Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Колыбель для ласточки (СИ) - Дока Анастасия Константиновна - Страница 40


40
Изменить размер шрифта:

— Манина Раиса Павловна, вы обвиняетесь… — договорить не успел, хотя варианты были: Саша с Ваней обсудили эти возможности, потому что выжать правду из странной семейки им нужно было любым способом.

— Да знаю я в чём виновата.

— Мама!

— Доченька, я пыталась уберечь нашу семью. Я покрывала ложь твоего отца и делала вид, будто всё хорошо, хотя знала, что это не так. Но ты так его любила, — Раиса Павловна, уже не сдерживая слёз, перешла на шёпот, — даже не любила, ты его обожала…

— Мама…

— Доченька… я… я… не хотела, чтобы ты узнала о его отношении ко мне, не хотела, чтобы ты узнала об изменах.

— Мама! — Ника подошла, обняла мать. — Но я знала! Я скрывала это от тебя, боясь ранить. Думала, тебя это убьёт! Ты же так верила папе!

— Знала? — Манина выглядела растерянной. — Ника, что ты такое говоришь?

— Прости, мамочка.

— Максим? — повернулась к зятю.

— Да, Раиса Павловна, его измены не секрет. Когда ваш муж выпивал, то много чего рассказывал.

— Мно… много?.. Но это значит… Только не это… — Раиса Павловна схватилась за подоконник, сжала побелевшими пальцами.

— Мама?

— Нет, не может быть. Он… не мог рассказать вам о ней. Нет. Он бы так не поступил!

— Ты о любовнице?

— О любовнице? — в глазах, смотревших на Нику, стоял ужас. — Он и о любовницах рассказывал?

— Он. Рассказывал. И о любовницах, — тут же схватилась за слово Александра.

— Что? — Манина перевела взгляд на детектива.

— Формулировка вашего вопроса: он рассказывал и о любовницах. Что значит это «и»? О чём ещё, кроме измен мог сообщить Давид Альбертович?

Манина отвернулась к окну.

— Говорите уже! Чего вы боитесь? Ну же!

Женские плечи задрожали.

— Сколько можно устраивать спектакль, Раиса? Пора всё рассказать!

Манина ещё крепче вцепилась в подоконник — теперь обеими руками.

Молчите? — продолжала нагнетать Александра. — Вы так напуганы, что готовы и дальше обманывать себя и близких? Станет ли от этого лучше? Станет ли безопаснее, Манина?

— Ма… мама, о чём она?

Селивёрстова забыла о выбранной роли и уже не сдерживалась:

— Я знаю в чём дело! Вы знаете об игре, но страшно вам даже не от этого, а от того, что о ней знает ваша дочь!

Раиса Павловна резко обернулась и стёрла злые слёзы:

— Да, детектив, вы правы! Я боялась того, что он вовлечёт нашу Нику, нашу дочь во всю эту мерзость. Я до последнего надеялась, что этого не произойдёт. А когда в «Жар-птице» умерла Лара, вспомнились все его пьяные рассказы. Мне стало страшно. Поэтому я хотела увезти дочь с Максом из города. Я боялась. Я боюсь! Но Ника ничего не знает! Не трогайте её!

— Вероника, ваша мать права?

— Детектив, я…

— Конечно, она ничего не знает. Телефон у меня. По правилам нельзя сохранять никакой информации, но Давидушка страдал забывчивостью. Он, да что я вам объясняю! Он записывал некоторые вещи, потому что по-другому не мог! Не мог!

— И вы прочли его записи.

— Прочла! Моего мужа убили, я пыталась выяснить правду! Я чувствовала, что однажды соседи до него доберутся, и они добрались. Это они убили Давидушку! Не было никакого несчастного случая, я знаю!

— Мама… мамочка… — Ника плакала, обнимая мать.

— Он стал новым лотом? — спросила детектив.

— Не понимаю, что это значит, но в переписке с любовницей упоминалось это слово. Но я не верю, будто мой муж, мой Давидушка мог кого-то… а потом и сам… нет, я не хочу верить. Не хочу, но… — она усиленно затрясла головой, отгоняя плохие мысли.

— Не хотите, но?

— Александра, он ведь был моим мужем, — голос Маниной дрожал.

— Муж — это слово, и оно никак не исключает…

— Того, что он мог быть плохим человеком? — с болью перебила Раиса Павловна. — Вы это хотели сказать?

Подключился измотанный неразберихой Иван. Роль была отыграна, и теперь он мог вернуться к привычному себе. Подошёл к женщинам, заглянул в глаза несчастной Маниной и произнёс:

— О мёртвых принято говорить либо хорошее, либо ничего. Мы не просим вас осквернять вашу собственную память или память дочери. Пусть хорошее и светлое сохранится в сердцах, вы имеете на это право. Нам нужно только одно — услышать правду. А если вы не готовы произносить столь болезненных для себя слов, тогда покажите. Дайте нам самим взглянуть на записи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Александра улыбнулась. Она гордилась другом.

Манина понимала справедливость сказанного следователем, слышала его просьбу. Она даже видела искреннее переживание и сочувствие в глазах. Но чувствовала она и дрожь в теле дочери, знала о хрупкости Никиного сердца, и помнила, как тяжело та переживала малейшие неурядицы. А здесь… здесь была совсем не мелочь.

— Я расскажу, — неуверенно произнесла она, выпуская дочь из объятий. — Но только наедине.

Вероника долго смотрела на маму, молчала, а затем сказала то, чего никто не ожидал услышать:

— Не бойся, мама. Я буду любить папу таким, каким знала, и что бы ты сейчас не рассказала, моих чувств это не изменит. Но его образ навсегда останется хотя и любимым, а размытым. Серым. Поэтому мне нужно знать правду. Я хочу её знать, мама. Слышишь? — Ника взяла материнские руки и крепко сжала. — Я выдержу.

И спустя какое-то время Манина кивнула, поверив дочери. Её мокрые глаза встретились с глазами Макса, зять ободряюще улыбнулся. Он тоже знал, что Ника сильная. Его жена могла быть настоящим бойцом, и ему она это уже однажды доказала. Настало время доказать и матери.

— Мой муж, — сглотнула Раиса Павловна, — больше всего на свете любил игры. Он от них зависел, понимаете? Мы и познакомились-то благодаря этой его привычке — играть везде и во что угодно. Он был… — она замялась, — неразборчив.

Все слушали Манину. Никто не решался потревожить ход её мыслей вопросом и даже уточнением. Все ждали.

— Он легко соглашался на любую игру и не задумывался о последствиях. Наша встреча состоялась во время одной из них. Я… я была студенткой и перед экзаменом вместо того, чтобы усиленно готовиться, пришла с подругами на тематическую вечеринку, посвящённую Агате Кристи. Её проводили на другом факультете, но мы с подругами… прости меня, доченька… знали, что там разыгрывают не только книги — фанаты скупали их пачками, но и деньги. «Выживший» получал приличную по тем временам сумму, а нам первокурсницам что ещё надо? Веселье и вкусная еда — о большем тогда и не мечтали. — Манина посмотрела на дочь. — Знаю, что заставляла тебя учиться, не покладая рук, и порой была слишком требовательна, но мне не хотелось, чтобы ты прожигала годы учёбы, как я впустую. По окончании первого курса нас распределяли по узким специальностям, и я из-за своего лёгкого отношения к студенческим обязанностям, не сумела попасть туда, куда хотела. Только поэтому я так наседала на тебя с учёбой, доченька. Только поэтому.

Александра с Иваном переглянулись: им казалось, что Манина уходит от нужной темы, но оба держались от комментариев и старались не делать преждевременных выводов. В конце концов, то, что она не сразу подходила к сути не означало попытку бегства.

А Раиса Павловна тем временем продолжала рассказывать о мероприятии, посвящённом Кристи, вдаваясь всё в большие подробности. Вскоре Александра поняла: долгое повествование — не побег и не привычка — это долгий и болезненный путь женщины, отпускавшей многолетнюю ложь и наконец, принимавшей правду.

Рая уже давно забыла о цели рассказа, и трепетно касалась губами воспоминаний о первом свидании вне стен института, поцелуе в парке и романтичных прогулках в ночи по Невскому, случившихся гораздо позднее того дня, когда они впервые столкнулись с Давидом у импровизированного стенда с портретом Агаты Кристи.

Каждое слово, каждая описанная чёрточка мужа дышали нежностью и теплившимся в глубине сердца теплом. Маленький костерок не хотел оставлять после себя лишь угли, и поэтому сознание продолжало выискивать в прошлом самое лучшее, самое дорогое и вытаскивать эти драгоценные крохи из недр памяти.