Кружева лжи (СИ) - Дока Анастасия Константиновна - Страница 10

— Стоп, — прервала его Селивёрстова, — ты хочешь сказать на Рукавицу вылилось море подробностей?

Кивнул.

— Теперь он в курсе сколько надо варить говядину, чтобы та стала мягкой, чем начистить пол, чтобы добиться блеска и как трудно стирать вручную, если сломалась машинка.

Александра не сдержала ухмылки. Владимир Андреевич Рукавица руководил следственным отделом по её родному Красносельскому району. Они не то что бы не ладили, просто не находили точек соприкосновения именно по той причине, что были слишком похожи: оба стремились взять первое слово, стояли на лидерских позициях и обладали отличным чутьём. Селивёрстова называла это интуицией, Рукавица — профессиональным навыком. Работать над одним делом вместе им удавалось с трудом ещё и потому, что методы и приёмы детектива нередко оказывались не совсем законными, чрезмерно опасными и самонадеянными. Александра состояла из противоречий и страсти. Её любовь к разгадыванию криминальных головоломок напоминала манию. Так считал Рукавица. Она же в ответ молча делала всё возможное, чтобы раньше следователя докопаться до истины, считая того недостаточно рисковым.

— А что насчёт остальных свидетелей?

— Студентка, как я уже и говорил, возвращалась домой и застала подозреваемого уже на улице. Собачница только вышла на прогулку. Её дог облюбовал скамейку возле подъезда.

— Штраф ей обеспечен, — отреагировала Александра.

— Да, парк через дорогу, но это… — запнулся, — ты и сама знаешь.

Селивёрстова ничем не выдала эмоций, а они, между тем, уже подбирались.

— А что с подъездом?

— Дверь подпирает кирпич. Как раз сегодня лестничную площадку красили, так что…

— Попасть внутрь мог любой, — закончила его мысль детектив.

 — В квартире Васильевой следов взлома нет. Судя по всему, убийцу она знала — открыла добровольно.

— И надеялась провести романтический вечер, — дополнила Александра. — Значит, перво-наперво искать надо среди знакомых мужчин.

— Рукавица уже занялся списком контактов. Ты могла бы посоде… — замолчал на полуслове, осознав, какую глупость едва не сморозил.

Взгляд Селивёрстовой нехотя устремился на разложенные снимки. Они лежали на дальнем краю стола: Васильева в ванной, рисунок на зеркале, сердце на стене, вино, ужин на двоих.

Взяла фото покойной, провела по лицу, подчёркивая в памяти всё, что помнила о жертве.

— Пуля… — осторожно произнёс Иван. — Ты… как? В порядке? — коснулся руки. — Держишься отлично, но, если ты хочешь об этом поговорить, я всегда готов. — Заглянул ей в глаза, ожидая увидеть грусть, боль, сожаление, но встретился лишь с толстой стеной злости: такой же податливой, как известняк. Чуть-чуть, и крошки сформируют ненависть, презрение. Опасный азарт.

Пулю всегда интриговали убийства, и всё же Бриз хотел увидеть иные эмоции, ведь Васильева была для неё не совсем посторонним человеком.

— Пуля… Давай поговорим. Хватит прятаться. Я же не чужой тебе.

Селивёрстова отставила блюдце с крошками, положила снимок на прежнее место, подошла к окну. В её действиях вновь просматривалась попытка бегства.

Иван ждал.

Александра развернулась — не лицо, а маска спокойствия. Сухо произнесла:

— Всё в порядке. Она всего лишь была моей одноклассницей.

Бриз продолжал смотреть: испытующе, с сочувствием, а Селивёрстова в этот миг вдруг чётко осознала одно: ей необходимо найти того, кто осмелился лишить жизни Ангела. Да, Ангел не была Ангелом, но она была человеком, полным личных надежд и стремлений. Никто не имел права лишать её шанса ходить по белому свету и дышать воздухом с теми чувствами, с какими Ангелина желала. Даже если она заслуживала страдания. Даже, если ей стоило преподнести хороший урок. Но ведь урок и смерть — разные вещи. Слишком разные.

— Всё нормально, Бриз.

— Ты точно в порядке? — друг поднялся из-за стола. — Я готов выслушать, если…

— Если мне будет, что сказать, — перебила она. Взяла снимок убитой и продолжила: — Сейчас главное найти этого подонка. Остальное — лирика. И поверь, Бриз, девчачьи склоки тебе знать ни к чему.

Он вздохнул. Вероятно, того, что Пуля рассказывала ему о Васильевой в преддверии встречи одноклассников и правда достаточно. Когда подруга захочет сказать больше — скажет, а он всегда выслушает. Александра, словно прочитав его мысли, улыбнулась, кивнула. Он сделал тоже в ответ.

— Рукавица против твоего участия, но я могу и дальше сообщать информацию по делу Ангелины.

Селивёрстова с благодарностью его обняла.

Работать, искать, копаться, анализировать — это было именно то, в чём она сейчас нуждалась. Александра была рада, что Бриз не пытается залезть в душу.

Глава 9

Марку было непросто. Признания всегда давались нелегко, но сейчас они были необходимы.

«Мне придётся сказать правду, иначе я могу потерять Снежинку, — рассуждал он, мысленно вновь и вновь прокручивая события уходящего дня. — Нет, не могу. Потерю. Любимая не станет жить во лжи, в подозрениях. Но после моего признания станет ли лучше? Где уверенность в том, что Снежинка меня не выгонит? Не испугается? После жизни с мужем в её голове такая неразбериха и столько страхов. Правда станет лишь очередным шагом на пути к разрушению. Хотя, о каком разрушении я думаю? Снежинка давно расколота на тысячи фрагментов. А я пытаюсь помочь ей собрать себя воедино. Жаль, что психологические травмы не исчезают по одному лишь желанию. Здесь требуется работа над собой и труд других. Требуется понимание. И я давал ей всё это. Давал! И готов был давать и дальше. Но теперь всё неизбежно станет по-другому. Ненавижу Васильеву…»

Он злился на Ангелину. Из-за её смерти в отношениях с любимой женщиной появилась трещина. Абсурдность собственных мыслей пристыдила. Он и сам был виноват в случившемся.

Курить уже не хотелось. Убрал полупустую пачку в карман, осторожно постучал в перегородку.

— Снежинка, мне… жаль, что всё так вышло. Сочувствую тебе из-за Ангела. Она не должна была умереть. — Сказал и понял, как же нелепо прозвучали его слова. От самого себя затошнило.

— Сочувствуешь? — прозвучало тихо. — Не верю. Тебе она не нравилась. Ты постоянно об этом говорил. Высокомерная и назойливая, самовлюблённая и глупая. Помнишь?

Он промолчал.

— Если в тебе осталась хоть капелька чувств ко мне. Хо…

— Я люблю тебя, — перебил Марк.

— И в это не верю. Тот, кто любит, не врёт о своих привычках. Не пытается выглядеть лучше.

— А если он делает это ради спокойствия другого?

Теперь молчала она.

— Снежинка, — набрался смелости, прильнул лбом к двери. — Послушай, мы оба сейчас на нервах. Давай ты выйдешь, мы спокойно посидим на кухне, выпьем чая, а потом, когда ты будешь готова, поговорим. — Едва не сказал «побеседуем». Поздравил себя с этой маленькой победой.

— Марк… я прошу, если в тебе осталось хоть что-то: хоть жалость, хоть сочувствие. Крохи самых малых чувств — просто оставь меня сейчас. Уйди.

— Не могу, — ответил честно. — Оставлять тебя в таком состоянии опасно.

Она понимала, что он имеет ввиду. Когда её тётя погибла в пожаре, Снежана едва не сошла с ума. Трагедию трёхмесячной давности переживала до сих пор. А в день, когда узнала о пожаре, едва не последовала за Ниной. Предметов, способных перерезать вены в доме было достаточно.

Нина всегда являла собой лучик света. Мудрая, внимательная. Она поддерживала Снежану и при этом не лезла в личную жизнь. Муж племянницы ей не нравился, но Нине хватало жизненного опыта, чтобы не пытаться образумить Снежану напрямую. Жаль, она не слушала тётю. Та во всём оказалась права. Нина знала, от Снежаны останутся осколки. Так и случилось.

— Обещаю остаться живой, — грустно усмехнулась.

Он не видел ухмылки. Почувствовал.

— Не смешно, Снежинка. Совсем не смешно.

— Значит, не уйдёшь? — надежда в голосе растаяла.

— Не уйду. Не хочешь разговаривать, помолчим. Я подожду. Но останусь здесь.