стальным оружием. Щиты остались без гвоздей и кожаной обтяжки… Луки утратили силу, а стрелы лишились древков». Рауль пишет, что князья терпели те же ужасающие условия, что и беднота, — хоть и замечает, что «благородным приходилось гораздо труднее, поскольку простолюдин крепче знатного»[174]. Моральный дух войска слабел. В феврале 1098 года Татикий отбыл в Константинополь, якобы с намерением просить у императора помощи. Петр Пустынник, который участвовал и в этом крестовом походе, не играя, впрочем, той заметной роли, что в собственной своей авантюре 1095–1096 годов, тоже попытался было смыться, но его поймали, притащили назад, и Боэмунд отчитал его за вероломство.

К весне погода наладилась, но патовая ситуация тянулась до июня, когда дело сдвинулось с мертвой точки — что неудивительно — усилиями Боэмунда. Он был самым опытным и ушлым из князей, и в зимние месяцы, когда сохранялась постоянная опасность того, что к осажденному городу придет подкрепление из Алеппо и Дамаска, товарищи избрали его главнокомандующим. Это была важная перемена в организации похода — до того момента крестоносцы номинально подчинялись Алексею Комнину и следовали духовному руководству епископа Адемара Ле-Пюи. В конце мая Боэмунд доказал, что товарищи не зря возложили на него свои надежды. Как пишет хронист из Мосула Ибн аль-Асир, «когда пребывание франков в Антиохии затянулось, они стали отправлять тайные послания к одному из хранителей башен. Это был оружейник [говоривший по-гречески]».{45}[175] Он-то и станет ключом, которым Боэмунд отопрет Антиохию. Ибн аль-Асир пишет, что звали его Рузбих, но, если верить Ибн аль-Каланиси, это был армянин по имени Найруз или Фируз. Христианский хронист Фульхерий Шартрский записал увлекательную, но, скорее всего, выдуманную историю о том, как Христос трижды являлся оружейнику во сне и наконец убедил его сдать город[176]. Как бы его ни звали и что бы ни стояло за его решением, этот человек изменил ход осады — и судьбу Боэмунда. Обмениваясь с Рузбахом/Фирузом тайными посланиями, Боэмунд обещал ему щедрое вознаграждение за предательство.

2 июня 1098 года Боэмунд сделал свой ход. После полудня большая часть войска крестоносцев помаршировала прочь от города, стараясь убедить защитников Антиохии в том, что осада ослаблена или даже снята. Той же ночью они вернулись: их уже ждала лестница из бычьих шкур, спущенная с одной из трех башен, вверенных охране Рузбаха/Фируза. По сигналу предателя группа отборных воинов взлетела по лестнице вверх. Перебив стражей башни, они принялись кричать «Deus vult!» своим товарищам, ожидавшим внизу. Вскоре ворота города распахнулись, и внутрь, размахивая кроваво-красным стягом Боэмунда, хлынули вооруженные люди. «Подошли все и через ворота вступили в город. Они убили турок и сарацин, где кого нашли», — пишет автор «Деяний франков», лично принимавший участие в штурме[177]. Над Антиохией занималась заря.