Колыбель для ласточки (СИ) - Дока Анастасия Константиновна - Страница 33

Минералку покупала, уже успокоившись, удивляясь собственным ощущениям, и вспоминая частые диалоги с Ларой.

— Ты что, людей насквозь видишь? — нередко шутила подруга.

— Нет, — улыбалась Ника.

— Значит ты обалденный интуит.

Вероника не знала, права ли была подруга, но одно было бесспорно. Каждый раз, когда внезапный страх начинал атаку, происходило что-то очень плохое.

Глава 22

— И вы до сих пор живы? — удивлённо воскликнула журналистка, выслушав просьбу детектива.

— Я тоже рада вас слышать, Алиса. Вы всё также бестактны.

— А вы всё также беспечны. Я, конечно, признательна вам за прошлое: вы помогли наказать мерзавцев, убивших мужа и сестру, но лезть в эту историю… Нет. Я не хочу оставлять сыновей без матери. Достаточно и того, что у них нет отца. Нет. Простите. (Читайте «Блуждая в тумане»)

— Не вешайте трубку! Я не прошу, чтобы вы принимали участие.

— Вам нужна информация. Это уже участие.

— Но вы можете передать её шифром. Такой вариант вы не рассматривали?

— Нет. Я давно отошла от интриг и чужих игр. У меня есть дети, Александра. И я хочу быть для них просто мамой. Живой… мамой.

— Алиса, послушайте, я вас поним…

— Разве? — в трубке послышалась горькая усмешка. — Если бы вы понимали, не лезли в это дело. Или вам надоело жить? Если так, зайдите в даркнет, наберите… Что я говорю. Оставьте всё, как есть. Забудьте.

— Я-то забуду, но сейчас вы отказываетесь от помощи следствию.

— Что? Какая наглость. Убили кого-то, сочувствую, но что мне до несчастной женщины, когда в опасности могут оказаться мои мальчики? Вы правда не понимаете?

Александра вздохнула:

— Я понимаю то, что вы боретесь с собой, иначе давно бы повесили трубку.

— Разговор закончен.

— Но вы всё ещё на связи.

Сафьялова молчала, и детектив продолжила:

— У моего друга есть вторая почта. Он редко ею пользуется. Вы можете с левого адреса переслать информацию ему. Если знаете людей, способных рассказать о профессоре, дайте их координаты. Если нет, то, отказывая мне в помощи, вы предоставляете шанс преступникам совершить ещё больше зла.

— Вы серьёзно?! Да я свою жизнь, своё счастье положила на борьбу с убийцами! Я столько дел раскрыла! Стольких вывела на чистую воду! А вы говорите, я…я… — наступила пауза. Журналистка тяжело выдохнула и тихим голосом закончила: — Чтоб вас, Александра… Вы поступаете также, как поступала с информаторами я сама.

— Так вы согласны?

— А знаете, что вас убьёт?

— Ну и что же? — детектив ненавидела подобные вопросы.

– Бесстрашие. Я это точно знаю, потому что как я и говорила раньше, вы слишком похожи на меня. Пришлите адрес почты друга, и я вышлю информацию. Но не сейчас. Мне нужно время. Немного. Часа хватит. Сначала я должна покормить детей. Они любят драники. Знаете, сколько их готовить на два мужских взрослеющих рта? Да откуда вам знать. Всего хорошего.

— Пуля! У нас есть имя! — в комнату влетел Иван. Он не хотел мешать подруге и вёл разговор со знакомым Колосова на кухне. — Взгляни!

Александра отложила замолчавший телефон, взяла лист и вслух зачитала:

— Давид и Елена.

— Читай-читай, — улыбнулся Иван. — Дальше интереснее.

А журналистка Сафьялова с нежностью смотрела на то, как сыновья стучат вилками в ожидании еды и испытывала счастье. Полное и бескомпромиссное. Но, к сожалению, после разговора с детективом, оно безвозвратно омрачилось осознанием того, что нужно делать. И как бы Алисе не было страшно, как бы она не хотела растворить всё рассказанное Селивёрстовой в стоящей рядом чашке с кофе, сделать этого не могла.

Алиса Сафьялова была не только прекрасным журналистом и хорошей матерью. Она была человеком, который слушал голос совести. Когда-то Алиса не помогла тому, кого можно было спасти от укола Караэса — побоялась. И теперь не собиралась совершать ту же ошибку.

Глава 23

Темой лекции была эпоха Просвещения, а Пятый всем сердцем горел за рационализм и свободомыслие. Именно они сыграли не последнюю роль в том, что Пятый вступил в Игру, о чём не жалел ни разу за прошедшие годы. Игра отвечала и свободе мышления, и рациональному подходу к жизни. Она давала всё необходимое. И только играя, Пятый чувствовал себя по-настоящему живым. Но его тревожила ошибка Агнецкой. Ошибка, стоившая жизни Ларе.

Пятый как во сне закончил лекцию по своему любимому материалу, без какой-либо внимательности выслушал заинтересованного студента и покинул аудиторию раньше, чем это сделал последний из будущих историков, хотя раньше уходил лишь после того, как аудитория наливалась тишиной.

Он шёл в тумане, не здороваясь с коллегами, и думал лишь об одном: что делать дальше? Он любил Игру, пожалуй, больше, чем женщин. Лара — исключение. Но Лары больше нет. Сердце разбито, мечты растоптаны, а ипотека и кредит висят на том же месте, на доске будущих приобретений. Пятый не сомневался в том, что и квартира, и машина однажды станут его. Он выплатит положенную сумму. Только из-за Ирмы с её проколом «однажды» отодвигалось на неопределённый срок, ведь исход этой весны предугадать не мог никто. Убрать лот на чужой территории. Задачка не из простых. Агнецкая уже совершила ошибку. Не совершит ли её вновь? И как ошибка повлияет на его деньги? Будет ли смысл в том, чтобы убить её потом или лучше сделать это сразу? Но как же правила? А месть за Лару? И что он будет делать, если его уберут из Игры?

Волнение, тревога и сомнения пеплом оседали в душу, словно позабытые десять лет назад сигареты.

Возвращаясь с короткого перерыва в аудиторию, Пятый чётко для себя решил одно: он уничтожит Ирму, но только тогда, когда она уберёт лот. Правила есть правила, а рисковать он не хотел. Это она была виновата в его неудачно закончившемся романе, в странных мыслях, блуждающих в голове, в финансовой неопределённости и неспособности отвлечься лекционным материалом.

Во всём была виновата только Ирма.

Мама доставала Второго с самого утра, даже, когда стирка закончилась: пришлось постирать не только облитое компотом, но и всё, что велела мама. Но она всё равно нашла сотню причин недовольства: ей не понравился новый ведущий новостей, и сорвалась она, конечно, на сыне, обозвав того остолопом. Затем у неё заболела спина, голова. Затряслись руки. Дело, естественно, было в неправильном уходе родного чада, о чём она и сообщила, не щадя того в чувствах. Затем, пока Второй завязывал шнурки — неспешно, успокаиваясь, — мама вновь укорила в отсутствии обещанных денег.

Когда Второй уже выходил за дверь, мама обнаружила дырку в мусорном пакете. Ему пришлось пересыпать мусор в другой, и виноват снова был он, потому что мешки купил дешёвые и непрочные. Застёжка на портфеле щёлкала снова и снова.

Наконец, Второй покинул дом, но и тут неприятности не закончились. По дороге отвалилась пуговица, а ведь он привык выглядеть правильно. Щёлк-щёлк.

Затем родительница продолжила доставать в автобусе, который приехал с опозданием. Сначала бесила звонками — у неё было скверное настроение, а потом и сообщениями, где снова и снова напоминала о том, что хочет есть нормально и жить нормально, а он для неё мало старается. У школы обрызгал джип. О таком же чёрном и блестящем Второй мечтал ещё в детстве. Щёлк-щёлк.

Второй вошёл в здание, поднялся по ступеням и направился к двери класса. Застёжка на портфеле автоматом продолжала щёлкать всё стремительнее, пока он, любимый учитель всех старшеклассников, приветствовал учеников, пока рассказывал о поступке Раскольникова. В портрете главного героя он с самого начала видел человека сильного. Особенного. Правильного. Концовка с раскаянием его огорчала. К чему? Зачем? Но неокрепшим умам, в большинстве своём, прожжённым глупостью, сочащейся из смартфонов, Второй преподносил Раскольникова так, как требовала программа, общество. Установленные неизвестно кем рамки. О своей позиции учитель помалкивал, в душе лелея надежду, что кто-то из его подопечных сумеет прочесть истину не по губам — глазам. Но пока все двадцать пять человек вкушали его речи, ловя именно слова. Это огорчало. Щёлк-щёлк.